Лаурьен потряс головой: осторожно, это принесет несчастье. Ведь все получилось не так, тут есть какая-то загвоздка. То, что можно вот так просто повлиять на судьбу, вовсе не радует. И все-таки этот Иосиф Генрих со своим мешком муки явился, хоть и внушив ему тем самым сильный ужас…

Ломбарди встретил Штайнера в рефекториуме коллегиума за обедом. Им срочно нужно поговорить, речь идет о пропавшем студенте.

Штайнер имел беседу с деканом факультета, который велел тут же обыскать схолариум на Гереонштрасе. Но не нашли ничего, ни малейшего намека на Иосифа Генриха. Постепенно Штайнер впал в беспокойство. Студенты исчезают один за другим. Эти чудеса не позволяли ему сосредоточиться на занятиях. Он боролся с собой и никак не мог решить, следует ли сказать канцлеру правду о приоре. Но все-таки молчал, опасаясь за жизнь студента, который, возможно, попал в руки де Сверте. Но и бездействовать тоже уже было нельзя. Ломбарди требовал перевернуть вверх дном Шпильмансгассе. Но Штайнер подлил масла в огонь, сообщив, что студент, видимо, лгал, потому что там уже опросили всех, кто сдает комнаты, и никто в глаза его не видел. Ломбарди не возразил, сказав, что, возможно, знает, где же на самом деле живет этот студент. Дело в том, что однажды он видел, как тот выходил из дома недалеко от сенного рынка, так что вполне имеет смысл поспрашивать там. Штайнер ухватился за соломинку и, несмотря на страшнейший мороз, вместе с Ломбарди поспешил к сенному рынку, куда как раз сгоняли скот. Небо в этот день было ярко-синим, чуть в стороне от торговой суеты стоял дом, в котором нашла пристанище Софи Касалл. Штайнер с сомнением посмотрел в лицо Ломбарди.

— Здесь? Но ведь тут живет вдова Касалла.

Ломбарди кивнул.

— Не так давно я видел, как Иосиф Генрих выходил через черный ход. Может быть, он тоже снимает здесь комнату…

— Эти люди не сдают комнат студентам, — резко ответил Штайнер.

Они позвонили. Дверь открыла служанка.

— Не сдают ли твои хозяева комнату какому-нибудь студенту? — Штайнер не стал ходить вокруг да около.

Девушка испуганно покачала головой:

— Хозяина дома нет, хозяйки тоже…

— Но ведь Софи Касалл живет здесь, правильно?

— Да, господин. Но… как бы вам сказать… она уже… ее уже несколько дней никто не видел.

Она явно смутилась. Видимо, у нее промелькнула какая-то мысль, но она не знала, стоит ли доверяться незнакомцам.

— Не бойся, я магистр Штайнер с факультета. Мы ищем одного пропавшего студента. Ты уверена, что здесь никаких студентов нет?

Она пожала плечами:

— Пару раз я видела, как какой-то студент пробирался в дом через сад… Он приходил к вдове Касалл. Но я никому ничего не сказала. Может быть, хозяевам бы не понравилось…

Штайнер быстро взглянул на Ломбарди. Что за странные встречи? Почему не имеющий средств студент, у которого якобы комната на пользующейся дурной славой Шпильмансгассе, ходит в гости к Софи Касалл?

— Мне бы хотелось осмотреть ее комнату.

Он принял твердое решение. Его не прельщала необходимость без приглашения врываться в чужую комнату, но зачем впутывать в это дело стражников, если у служанки наверняка имеется ключ. Опустив голову, она поднималась по лестнице впереди всех. Бедняжка явно боялась Штайнера. Наверху открыла дверь и отошла в сторону.

Ломбарди раздвинул занавески на окне. Комната озарилась ярким светом. Камин был холодным, похоже, в нем уже давно не разжигали огонь. Широкая кровать, стол с книгами, шкаф, скамья, таз для умывания. Ломбарди не осмеливался разглядывать личные вещи Софи. Ему не нравилось то, что они делают. Если у нее — только предположим, — если у нее что-то есть с этим желторотым птенцом, то какое отношение имеет к этому он, Ломбарди? Но Штайнер рыскал туда-сюда и, судя по всему, не отдавал себе отчета в неприличности происходящего. Или же старался за бурной деятельностью спрятать угрызения совести. Он листал книга и что-то бормотал себе под нос.

— Нам следует уйти, — не выдержал Ломбарди, уже пожалевший, что рассказал о своих наблюдениях.

Штайнер кивнул и положил книгу на место. Но тут же схватил лежащую рядом пачку бумаг и принялся читать:

— «Метафизика» Аристотеля. А здесь «De consolatione philosophiae» Боэция. Ломбарди, это ведь записи лекций. Вот, вот ваша лекция, он законспектировал даже ваши комментарии. А здесь… — Он лихорадочно перебирал бумаги. — А вот моя. И Иордануса.

Он замер, держа в руках записи.

— Вы понимаете? Все это наверняка оставил здесь этот студент. Чем они тут занимаются? Он дает ей частные уроки?

Лицо Ломбарди запылало. Он распахнул окно. С рынка донесся крик торговцев и рев животных.

— Она всегда хотела знать всё, — пробормотал он. — Так почему бы студенту с ней не заниматься?

Штайнер задумался, потом вернул бумаги на стол.

— Да, это могло бы многое объяснить, хотя…

Он стал внимательно изучать почерк. Буквы мелкие, с легким наклоном влево. Где-то он уже видел такие… И тут же строчки буквально встали у него перед глазами, он вспомнил. Ломбарди снова закрыл окно.

— Теперь мы можем идти?

— Да, конечно.

Она прошли мимо служанки и попросили не рассказывать Софи Касалл об их визите. Выбравшись на улицу, они расстались: Ломбарди отправился обратно в схолариум, а Штайнер двинулся в противоположном направлении, в сторону собора.

Канцлер с восковым, бескровным лицом велел придвинуть стул к самому огню. Колени его прикрывало мягкое одеяло из шкурок ягненка. Он смотрел на Штайнера, прислонившегося к двери и как будто не осмеливавшегося окончательно войти в комнату. Чуть ли не шепотом магистр рассказал про визит к Софи Касалл и про обнаруженные там записи, которые, без сомнения, сделаны рукой вдовы Касалла.

— Ну и что, — сказал канцлер слегка раздраженно, — она там живет. И, как нам всем известно, умеет писать.

— Но это записи лекций вместе с комментариями магистров.

Канцлер явно не понимал, к чему он клонит.

— Значит, она переписала конспект студента, — сказал он, крутя на правом пальце кольцо со сверкавшим на солнце сапфиром.

— А если нет?

Канцлер насторожился:

— Не соблаговолите ли вы наконец объяснить, на что вы все время намекаете?

— В общем… — Штайнер подошел ближе к огню, сел напротив канцлера на скамью и подался вперед. — Фигура та же самая, голос слегка изменен, цвет глаз, форма губ… только когда я узнал почерк, я понял, что они очень похожи…

— Похожи? Кто? — Канцлер вытянул руки над огнем.

— Боюсь, что студент и Софи Касалл — это один и тот же человек, — сказал Штайнер.

— Ерунда! — воскликнул канцлер.

— Женщина и студент пропали одновременно. Служанка не видела Софи Касалл с того самого дня, в который из схолариума был похищен студент.

— Быть такого не может!

Канцлер вскочил со стула. Одеяло соскользнуло на пол. После кровопускания у него кружилась голова, он оперся рукой на стол.

— Вы шутите! Вы хоть отдаете себе отчет, что это значит? Женщина проникла на факультет под чужим именем!

Он разволновался, забегал по комнате.

— Овечка забирается в монастырскую школу и слушает там Боэция? Ужасно!

Штайнер встал:

— Я не знаю, что кроется за исчезновением этого… студента, но то, что он и Софи Касалл — одно и то же лицо, для меня совершенно очевидно, лично у меня нет никаких сомнений. Если она не найдется, тем лучше, а если вдруг объявится, что мы будем делать? В уставе ничего не сказано о том, как поступать в таком случае.

— Нет, — просопел канцлер, — об этом, конечно же, в уставе ничего не сказано, потому что это чушь и ерунда. Абсурд, совершеннейший абсурд. Такая идея может прийти в голову только безумной женщине. Она ведь должна была пройти собеседование с магистром, а этот осел ничего не заметил. Это были вы?

Штайнер покачал головой:

— Нет, но это можно выяснить. Только какой в этом толк?

— Вы правы. Его ослепила наглость этой женщины. Его не в чем упрекнуть.