Софи было не удержать, ей непременно требовалось побеседовать насчет своей идеи со Штайнером. После лекции она подошла к магистру, который стоял перед рефекториумом и принюхивался, пытаясь определить, что подадут на обед. Пахло савойской капустой и жирным, тяжелым бульоном. Она не тратила лишних слов. Он, с урчащим в ожидании пищи желудком, сначала ничего не понял.
— Написать письмо?
— Всего несколько слов. Мы тоже должны придумать ему загадку. Если у него получилось, то почему не выйдет у нас? Например, так «Если образы можно конструировать, значит, их можно и высчитывать». Сформулировано не очень четко, я знаю, но ему можно послать хоть приглашение на обед, это неважно. Я хочу сказать, давайте попытаемся вступить с ним в контакт.
Штайнер молчал. Заманить его в сети — вот как это называется. Это ведь не повредит? А вдруг он и правда отреагирует? Любая реакция лучше, чем молчание и поиски в тумане.
— Это твоя идея?
— Да, господин магистр.
— Хорошо. Я подумаю.
Он потянул носом. В зал внесли горячий суп. Для начала он хотел поесть, заполнить пустой желудок теплом и блестками жира, — в такой холод это самое главное.
Идея показалась ему неплохой. Она может сработать, если действовать с умом. Надо найти нужные слова и нужное место, в котором оставить записку. А если он ответит, тогда они хотя бы убедятся, что Домициан был невиновен. Убийца терпелив, это ему понравится и потешит его самолюбие. Он почувствует себя польщенным, узнав, что они готовы устроить диспут с его участием. И как они до этого раньше не додумались? Ведь идея буквально витала в воздухе. Как запах срезанной травы во время сенокоса. А какое он сам получит удовольствие! Сесть за стол и сосредоточиться на поиске подходящих слов.
Вы считаете, что вы умны. Возможно, это и на самом деле так. Но смерть Касалла до сих пор остается тайной. Так скажите мне, правильно ли то, что написано у Аристотеля и что он повторяет вслед за Федоном: «Идеи есть причина бытия и становления».
Штайнер смотрел на лист. Это не письмо, это всего лишь задача, из тех, что, судя по всему, нравятся его противнику. Философский вопрос насчет смысла и бессмысленности идей. Интересно, его противник является сторонником традиционных или современных течений? А может, это просто безмозглая овца, которую научили писать?
Штайнер встал и сунул записку в карман. Куда бы ее деть? Где удобнее вывесить? Лучше в схолариуме на Гереонштрасе, теперь это здание притягивает многих студентов, как раз сейчас у него там лекция. Выбрать угол, где меньше всего ветра, в крытой галерее. Да и снег туда не попадет. Когда рядом никого не было, Штайнер прикрепил записку к стене. Неважно, где находится убийца, — живет ли он здесь, в схолариуме, или в бурсе, или в коллегиуме, — он явно клюнет на удочку, потому что хвастлив, как павлин. Штайнер отправился домой. Настроение у него было хорошее.
Утром записка еще висела. Студенты и магистры толпились вокруг, рассуждая, что бы это значило. Они разнесли новость по всему городу, так что вскоре каждый знал, что некто задал вопрос убийце Касалла. Вот только кто?
Штайнер не рассказал о своей задумке даже канцлеру, поэтому все — и студенты, и магистры — гадали, что кроется за этим странным обращением. И только Софи с Лаурьеном каждое утро носились по комнатам, коридорам и дорожкам сада, чтобы посмотреть, не появился ли ответ. А убийца и на самом деле отреагировал. Даже если он и не имел отношения к схолариуму, он все равно должен был узнать такую новость, потому что все только об этом и говорили. Штайнер поручил надзирателю смотреть в оба, чтобы, если представится такая возможность, разоблачить автора писем. Но надзиратель, обладающий зоркостью орла и быстротою ласки, постоянно опаздывал.
На первый вопрос Штайнера противник ответил цитатой из Аристотеля: «Universalia in rebus». Общее в вещах. Следовательно, убийца из тех, кто пытается найти равновесие между двумя основными школами, не отдавая предпочтения ни образам, ни вещи как таковой. Штайнер был разочарован. Он ожидал чего-нибудь более радикального, а вовсе не столь безобидного ответа. Из этого скромного высказывания нельзя почерпнуть информацию, позволяющую сделать выводы относительно личности убийцы. Поэтому Штайнер сменил тактику. В следующий раз он написал:
Если мы не решим вторую задачу, вы дадите нам подсказку?
Он как будто слышал смех своего врага: «Это же совсем нетрудно, напрягитесь».
На портале часовни был прикреплен второй ответ:
Я вас знаю, а вы меня не знаете. Так что там было насчет образов?
«Отсутствие ответа тоже ответ», — подумал Штайнер и принялся сочинять следующий вопрос.
На этот раз ближе к вечеру Софи осталась в схолариуме чуть ли не последней. Никаких записок ни на дверях, ни на колоннах, ни на столе в рефекториуме. Он выбрал другое место? И куда подевался надзиратель, он ведь все время болтается по коридорам?
В углах завывал ветер, приманивающий снежинки к факелам, словно мотыльков на огонь. Софи озиралась.
После лекций Лаурьен исчез в своей спальне. Встречаться с ним ей не хотелось. Она решила держаться от него подальше, опасаясь его весьма красноречивых взглядов. Как раз сегодня на лекции он шепотом спросил, не знает ли она, где живет Софи Касалл. Она испуганно отшатнулась. Неужели, смотря на нее, он все время думал о Софи Касалл? Неужели обратил внимание на их сходство? Хотя вообще-то она была уверена, что его предположения так и останутся подозрениями, что он тыкается туда-сюда, как мечущийся вокруг темного пруда рыбак, который никогда не поймает рыбу. И все равно бывать с ним слишком часто небезопасно…
С другой стороны коридора появилась тень и раздался звук шагов. Тень становилась все длиннее, потом изогнулась и исчезла.
Софи побежала. Он наверняка у двери в библиотеку. Она остановилась, прислушалась. Ничего. Подошла ближе. В нише на стене горел фонарь. Куда он подевался? Софи надавила на тяжелую дверь. Уже на замке. Можно отсюда попасть в рефекториум? Там еще открыто. Но и в рефекториуме не оказалось ни одной живой души. Кухня заперта, осталась только узкая раздаточная щель. Софи прислушалась. Тоже никого. Чья же это была тень, чьи шаги?
Кто-то идет. На этот раз надзиратель.
— Что ты тут делаешь? Уже поздно. Лекции давно закончились.
Софи кивнула и пробормотала слова извинения. Она видела тень и слышала шаги. Но нигде никого нет. Образ? Образ, лишенный своей вещи? Так какой же должна быть вещь, принадлежащая этой тени? Из-за угла показался Лаурьен с листком в руке.
— Он был здесь, — сказала Софи.
— Где?
— Я видел тень в том конце коридора…
— Тень? И всё? Это все равно что ничего. Тень отбрасывает даже фонарь.
— Но такая тень не двигается и не шумит. Или тебе уже доводилось видеть разгуливающий фонарь?
— А какой она была величина, эта тень?
— Не знаю…
Лаурьен покачал головой:
— Это просто образ, но известна ли нам сущность этого образа?
К ним подошел магистр Штайнер. Он остановился перед Софи и молча вглядывался в ее лицо. Она пожала плечами:
— Я видел тень, — пробормотала она, — но Лаурьен считает, что это ничто…
Штайнер улыбнулся:
— О, с точки зрения метафизики это очень много. Но относительно нашего случая я бы сказал, что Лаурьен, к сожалению, прав — ничто. Наш противник умнее, чем мы думали. Он не действует с бухты-барахты, не развешивает просто так по стенкам свои бумажки. Он выжидает подходящий момент и действует, только убедившись, что его лица не увидит никто, даже надзиратель, который вообще-то бродит по схолариуму сутки напролет и замечает всё.
«И все-таки я слышала шаги, — с горечью подумала Софи. — Это был человек. Но куда он подевался?»
Больше уже эта мысль ее не покидала. И постепенно у нее в голове сформировалось весьма странное представление. Если не принимать в расчет тень, которая и действительно могла ей померещиться, то остаются еще шаги. Библиотека была закрыта, рефекториум пуст, в кухню не попасть. Что-то не состыковывается. Он был здесь. А если он здесь был, значит, он должен был куда-то подеваться. Хотя не исключена потайная дверь, известная только избранным. Этот вариант Софи отбросила, вспомнив про загадку, которую убийца навязал Штайнеру. Квадривиум.