Карен поблагодарила их, про себя удивляясь тому, почему, если начнутся неприятности, она должна кричать, если, по их же собственным словам, охранники будут наблюдать за ними. Но она тут же выбросила эту мысль из головы и сосредоточила все внимание на человеке, который сидел перед ней.

– Мистер Синглетери, меня зовут Карен Вейл. Я – специальный агент ФБР, а это – агент Франк Дель Монако.

Разумеется, Синглетери уже предупредили о том, с кем он будет встречаться, но такое представление могло сломать ледок недоверия.

Дель Монако равнодушно кивнул, всем видом давая понять, что он находится здесь против своего желания и что на него можно не обращать внимания. Еще во время полета они с Карен в подробностях обсудили стратегию своего поведения.

– Нам сообщили, что вчера вы получили письмо. От человека, который утверждает, что он и есть убийца по кличке Окулист.

– Вам сказали правду, – отозвался Синглетери спокойным и ровным голосом, сопроводив свои слова широкой белозубой улыбкой.

– Это письмо в данный момент находится в нашей лаборатории, с ним работают эксперты.

– Напрасная трата денег налогоплательщиков. Я мог бы сразу сказать вам, что оно подлинное.

– Каким же это образом? – Карен извлекла из кармана копию письма и развернула ее. – Почему вы так уверены в том, что письмо написал именно Окулист?

– Видите предложение «…зло правит миром, а небо окрашивает речные воды в цвет золота»? Он придумал его много лет назад. Оно стало для нас чем-то вроде поговорки.

– Вы знакомы с убийцей по прозвище Окулист?

– Я ведь только что сказал об этом, правда? Проклятье, а я-то считал вас умными ребятами!

Карен вдруг почувствовала, что ей хочется перегнуться через стол и закатить этому негодяю хорошенькую оплеуху, но она сдержалась.

– Кто он такой?

Синглетери расхохотался. Но, как и у всех заядлых курильщиков, смех его быстро перешел в надсадный кашель, и Карен пришлось отвернуться, чтобы микробы изо рта заключенного с брызгами слюны не попали ей на лицо.

– Вы что же, ожидаете, что я вот так запросто назову вам имя и фамилию этого малого?

– Я думаю, что да, вы могли бы сделать это.

– В таком случае вы еще глупее, чем я подозревал. А вот выглядите вы вполне даже ничего, эдакая симпатяшка! – сказал он и показал ей язык, длинный и острый, как у ящерицы. – У меня есть два условия. Первое. Я буду говорить только с Томасом Андервудом и ни с кем больше. И второе: я хочу, чтобы смертную казнь мне заменили пожизненным заключением.

Теперь настал черед Карен расхохотаться, грубо и жестоко, специально для того, чтобы разозлить сидящего перед ней человека, который полагал, что все козыри у него на руках. С его стороны было вполне естественно стремиться ощутить себя хозяином положения, заполучить контроль над ситуацией. Но она отнюдь не собиралась подыгрывать ему.

– Томас Андервуд больше не работает в Бюро. Сомневаюсь, что он пожелает тратить свое время на разговор с вами.

– Вы крупно ошибаетесь, агент Вейл. Томас Андервуд уже сказал, что встретится со мной. Он сообщил об этом, выступая по Эн-би-си, полчаса назад.

Карен подавила желание оглянуться на зеркало, за которым сидел Бледсоу.

– Почему вы хотите говорить именно с Андервудом?

– Потому что он понимает меня. Знакомое лицо. У меня есть важные сведения, и говорить я буду только с ним.

– Если вам что-нибудь нужно, вы можете сказать об этом мне, – заявила Карен.

– О-о-о, какая крутая дамочка. Вы меня возбуждаете, специальный агентВейл. Вы знаете об этом? Потому что если не знаете, то могу сообщить вам, что Томас Андервуд знает.

Карен скрипнула зубами. Ей вдруг захотелось ухватить этого наглеца за отвороты тюремной робы и хорошенько встряхнуть. А потом еще раз. Так, чтобы у него лязгнули зубы. Но вместо этого она мысленно досчитала до десяти, чтобы успокоиться.

– Я позвоню и узнаю, сможет ли Андервуд прибыть сюда. Что касается отмены вашего приговора, я бы на это особенно не рассчитывала. Я могу распорядиться, чтобы вам в камеру поставили телевизор, а вечером подавали на ужин бифштекс…

– Да-да, в самом деле. Отлично. Я хочу Эм-Ти-Ви. [50]Внесите это в список моих требований.

– Мистер Синглетери, я позвоню кому следует и сообщу о ваших требованиях. Но на вашем месте я бы не питала особых надежд.

– Я не питаю вообще никаких надежд, куколка. Я сижу в камере смертников. Бели питать надежду, в самом конце тебя ждет лишь разочарование.

Карен кивнула, потом отодвинулась от стола и встала.

– Одну минутку, – сказал Синглетери. – Если вы дадите мне то, чего я хочу, я назову вам настоящее имя Окулиста.

Карен не двигалась с места, пристально глядя ему в глаза. Ее так и подмывало согласиться на сделку, хотя полномочиями для этого она не располагала. Учитывая все смерти, прошлые и возможные будущие, предложение казалось слишком выгодным, чтобы вот так взять и отказаться от него.

Но на собственном опыте она уже имела возможность убедиться в том, что сделка с дьяволом всегда заканчивается крупными неприятностями.

…пятьдесят седьмая

Карен закрыла за собой дверь. Бледсоу уже поджидал ее и Дель Монако в коридоре, его обычно спокойное и невозмутимое лицо с кожей оливкового цвета покраснело, на нем читалось раздражение и досада.

– Я только что разговаривала с Гиффордом, – сообщила Карен. – Он пытается дозвониться до офиса Андервуда. Скоро мы будем знать, приедет он или нет. Бюро возместит ему стоимость авиаперелета и гостиницы, вообще любые расходы.

Дель Монако недовольно фыркнул.

– Мы все прекрасно понимаем, что эта сделка приведет к отмене смертного приговора.

– Этого никогда не будет! – возразил Бледсоу. – Только представьте, что ждет окружного прокурора, если он пойдет на попятную и предложит губернатору проявить снисходительность. Его сожрут живьем.

Карен покачала головой.

– Лучше подумай о том, что с ним будет, если Окулист убьет очередную женщину, а потом станет известно, что окружной прокурор мог это предотвратить. – Она прислонилась к стене, чувствуя затылком прохладный, выкрашенный в серый цвет шлакобетон. – Думаю, мы должны согласиться на его условия. Заменить смертную казнь на пожизненное заключение после успешного ареста и осуждения Окулиста.

Дель Монако шагнул вперед.

– Этот парень должен умереть через пять дней, Карен. Если отложить его казнь хотя бы на час, возникнет прецедент. Все поймут это как намек, что жюри присяжных должны собраться вновь и вынести приговор. Нельзя взять и заявить, что ты передумала через два или три месяца после того, как было принято окончательное решение. Ты или стоишь на своем, или с тобой перестают считаться.

– То есть ты думаешь, что мы не должны соглашаться на его предложение, – протянул Бледсоу.

– Эй, мне не платят сумасшедшие бабки за то, чтобы я принимал такие решения. Так что не имеет никакого значения, что я думаю по этому поводу.

– Пожалуй, Андервуд – наша единственная надежда, – заметил Бледсоу.

Дель Монако сунул руки в карманы брюк.

– Вопрос не только в этом. Откуда нам знать, что письмо подлинное? И как мы можем быть уверены, что Синглетери действительно знает, кто такой Окулист? Он может просто водить нас за нос. Играть с нами в поддавки, надеясь протянуть время.

Карен достала сотовый телефон и стала набирать номер.

– Может быть, в лаборатории уже нашли ответы на наши вопросы.

Она прошлась по коридору, ожидая, пока кто-нибудь из экспертов ответит на звонок. И поняла, что они лишь напрасно потеряли время, надеясь узнать что-то действительно важное, когда один из ^криминалистов сообщил, что тесты еще не закончены. Пока они могли лишь назвать разновидность бумаги, на которой письмо было написано, и чернила, которыми пользовался отправитель. Отпечатков обнаружено не было, за исключением частично смазанного следа самого Синглетери.