– Я же тебя предупреждал, – заметил Бледсоу.
– Может, все не так плохо, как выглядит. Следующим шагом логично представляется их перекрестная проверка. Как только мы начнем вводить все параметры поиска, число подозреваемых должно неизбежно – и существенно! – уменьшиться до разумных пределов.
– Когда можно рассчитывать на окончательную сверку? – спросил Бледсоу.
Робби поднял глаза к потолку, прикидывая варианты и производя мысленные подсчеты.
– Скажем, через три-четыре дня. Если к завтрашнему утру у меня будут все списки.
Со всех сторон послышались стоны, и Бледсоу поднял руки, призывая всех успокоиться.
– Эй, не забывайте: чем дольше мы станем разрабатывать подозреваемых, тем дольше этот мерзавец будет гулять на свободе. И тем больше женщин подвергнутся опасности. А мне не нравится подсчитывать трупы. И еще меня бесит, что пока мы так и не нашли никого, кого можно хотя бы допросить.
Зазвонил телефон, и Бледсоу отошел в сторону, чтобы ответить на вызов. Он кивнул Карен и перебросил ей трубку. Звонила офис-менеджер дома престарелых, последнего в ее списке. Карен видела фотографии заведения и окружающего ландшафта на веб-сайте лечебницы, но времени съездить туда и взглянуть на все самой у нее еще не было. Звонившая заверила ее, что «Серебряные луга» – одно из лучших учреждений подобного рода в штате и что она «непременно должна приехать и убедиться во всем своими глазами». Карен пообещала и повесила трубку.
Она не стала говорить администратору о том, что единственная оставшаяся в ее списке лечебница не подходит матери и что «Серебряные луга» были последней надеждой. Карен стояла в кухне, думая о матери, и вдруг ясно поняла, что Эмма теряет остатки разума, что дом, где прошло ее детство, будет вот-вот продан, что ее биологическая мать мертва… Рвались последние связи с прошлым, и оно отдалялось, грозя исчезнуть под грузом прошедших лет и обстоятельств.
Карен вернулась в зал заседаний оперативного штаба, откуда уже разошлись все детективы, за исключением Робби, который сидел на краю стола и ждал ее.
Он спрыгнул на пол и подошел к ней.
– Все нормально?
Карен кивнула, понимая, что лицо выдает ее.
– Приближаясь к среднему возрасту, я, похоже, понемногу теряю способность справляться с проблемами, которые на меня наваливаются.
– Твоя мать?
– Мы словно поменялись ролями. В некотором смысле она теперь похожа на ребенка, а я, соответственно, – на родительницу. Та поездка к ней стала холодным душем для меня. Во мне проснулись кое-какие прежние воспоминания, и я стала думать и сопоставлять. – Она потерла лоб. – Мне предстоит разобрать оставшиеся после матери вещи, и это будет нелегкой задачей я чувствую. Кто знает, что еще я найду? Вроде того фотоальбома! Робби привалился плечом к стене.
– После того как умерла моя мать, мне пришлось заняться ее делами. В ее старом доме я обнаружил кое-что, что полностью перевернуло мое представление о ней. Она вдруг предстала передо мной в совершенно новом свете. Выяснилось, что я практически не знал ее. Это стало для меня страшным ударом, и приятель посоветовал мне обратиться к психоаналитику. Я сходил на прием, всего несколько раз, но это здорово мне помогло. Среди прочего док сказал мне, что перемены в жизни – неотъемлемая часть естественного порядка вещей. – Робби немного помолчал, а потом, встряхнувшись, вернулся в настоящее. – Все заканчивается, рано или поздно.
Карен взглянула на стену с фотографиями мест преступлений. Марси Эверс, Норин О'Риган, Анджелина Сардуччи, Мелани Хоффман, Сандра Франке, Дениза Крэнстон, Элеонора Линвуд.
– Некоторые вещи, – проговорила она, – заканчиваются раньше, чем следовало бы.
…пятьдесят пятая
Его опять снедал неутолимый голод, и ему приходилось подавлять делание немедленно сделать что-нибудь. Он больше не мог сдерживаться, а это означало, что пора планировать следующую цель. Он уже знал, кто это будет, как понимал и то, что на этот лаз задача ему предстоит не из легких. Намного сложнее предыдущих. Причем по причинам, которые были известны только ему одному.
Но не зря же его старик изо дня в день повторял: «Никогда не сдавайся! Ты должен быть крутым и уметь постоять за себя!» у папаши нечему было поучиться, но эти его слова он запомнил навсегда. Потому что уже само ежедневное общение с ним предполагало наличие крутизны и умение постоять за себя. Впрочем, они с отцом расходились в понимании того, какой смысл каждый из них вкладывал в это понятие. Папаша полагал, что он должен быть достаточно твердым и упорным, чтобы сносить издевательства, которым подвергали его остальные. Тогда как для него «крутизна», в первую очередь, означала способность нанести отцу для начала хотя бы эмоциональное поражение. Чтобы потом найти способ избавиться от него навсегда.
По мере того как шло время, этот способ обретал зримые очертания и становился все более и более ясным – по крайней мере, он рассчитывал решить все свои проблемы одним махом. И теперь, сидя в мастерской-студии, где в гончарной печи шел обжиг и закалка поделок его учеников, он придвинул к себе клавиатуру портативного компьютера и принялся вспоминать далекие времена, когда на него снизошло озарение. Когда он наконец понял, кем является на самом деле и как ему разобраться со своими проблемами.
…Как и у любого тринадцатилетнего подростка, у меня есть проблемы в отношениях со взрослыми. Они крупнее, больше и сильнее меня. Но я тоже расту, и будь я проклят, если позволю ему и дальше измываться надо мной без того, чтобы отвечать за последствия. Итак, я стал оказывать ему сопротивление. Я стал драться с ним.
Но это его не остановило. Теперь он приловчился бить меня сзади по голове, а потом, свалив на пол связывать по рукам и ногам. Я знаю это, потому что когда прихожу в себя, на затылке у меня большая шишка а кожа на запястьях и лодыжках горит от веревок.
Но он так и не нашел мое тайное убежище. Отныне я могу забираться в него со двора, не заходя в дом Я проползаю в него по потайному ходу, который обнаружил случайно, когда сюда в мое отсутствие попытался забраться енот, потому что здесь тепло. Он напомнил мне Чарли, но глаза у него были больше, и мне не понравилось, как он смотрел на меня.
Но он больше не представляет для меня проблемы. Я позаботился о нем, и на этом все закончилось. Теперь только мое тайное убежище удерживает меня здесь. Оно мое, и только мое. Здесь я главный. Итак будет всегда, и никто не сможет мне помешать, даже животные.
Иногда даже самое тривиальное событие способно продемонстрировать вам действительный порядок вещей и подсказать, как следует поступить. Стоит только увидеть, что все просто и обыденно, что решение все время находилось у вас под носом, как вы приходите в ярость и обещаете себе, что никогда не повторите подобной ошибки. Вы учитесь на собственных поступках и становитесь умнее.
Перебирая фотографии – те самые, позаимствованные у суперагента Вейл, – он вдруг осознал, что упустил прямо-таки потрясающую возможность. Какой чудесный способ еще раз пережить незабываемое волнение и восторг, охватывающие его в тот момент! Он ведь может купить фотоаппарат и делать снимки подобно полицейским. Он может хранить их в своем компьютере и просматривать, как только у него возникнет такое желание. Еще лучше – камкордер. [49]Эту маленькую штучку можно установить на треноге и записывать все происходящее. И тогда он сможет смотреть настоящее кино. Просматривать его в замедленном режиме. От одной только мысли об этом у него участился пульс.
А ведь купить ее проще простого, достаточно зайти в любой магазин. Обычный парень, покупающий камкордер, типичный американец, желающий запечатлеть своих детишек, внуков, племянников, сучек.
Итак, решено: он будет снимать своихсучек. Мертвых и живых.
49
Камкордер – записывающая видеокамера.