Торопясь, Дит взял банку тушенки, небольшую пачку крекеров, яблоко, пакет молока. Рейсин бросила в пакет пару сладких булочек, апельсин и маленькую банку растворимого кофе, пояснив, что это на завтрак. Они вышли через кладовую в заднюю дверь. Дит нес продукты и печь, а Рейсин – его оливково-зеленый рюкзак военного образца.

– Вы были в армии? – спросила она, когда они поднимались по крутой лестнице снаружи здания.

Он засмеялся.

– Восемь лет в запасе и четыре года активной службы, два из которых я провел в Германии.

– Угодили туда сразу после школы?

Когда они были на небольшой площадке наверху, Рейсин достала ключи. Он кивнул:

– Да.

– А после армии?

На его лице появилось выражение восторга.

– После армии я провел шесть великолепных месяцев, колеся по Европе, где «автостоп» – все еще достойное средство передвижения.

Рейсин вставила ключ в висячий замок и, поворачивая его, улыбнулась.

– Похоже, Европа заразила вас страстью к путешествиям.

Он вдруг стал серьезным.

– Думаю, вы правы. Я мечтаю снова попасть туда, но, вероятно, все уже будет по-другому.

– Кто знает, – сказала она, нащупав выключатель, располагавшийся сразу за дверью.

Она включила свет на лестничной площадке, затем в маленькой прихожей и в комнате, служившей одновременно и спальней и гостиной. Войдя первой, Рейсин глянула на кровать и нахмурилась.

– Я забыла про постельное белье.

– Ничего страшного, – сказал он. – У меня в рюкзаке есть одеяло.

– Комната запущенна, пол грязный, – извинилась она, посмотрев на потрескавшийся, заворачивающийся линолеум.

Дитон Спунер негромко рассмеялся.

– Я не собираюсь спать на полу. А если вы мне покажете, где кухня, то можно будет поставить…

– О, конечно, извините.

Рейсин положила рюкзак на пол и вернулась к входу. Кухня была с другой стороны – за тяжелой покосившейся дверью. Она открыла ее, подтолкнув бедром. На полу зияла глубокая, изогнутая трещина. Рейсин перешагнула через нее и дотянулась до выключателя, неудобно расположенного на противоположной стене. Когда круглая лампа дневного света над головой зажглась, крошечную комнату наполнил жужжащий звук, осветив стену со шкафом, мелкую окрашенную раковину, вделанную в крышку стойки, трехконфорочную плиту и маленький древний холодильник, дверца которого была открыта.

– Ставьте печь прямо сюда на стойку, а я пока включу холодильник.

Она ввернула лампочку и включила агрегат. Он задрожал и загудел.

– Охладится через минуту.

– Хорошо, – сказал Дит, включая печь. – Похоже, я устроился.

– Извините, что нет газа и постельных принадлежностей.

– Не беспокойтесь. Это куда роскошнее придорожной канавы.

Он поднял руку к затылку, затем к шее.

– Послушайте, еды здесь хватит на двоих. Не хотите ли составить мне компанию?

Рейсин сперва решила согласиться, но потом передумала. Все-таки незнакомец, да и на ранчо у нее полно дел. Ну, и, самое главное, отец. Она устало вздохнула. Интересно, приходилось ли Диту работать на ранчо, подумала Рейсин. Поразившись своим мыслям, она покачала головой.

– Мой отец болен. Мне нужно его проведать.

Дит кивнул.

– Понятно, он вас уже заждался. Неведомо почему, Рейсин пустилась в объяснения:

– Нет, не заждался. Отец был ранен в том нападении, о котором я говорила. Выстрелом в голову. И еще не пришел в сознание. Иногда я сомневаюсь, что это произойдет.

Дитон Спунер, как ни странно, был этим известием поражен.

– Я… я сожалею.

– Ничего, вы же не знали.

Он отвернулся, распаковывая пакет.

– Вот почему вы одна работаете в магазине, – заметил он.

– Кто-то ведь должен этим заниматься. А еще надо позаботиться о животных на ранчо, так что мне, пожалуй, пора.

Она юркнула к выходу.

– Мисс Эдуардз, – сказал он нерешительно. Его рука снова потянулась к затылку.

Рейсин оглянулась на полдороге.

– Я, э, только хотел поблагодарить, и, э, я сожалею… мне очень жаль вашего отца.

Она улыбнулась ему.

– Это я должна вас благодарить, забыли? Приятного аппетита.

Еще раз взглянув на него, она проскользнула в дверь.

– Спокойной ночи, – крикнул он вдогонку, когда Рейсин спускалась по лестнице.

Она с улыбкой думала о том, увидит ли его завтра утром. Или страсть к путешествиям умчит его в путь до того, как она откроет магазин? Хотя какое это имело значение! Он отправится дальше, и это, вероятно, к лучшему. Не стоит связываться с незнакомыми людьми. Дженкс Колкуит преподал ей серьезный урок.

Взять хотя бы отца. Если бы он не сблизился с Дженксом, не помог ему найти работу, не угощал его сигаретами, а то и пивком, не одалживал денег, то не лежал бы сейчас в беспамятстве в клинике. И ей не пришлось бы ехать туда после тяжелого рабочего дня. Слишком она устала, чтобы думать о незнакомце, показавшемся ей хорошим лишь потому, что он ловко орудует метлой.

Да, не стоит связываться с незнакомыми людьми. Если даже Дит не чета Дженксу, все равно с ним хлопот не оберешься. И вообще, с какой стати она так разнежилась? Мысленно пожелав Дитону Спунеру всего наилучшего, она закрыла дверь и попыталась сосредоточиться на своих проблемах, на решение которых у нее все не было времени.

Рейсин подошла к стоянке, села в грузовик и через минуту уже мчалась по шоссе на север. Подъехав к клинике, она заметила, что на стоянке почти пусто. Похоже, она была единственной посетительницей в этот час, – что ж, ничего странного. Рейсин вошла, нервно вздрогнув от дверного скрипа. Несколько престарелых пациентов составили в приемной кружок, иные прибыли в инвалидных колясках. Одни разговаривали, другие сидели, уставившись в пространство пустыми глазами, или дремали в неудобных позах. Рейсин улыбнулась всем, кто взглянул на нее. Сердце ее болезненно сжалось при виде человеческой немощи. За столом сидела медицинская сестра, женщина средних лет, с дежурной улыбкой на лице.

– Здравствуйте, мисс Эдуардз, – сказала она, когда Рейсин подошла ближе. – День у вашего отца прошел как обычно. Может, чуть быстрее двигалось глазное яблоко. Да, были какие-то странные вздрагивания, мы заметили их во время дневных процедур, но особых надежд на это возлагать не стоит. Можно сказать, что его состояние без изменений.

Рейсин кивнула, огорченная новостями. Она жила надеждой, что Тоби придет в себя – ради нее и, конечно, ради себя самого. Поглощенная мыслями об отце, она двигалась по коридору, уже не обращая внимания на других несчастных. Подойдя к его двери, Рейсин сделала глубокий вдох, собираясь с силами. Через секунду вошла.

Каждый раз, когда она приходила сюда, отец, безмолвно лежавший на узенькой кровати, казался ей меньше своих размеров, а сегодня нет, вдруг осознала слегка потрясенная Рейсин. Сейчас он похож на… Тоби… спящего. Ее сердце дрогнуло, и она поспешила к больному.

– Папа? – она дотронулась до его щеки, колючей от выросшей за день щетины. – Пап? Ты меня слышишь? Посмотри на меня. Пожалуйста, просто открой глаза и посмотри на меня. Папа!

Ничего. Опустошенная, Рейсин готова была разреветься. Не было сил терпеть дальше эту беду.

Она опустилась на жесткий пластиковый стул у кровати и положила голову на плечо отца.

– О Тоби, – прошептала она. – Я так устала. Мне очень без тебя одиноко. Черт бы побрал этих Дженкса Колкуита и Лонни Питтмана!

Рейсин дала волю слезам, которые стекали на простыню, оставляя крошечные серые пятна.

Вдруг она почувствовала едва ощутимый толчок в щеку – легкое скольжение шва хлопчатобумажной пижамы Тоби прямо возле своего уха.

Встревоженная, она выпрямилась. В ее синих глазах блеснула надежда. Тоби лежал как прежде – в глубоком сне. Но Рейсин знала, что не ошиблась – отец легонько двинул плечом. Будто пытался успокоить ее, вытереть слезы, как делал прежде. Будто сердцем почувствовал, что она плачет.

Эта слабая ответная реакция подняла ей настроение, даже вскружила голову новой надеждой. Рейсин схватила его за руку и сжала ее, пытаясь вложить в это пожатие всю свою любовь и тревогу. Она принялась рассказывать ему обо всем, что случилось за день, ничего не пропуская. О стычке с Роуди Питтманом и, конечно же, о Дитоне Спунере. Она описала все до мельчайших подробностей, включая и тот факт, что он был необычайно привлекателен. Рейсин говорила и говорила, пока не обнаружила, проверив время, что прошло два часа.