− Приходил какой-то следователь, − закашлявшись, сказала она. – По тому, дачному делу… Оно приостановлено.
− Уже хорошо, − сказал я. – А ты ревешь.
− Так когда ты приедешь?
О, святая наивность!
− У меня много дел. Позвоню через месяц. И запомни: о нашем разговоре – никому!
Я невольно усмехнулся. Если разговор прослушивали, мое напутствие было, мягко говоря, нелепым, но если «двоечку» мне не поставили, оно бы не помешало.
Еще пару минут я отбивался от ее взволнованных вопросов, отделываясь туманными объяснениями, а затем, твердо пообещав скорую встречу, повесил трубку.
Утро прошло в сборах, затем подкатил Ричард и, не успел я глазом моргнуть, как очутился в сувенирной лавке аэропорта Джи-Эф-Кей, снабженный американским паспортом, где я именовался, как Уолтер де Баттс, двумя кредитками и пакетом с установочными данными на жулика Юру Жукова, несостоявшегося эмигранта.
Ричард вручил мне криптотелефон для шифрованных переговоров с ним и с Уитни, а также – билет первого класса. Ознакомившись с ценой билета, я изумленно поднял на него глаза, но он снисходительно отмахнулся, высказавшись в том духе, что хрена ли, мол, тебе толкаться среди лохов?..
Вскоре лайнер взмыл над сиреневой водной ширью. Мелькнула в иллюминаторе отдаляющаяся прибрежная полоса, окантованная кружевом прибоя. Прощай, Америка. Я ее и не рассмотрел. Мои впечатления – оранжевый пароход, едва не потопивший нас, и – ночь любви, стоящая всей Америки. От океана до океана.
Обласканный услужливыми стюардессами, то и дело подносившими мне яства, я блаженствовал в широком кресле, раздумывая о своей дальнейшей судьбине. Я направлялся в зону высокого риска.
Идентифицируй мою личность российские секретные службы, церемониться со мной, конечно, не станут. Передо мною и в самом деле стоял нелегкий вопрос: идти с повинной к властям или же продолжать следовать логике тех событий, в которые меня вовлекла судьба?
Я отдавал себе отчет, что правдивое повествование о моих приключениях вызовет немалую заинтересованность в официальных кабинетах, но это будет всего лишь первоначальной реакцией. Связь Генри Уитни, человека из влиятельных американских кругов с террористом Роландом Эверхартом, причастным к событиям одиннадцатого сентября, едва ли получит огласку: пакостить США нашим политикам не резон. К тому же, прямых доказательств нет. И вообще – не до жиру, быть бы живу. Обойдется без шумихи. Пойдут доклады наверх, сверху, недолго думая, спустят команду заткнуть возможный источник скандальной информации, и меня легко и непринужденно «сотрут». Или посадят, раскрутив до упора наказание по тем статьям УК, что мне так или иначе будут вменены. Освободить меня от тюремного срока спецслужбы, естественно, смогли бы, но только при наличии фактора моей им полезности. А такого фактора не существует. Внедрение в среду террористов исключено, я лишь чудом избежал разоблачения, и уж на перспективного агента никак не тянул. Единственный щит, прикрывавший меня в сегодняшней жизни, являл собою американский паспорт, сделанный мне серьезными дядями. В частности – мистером Уитни, чью благосклонность к себе мне надлежало поддерживать, с усердием и прилежанием выполняя его поручения.
Так что легализация по приезде на родину виделась мне отныне абсолютно бессмысленной. К тому же она означала прямое предательство Уитни, кому без сомнения я был обязан жизнью, сегодняшним достатком и чью дочь беззаветно любил. Я даже несколько озадачился, когда, любезничая с красавицей стюардессой, которой, по-моему, приглянулся, поймал себя на мысли, что к продолжению знакомства не стремлюсь, хотя особенных усилий оно не требует, а безусловный успех сулит.
Таким образом, вариант обретения приюта у какой-нибудь из своих прошлых пассий не отвечал требованиям моей высоконравственной персоны, да и к тому же, в опасении, что природа все же сильнее принципов, я прямо из аэропорта покатил на квартиру к своему приятелю Толе Акимову, ныне пустующую. Толя, бывший мой сослуживец, по ранению был из армии уволен, пошел в частные охранники, а затем сел на шесть лет за неудачное выбивание долгов по коммерческим заказам. Квартиру оставил под моим присмотром, лишь бы я оплачивал услуги по ее содержанию со своего счета. Я уже собирался окончательно переехать туда от мамы, но помешала сначала командировка в Чечню, а затем – последующие за ней события.
Ключ был на месте – в трещине бетонной плиты за сетчатой дверцей люка телефонной разводки.
Я включил холодильник, вымылся с дороги и уселся на стул возле раскрытого окна, глядя на родной кирпич московских домов. На карнизе соседнего сидела стайка ласточек, словно совещаясь перед своим отлетом в теплые дали. Откуда они взялись здесь, в грязном, задымленном городе? И вдруг дошло: в них память поколений, зовущих в края обетованные, где некогда были деревеньки среди идиллических дубрав. Несчастные птицы, верные своей родине. Я, наверное, сродни вам.
Одевшись, я отправился за продуктами в магазин, совершенно ошалелый от долгожданной встречи с Москвой. Рука так и тянулась к трубке, дабы обзвонить друзей и подруг, но делать этого, увы, не полагалось.
Из телефона-автомата я все-таки позвонил одному из знакомых милицейских оперов, сказал, что попал в затруднительное положение и прошу его выяснить мой сегодняшний статус. Перезвонив через двадцать минут, услышал:
− Ну, чего? Поздравляю. Интересующий вас господин находится в федеральном розыске. Статьи: нехорошая валюта, огнестрел и − оружие. Перспектива плохая.
− Но Камасутра утверждает, что безвыходных положений нет…
− Правильно. Но там уже прокурорские сферы… Тяжелые масштабы.
Это переводилось так: уголовное дело держит на контроле прокуратура, и ставка взятки для его закрытия отныне непомерна.
− Спасибо на добром слове, старина.
− Звони, если что…
Я навестил гараж-«ракушку», стоящий неподалеку от подъезда. «Жигуль» моего приятеля – запыленный и чумазый, пребывал на мою радость, в ее жестяном чреве. Повернул ключ в замке зажигания, но еле забрезжившие краснотой лампочки засвидетельствовали мне почтение от мертво севшего аккумулятора. С батареей следовало повозиться, а покуда автомобиль не приведен в порядок, воспользоваться такси.
Я отправился в магазин, закупил продуктов, а после вернулся домой. Едва вошел в прихожую, как растворилась дверь комнаты. Передо мной, в дымном свете, падающем из распахнутого окна, стояли двое молодцов, устремив на меня пистолеты. Рожи их были искажены напряжением и злобой.
− Руки в гору! – рявкнул бас, сорвавшийся в нервный фальцет.
ГЕНРИ УИТНИ
Моя поездка в Лос-Анджелес преследует единственную цель: застать там влиятельное лицо, правую руку президента, Лизу Смарт, отправившуюся из Вашингтона в Калифорнию по частному делу. Можно было бы, конечно, добиться с ней встречи и в Белом Доме, однако, во-первых, мне не нужны сотни лишних глаз и ушей, а во-вторых, обстановка имперского официоза неважно соотносится с деликатностью предлагаемой для обсуждения темы.
Мы встречаемся с ней на вилле ее знакомых.
Я целую шершавую черную лапку, она мило улыбается своей губастой пастью, показывая крепкие лошадиные зубы, и угловато усаживается в кресло, целомудренно смыкая колени. Вся физиономия у нее в каких-то мелких, тщательно припудренных болячках.
Я невольно спрашиваю себя, смог бы переспать с этой дамой? Что удивительно, наверное, смог. И даже не во имя достижения ее административной благосклонности. Просто интересно разгадать загадку ее личности. У нее нет детей, нет любовников, и, похоже, нет близких подруг. Есть только работа и карьера. Полагаю, у нее что-то с головой…
А вот что у нее есть наверняка – стремление к власти. И упоенность своим положением вершительницы судеб мира. И данная роль принадлежит ей по праву. Дисциплина, логика и расчет достигают в ее характере высших масштабов, не оставляя ни единого шанса сентиментальным эмоциям.