− Тебе нужен совет? − спросил президент. − Отошли эту бодягу кому следует. С надписью: «Копий нет». Это ход, это благородно. И запомни: чем лучше зрение, тем на большее приходится закрывать глаза. К тому же, мы не вечны, а они… Они, в общем, тоже. Но есть мотылек и есть ястреб. Оба с крыльями, оба летают. Но это две сущности абсолютно разной природы. Тебе ли давать разъяснения? Тем более, мы вошли в коалицию, у нас общие цели, мы партнеры… Да и не только мы.

− До сих пор меня озадачивает повсеместное доброволие в данном вопросе.

− А чему удивляться? Мгновенно уясненным правилам игры? Сентябрьские события застали нас врасплох. Нас − это Европу, Россию и Азию. Шах с первого хода. Через две упавшие пешки. Мы были в начале работы над многими общими конфигурациями, но совместными стратегическими планами не обладали, для их выработки нам требовалось время. А тут всем предложили ультиматум. Причем в атмосфере нервозности и спешки. Каждому предстояло ответить за себя. Под этот прессинг попали все, дистанцироваться никто не смог. Нейтралитет в данной просчитанной ситуации был приговором. Сейчас, повязанные обязательствами, исполненными и исполняемыми, мы, отброшенные назад, снова пытаемся взяться за руки. Но в том или ином переговорном процессе у многих они связаны.

− Это понятно. Комбинация сама по себе несложная. Завораживает ее масштабность. И внешние эффекты, определяющие реакцию на них. Имею в виду тот самый первый ход…

− Много там вокруг этого материала персонажей? − последовал равнодушный вопрос.

− В смысле, кто в курсе насчет этой записи? Единицы.

− Ну, и устрой все помягче. А с англичанами − согласен, займись, давно не огрызались.

Вернувшись к себе, на Лубянку, директор задумчиво походил по кабинету, глядя на портрет основоположника ведомства. Железный Феликс смотрел на него испытующе и требовательно.

Была ли в нем правда, в этом Феликсе? Или только слепая убежденность, как и в его соратниках-чекистах, исполненных непримиримостью и ожесточением. В итоге – под корень уничтоживших самих же себя. Или они были ослеплены лукавым террористом Лениным, снабженным деньгами русофоба Парвуса-Гельфанда и учением внука раввина Маркса?

Где же истина? Нет ее и во власти Сталина с его кромешными лагерями, и в нынешнем тотальном неверии ни во что. Государство победившего социализма перечеркнуло все свои победы вместе с социализмом, и перспективы его были невнятны, а самостоятельность и независимость иллюзорны, ибо новое название общественного строя умещалось теперь в одном лишь кратком определении: коррупция. И любое противостояние этой коррупции, провозглашаемое на всех углах, было под стать призывам о вреде алкоголя на пивном фестивале. Порою страна напоминала ракового больного. С ясным критичным сознанием, в отличие от злокачественных клеток, убивавших не только организм, но и себя.

Разрушение России − в саморазрушении нас самих.

Хоть начинай все снова, с варягов.

«Всемирное правительство? − подумалось с усмешкой. − А что, неглупая мысль».

ЖУКОВ

Звонок раздался под утро. Казенный голос с металлическим акцентом справился, имеет ли он честь общения с господином Жуковым, и где тому удобно встретиться по взаимно интересующей стороны теме. Юра ответил, что ему все равно. Ему и в самом деле было все равно, где произойдет встреча, другой вопрос, − чем таковая завершится. Он шел на нее с безоглядным отчаянием, как израненный солдат на непоколебимый вражеский дот.

Свидание назначили в небольшом ресторане в центре Москвы.

За столиком сидели двое: седовласый старик со злыми прозрачными глазами и изборожденным морщинами лицом и − человек лет сорока в официальном костюме с внешностью, не отмеченной ни одной запоминающейся чертой.

Странно, но едва Юра появился на входе, невзрачный человек тут же помахал ему рукой, призывая к столу.

− Чай, кофе, пиво? − произнес он, и Жуков, услышав его голос, понял, что переговоры по телефону с ним вел именно этот субъект.

От угощения Юра вежливо отказался: чего доброго, еще отравят…

− Он не говорит по-русски, − произнес человек, кивнув на старика, тяжелым взглядом изучавшего Жукова, стеснительно мнущегося на стуле напротив. − Я буду переводить.

− Диски у вас? − кратко спросил старик. От него ощутимо веяло взвешенной, неотвратимой угрозой. Он напоминал палача в пенсионном возрасте, заржавленный кинжал в кровавой коросте, способный, однако, в любой момент быть пущенным в дело.

− Все, кроме одного, − торопливо произнес Юра. − Один я повредил и выбросил.

− Каким образом повредили и зачем выбросили?

− Я уронил его на электроплиту.

Брови у старика недоуменно поползли вверх, губы недобро поджались, но от дальнейшего развития темы он воздержался, недоверчиво удовлетворившись ответом.

− Я совершил большую ошибку, − сказал Юра, − но готов исправить ее. Я верну все, но мне нужна американская виза. Я хочу возвратиться обратно.

− Здесь так все плохо? − спросил старик.

− Чувствую себя отрезанным ломтем, − признался Жуков. Затем, помедлив, добавил: – Еще одна страна, в которой я не нужен.

На сей раз в глазах старика мелькнуло брезгливое понимание.

− Так где остальные диски?

− Мне хотелось бы сначала оговорить вопрос с визой.

− В целях вашей же безопасности, − вступил переводчик, видимо, посвященный в проблему, − лучше, если вы покинете вашу родину с нашим паспортом. − Он полез во внутренний карман пиджака и вытащил из него зеленую корочку с тиснением гордого золотого орла с пучком тринадцати стрел и веткой акации в когтистых лапах. Акация, священное дерево мудрости и знания, символизировала масонское просвещение над миром, стрелы предназначались отвергавшим данное просвещение. Этих тонкостей Юра не ведал. Знаки иудейской каббалы, украшавшие документ, его не интересовали. Зато сам документ − весьма.

Ногтем старик подтолкнул паспорт к Жукову.

Тот, робея, раскрыл его.

Стены ресторана поплыли перед глазами, перехватило дыхание. С фотографии на него смотрело его же лицо, копия фотографии с американского водительского удостоверения. В паспорте стояла пограничная отметка въезда в Россию.

«Во, работают»… − выстрелило в мозгу Юры.

Однако рассмотрение фамилии и имени, проставленных в паспорте, несколько озадачило его: «Джордж Колорадский». Что за ерунда? Затем промелькнуло: «Юрий − Джордж». «Жуков − Колорадский»… Над паспортом, видимо, потрудились неведомые остряки.

− Так где же диски? − повторил зловещий дедок.

Юра набросал на бумаге схему расположения бордюрного камня, под которым таилось достояние сильных мира сего.

− Вы понимаете, что сейчас мы даем вам последний шанс? − равнодушно произнес собеседник.

− Еще как понимаю!

− И этот паспорт не более − чем ваш обратный билет туда, где никто никаких обманов не потерпит. Вы когда-нибудь были в тюрьме?

− Нет…

− Тогда вам предоставляется возможность значительным образом расширить свой кругозор. Кстати, а почему вы не спрашиваете, как поживают ваши друзья? Марк и Виктор?

− А они поживают? − обнаружил в себе чувство юмора Жуков.

Лиловые старческие губы тронула кривая улыбка. С такой улыбкой всаживает нож маньяк под дых трепещущей жертве.

− Они добросовестно работают на благо нашей страны.

− Я могу идти? − Жуков привстал со стула.

− Конечно, но только вы забыли вернуть наши деньги.

Жуков отлучился в туалет, снял с себя нательный пояс с валютой. Наугад выдернул из одной пачки ворох купюр, убрал их в карман. Сожалений от расставания с деньгами он не испытывал, наоборот, ощущал необыкновенное, окрыляющее облегчение. Вернувшись, положил пояс на пустой стул рядом с переводчиком, сказал:

− Я кое-что потратил, а кое-что взял на расходы. Проживание, билет, такси… Но я обязательно верну…

Старик посмотрел на Жукова, как на насекомое, соответствующее его фамилии и убрал пояс в портфель. Затем произнес: