Досадливо качнув головой, Абу свинтил со ствола глушитель, бумажной салфеткой обтер оружие и, зафиксировав на нем отпечатки пальцев убитого, положил пистолет на ковер, возле безвольно свисающей к полу руки.
В открытом сейфе действительно обнаружились деньги.
Стремительно отшагав коридором, он вновь очутился в темноте среди труб, подтянувшись, с трудом протиснулся в оконце, закрыв его за собой, а спустя считанные минуты уже брел к люку подземным коридором.
Он пытался разобраться и в себе, и в тех словах, что произнес Пратт. Да, он не лгал, сама логика Америки вела ее к тому, что произошло в том уже давнем сентябре, и что наверняка потрясет и ее, и весь мир в самом ближайшем будущем. Но разве это говорит о том, что нет виноватых, и неправедность этой страны − бесспорная данность?
Нет, он убил виновного, того, кто стоял у большого руля, и не был склонен отклоняться от курса, кем бы таковой не предписывался.
История не безлика, как уверял его этот американец. Она состоит из миллионов лиц. И у каждого своя миссия и ошибки, за которые надо платить и отвечать.
А миссия Абу − призывать к ответу. И он приступил к ее исполнению.
ГЕНРИ УИТНИ
Домой я прибываю поздним вечером. Похороны, совещания, за ними я едва не забыл, что сегодня в родные стены вернулась Нина. С порога справляюсь у Барбары, где моя блудная дочурка? Я настроен на дружеский, спокойный разговор с ней. Кстати, мне весьма любопытно узнать, что происходило в Москве.
− Она спит, не тревожь ее, − говорит Барбара.
Симпатий по отношению к своей персоне в ее голосе я не обнаруживаю, и оттого чувствую себя виноватым.
− А давай-ка поедем в ресторан! − задушевно предлагаю я. − Сколько же времени мы с тобой не ужинали вместе!
− У меня болит голова, − отвечает она сухо. − И вообще твои внезапные предложения как всегда некстати.
Я проглатываю обиду.
− А может, выпьем по бокалу вина? Клэр, кстати, приготовила торт. Такого не купишь, в этом деле она мастерица.
− Мне нехорошо от вина. И у меня повысился сахар, ты забыл.
Голова у нее болит постоянно. От вина ее тошнит, сладкого она не может. Так что жизнь у меня не простая.
Я пожимаю плечами и ухожу к себе в кабинет.
Сижу в кресле, отрешенно глядя на золоченые корешки книг в высоких сумрачных стеллажах, и думаю о своем семействе. Мне все-таки уютно в нем. Жаль, что мы с Барбарой позволили себе лишь двоих детей. Большая ошибка. А всему виной − проклятая цивилизация и ее удовольствия, сделавшие нас эгоистами. Раньше, в деревнях, рабочим местом человека был дом, и семья трудилась на совместное благо, заинтересованная в своей многочисленности. В индустриальном обществе муж работал в городе, жена приглядывала за детьми. А в нашем технократическом содоме миллионы жен и мужей сидят по офисам, и по сути семьи нет. В лучшем случае с детьми остается нанятая сиделка. А воспитанием занимается телевизор, выплескивающий на них фонтаны из болота нашей массовой культуры. Хорошо, что с моими детьми постоянно находится Барбара, прививающая им хоть какую-то этику и мораль. И пусть с нажимом, но заставляющая читать книги, молиться, и слушать симфоническую музыку, а не тяжелый рок. Благодаря этому в их душах будет частичка света, что радостно.
Поздний телефонный звонок пугает меня своей неожиданной громогласной трелью.
− И что означает этот выпад, Генри? − дышит арктическим льдом голос Большого Босса.
Это он о полученном пакете.
− Всего лишь мое пожелание дружбы и паритета, − отвечаю я. − Их гарантии согреют мне душу.
− Воду мутил Уильям, − говорит Большой Босс с запинкой. − Поверьте, он сильно давил на меня. Но сейчас его люди хотят переместиться под ваше крыло…
Это похоже на притупляющую бдительность ложь. Его расхожий прием, хорошо мне известный. Одновременно в такой формулировке неявный намек, что меня способны урезонить навеки холодные мальчики из ЦРУ.
− Я готов взять на себя часть обязательств покойного, − отзываюсь я. − Лишь бы это пошло на пользу Совета и лично вам.
− Я полагаюсь на ваш разум, Генри, − выносит резюме наш главарь. − Кстати, готов вернуться к предложению о вашей новой роли в организации…
− Мне куда удобнее работать под вашей опекой, − парирую я.
Прощаемся мы по-товарищески тепло.
− Да, кстати, − сообщается мне, когда я уже собираюсь класть трубку. − Час назад застрелился Пратт.
− Это с чего? − спрашиваю я, хотя «с чего» понимаю прекрасно. Его сгубил консерватизм и крайняя узость взглядов. Он вырос, кстати, в семье религиозных радикалов и часто сетовал, что мы живем в пост-христианской стране. Я же с горечью полагаю, что страна стала уже антихристианской, и ужас такой трансформации до многих еще не дошел.
− Сразу же после похорон Уильяма, − равнодушно поясняет Большой Босс. − Еще не успели пожелтеть одни газетные некрологи, на смену им… Причуды психики, не иначе. Античная драма. Вам следует помочь его супруге разобраться с делами, ей переходит значительная часть акций концерна. Думаю, ваше участие найдет благую оценку даже в самых предвзятых умах.
− У него надо изъять диск…
− Я уже позаботился.
Поразительная расторопность и смекалка… Представляю себе, какие я вскипятил страсти. Впрочем, после этого разговора они уже списаны в архив.
Звоню Алисе.
− Все в порядке, ты можешь возвращаться, − сообщаю, не вдаваясь в подробности.
− Да, я уже знаю, − скорбным продуманным голосом отвечает она. − Какая трагедия!
Кладу трубку. Через день-два опять плестись на эти ужасные похороны. Они угнетают меня. Они уносят часть моей жизни. Я всегда обязан разделять чье-то горе.
Незавидна моя доля.
СОВЕЩАНИЕ СОВЕТА. ПОСЛЕ 11.09.2001 г.
− … и давайте утихомирим неуместные здесь эмоции. Количество жертв снижено до минимума, действия привязаны к схеме рабочего времени и занятости идеально. Определимся с фактами: удар нанесен в самое сердце Америки, он грандиозен в своей наглядности, он подразумевает покушение на гаранта мировой безопасности и процветания, на саму планетарную стабильность, в том числе − социально-психологическую, но ведь по сути это булавочный укол в сравнении с тем, если бы события развивались в прежнем направлении. Мы пустили их поток вспять, и тому есть явные доказательства. Что у нас на бирже? Что за стоны о каком-то кризисе?
− Ситуация обнадеживающая. NASDAQ падает, но весьма плавно. Что же касается кризиса, я бы охарактеризовал его, как временный сбой. В нем нет системности и лихорадки, он более схож с деформациями от влияния внешних факторов, вполне оправданных и понятных как бизнесу, так и населению. Паники, как мы и полагали, никакой. О критическом состоянии экономики речи никто не ведет. Все воспринимается, как естественное следствие произошедшей встряски. Люди сейчас прикованы к телевизорам в ожидании нашего ответа экстремизму и куда более озабочены не умозрительными индексами, а тем, когда мы выловим негодяя Бен Ладена. Усиление внутренних мер воспринимается с воодушевлением, их критика − вне общественного мнения. Мы получили существенную передышку.
− Главное, что проблема трещины между виртуальной и реальной экономикой ушла на второй план.
− Да, но эта трещина хотя и сузилась, ее упорная маскировка − не самая правильная задача.
− На день сегодняшний это самая актуальная задача. Мы должны сохранить экономический порядок в обществе. И, кстати, сейчас вполне уместен контроль над тем, как сбрасываются акции. В каком объеме, под каким предлогом… Тут можно кое-кого приструнить, дав определенного рода огласку в прессе… Это положительно повлияет на народный патриотизм и, соответственно, на стабильность рынка. В первую очередь − рынка деривативов.
− Абсолютно согласен. Начнись суматоха, пострадают корпорации, а не мелкие акционеры. Вспомните Токийский кризис. Публика осталась при своем, а положение в национальной экономике едва не дошло до разрухи.