— Не могу понять одного. Как аристократ древнего рода мог стать шутом? При французском дворе король никогда не унизил бы так дворянского достоинства. Король мог бы казнить дворянина, но не унизить его. Ведь унижая дворянское достоинство, король, первый дворянин государства, унижает и самого себя.
— Это так, Петер. Так для Франции, для Испании, для Австрии. Но не для России. Дворяне здесь именуют себя холопами в обращении к царям. Генерал-прокурор империи граф Павел Иванович Ягужинский, в обращении к Анне говорил "холопь твой Пашка". А "холопь" это раб! Вот и подумай Петер. Дворяне Франции себя рабами не называют. Даже рабами короля. Они слуги короля, но не рабы.
— Но как объяснить такое?
— Не могу тебе сказать. Спроси у Лейбы Либмана. Придешь сегодня ко мне? Там будет и он.
— Сегодня не могу, Эрнест. У меня визит к Ивану Балакиреву запланирован. Немного поупражняюсь в русском языке. Да и обговорить многое стоит с ним.
— Балакирев отлично говорит и по-немецки. А ночью ты снова у Марии Дорио?
— Да. Она пожелала меня сегодня удивить.
— Смотри, как бы Франческо Арайя тебя не удивил. Палочными ударами своих лакеев.
— Это мы еще посмотрим.
— Найди себе русскую девушку, Петер.
— Нет. Пока Дорио ко мне благосклонна я её раб, Эрнест…..
Год 1735, май, 16 дня, Санкт-Петербург. Дом Ивана Балакирева.
Шут Иван Балакирев жил в Петербурге на широкую ногу. Дом его за Литейным двором был роскошен и хорошо известен. И был он роду знатного и даже знаменитого. Фамилия Бала-Кире в Рязани была известна еще с XV века. В XVII веке стали они именоваться Балакиревыми на русский манер. При царе Алексее Михайловиче, отце Петра Великого, один из рода Балакиревых числился стольником царским.
Сам Иван Алексеевич Балакирев службу начал в 1715 году и определен был в полк Преображенский. Но склонности к службе воинской не имел и потому в 1719 году его перевели в ездовые при жене Петра Екатерине Алексеевне.
И попал Ванька Балакирев в самую круговерть интриги любовной между императрицей Екатериной и молодым Виллимом Монсом, камергером двора императрицы. Он часто ввозил письма любовников и был свидетелем их свиданий.
И все складывалось для Балакирева хорошо, но он, однажды по пьяному делу, наболтал в трактире лишнего. И послухи* (*Послух — соглядатай) настрочили на него донос самому императору Петру Алексеевичу. Было сие в лето 1724-е.
Петр был взбешен изменой жены и приказал Балакирева арестовать. Дело было поручено молодому капитану Андрею Ушакову, и тот под пыткой вырвал у Балакирева признание.
Все дела Виллима Монса вскрылись. И он был казнен. А самого Ивана Балакирева приговорили к битью батогами и к ссылке в Рогервик на три года.
Но Петр Великий вскоре умер, и на престол взошла Екатерина I. Балакирева вернули из ссылки ко двору новой императрицы.
Но самый восход его карьеры пришелся на царствование Анны Ивановны….
Вот к этому человеку и отправился Пьетро Мира тем вечером. Шут принял его и усадил за роскошный стол, на котором было обилие вин и яств. Так в Италии и владетельные князья не каждый день едали.
Балакирев был высокого роста, как в России говорили, статей гвардейских, широкоплечий, могучий богатырь. В этом они с Мира были похожи. Они не были карлами или уродцами. Это были шуты особого рода.
— Садись и угощайся, Петро! Водку пьешь ли?
— Мошно, — по-русски произнес Мира.
— Можно, можно. А то вино какое питие? Государь Петр Великий токмо водку жаловал. И говори по-немецки.
— Но мне нушен практик!
— Ничего, язык русский, хотя и сложен, но со временем освоишь его. Давай по первой.
Они выпили по чарке водки.
— Видал тебя в деле, молодец. Видал. Далеко пойдешь при нашем дворе. Это я, Балакирев, говорю тебе. А я знаю, что говорю.
— У вас у русских странные обычаи, так не похожие на наши. И мне трудно вас понять, — по-немецки ответил Мира.
— Да все ты понял, парень. Не прибедняйся. Вон как карьера твоя при дворе поперла. И покровителя ты себе хорошего подобрал. Граф Бирен большую силу при дворе императрицы имеет. Но многие его падения жаждут. Слишком многие.
Они снова выпили.
— А кто твой покровитель при дворе? — напрямик спросил Мира.
— Много знать хочешь. Не такой пьяный Ванька Балакирев чтобы с двух чарок проболтаться. Да и перепить меня тебе не под силу. Или думаешь, что я тебе все свои тайны выскажу вот так просто?
— Нет. Я знаю, что дело имею с умным человеком. Да и не выведать тайны я пришел. Мне нужен союзник при кувыр коллегии. И я выбрал тебя.
— Меня? — усмехнулся Балкирев. — И кто тебя сказал, что я стану таким союзником?
— Да ведь я одинок при дворе среди шутов и группировок придворных. А граф Бирен, хоть и могучий покровитель, но окружение шутовское мне знать надлежит.
— Ты уже понял, что такое кувыр коллегия при дворе нашем, Петер? — спросил Балакирев, снова разливая водку. — Поняли ли какая сила в ней?
— Немного понял. Влияние на императрицу шуты большое имеют.
— Вот именно. При государе Петре Великом такого не было. Тот также шутовство любил, но не так как нынешняя государыня.
— А тебя, Иван, недавно палкой Рейнгольд Левенвольде побил. Так ли это?
— Побил. Меня многие бьют. На язык я не воздержан. Но Левенвольде я трепал и трепать своим языком буду. А спина моя крепкая и многое выдержит. Да и платил мне этот самый Рейнгольд чаще чем бил меня.
— Много ли чести языком его трепать? — усмехнулся Мира.
Они снова выпили. Балакирев понял, что этот новый шут пришел с чем-то конкретным.
— Неужели у тебя что-то иное на думке есть? Ты, я слыхал, кинжалом владеешь? И хорошо владеешь.
— Да. И не только кинжалом, но и шпагой. Но холодное оружие здесь не при чем. Сейчас мы своими шутовскими методами станем действовать.
— Говори, что задумал.
— Рейнгольд Левенвольде обер-шталмейтер двора её императорского величества жениться надумал. Знаешь ли про то?
— А как не знать. Про это все при дворе знают. Варьку Черкасскую он себе приглядел. Знатная невеста. Одна у папаши своего кабинет-министра князя Черкасского одна. А он богатейший человек в России.
— И породнившись с Черкасским Левенвольде усилятся при дворе русском. А мне этого не нужно. Мне и графу Бирену. Понимаешь меня, Иван?
— А ты, шельма, умен! — вскричал Балакирев. — Умнее чем я думал. Карл Густав фон Левенвольде старший брат Рейнгольда царице близок и Бирена от её спальни отлучить желает. И Бирену тот брак не нужен.
— Не нужен. Верно. И нам свадьбу расстроить надобно. С тем и пришел к тебе.
— И как же ты желаешь свадьбу Рейнгольда и Варьки расстроить? Сама императрица в роли свахи выступила. Ведь до этого Черкасский дочку за князя Антиоха Кантемира прочил, того, что теперь послом России в Лондоне служит. Но императрица Черкасскому тогда молвила (сам то слышал): "Придет к тебе, князь Алексей, наш обер-шталмейстер Ренгольд Левенвольде сегодня. И просьбу его я одобряю. Чуешь ли, князь?" Черкасский тогда кланяться стал и ответствовал: "Чую, матушка государыня. Все по воле твоей свершиться". И князь старому жениху Антиошке Кантемиру отказал, и про обручение Варьки с Рейнгольдом объявлено было.
— Но они пока жених и невеста, но не муж и жена.
— И что с того? Коли императрица Анна за него хлопочет. Что может Рейнгольду помешать жениться на Варьке?
— Скандал, — произнес Мира. — Большой скандал при дворе.
— И как его устроить?
— А вот здесь нам с тобой подумать стоит. Как княжну Черкасскую с женихом её крепко поссорить.
— Давай выпьем еще. Водка она мозги прочищает. Может чего и придумаем.
Балакирев снова наполнил чарки….
Год 1735, май, 30 дня, Санкт-Петербург. Императрица и Бирен.
Эрнест Иоганн Бирен провел ночь в спальне императрицы Анны. И уже под утро решился предложить государыне свой план. Вернее план Либмана. Но начал он издалека.