Все захохотали. Мэлс постучал вилкой по бокалу и поднялся.

— Граждане! — укоризненно сказал он. — Серьезней, граждане! Что за смех в такой момент!… Чуваки и чувихи! — прокашлявшись, с чувством начал он. — Сегодня, в этот скорбный день, мы провожаем в последний путь нашего товарища — стилягу Фреда. Жизнь вырвала его из наших рядов, но память о нем навсегда сохранится в наших сердцах! Оглянемся же, товарищи, от этой трагической черты на пройденный им жизненный путь! Траурный митинг объявляется открытым! — Мэлс окинул взглядом собравшихся.

— Если б не он, я б так и дрынчал польку с мазуркой, как последний лабух… — сказал Дрын.

— Усопший нес в серые трудящиеся массы прогрессивные идеи джаза! — сформулировал подобающим моменту образом Мэлс.

— Если честно, одевались все под него, — сказал Боб.

— …Вносил в душную атмосферу скучных будней живительное дыхание моды!..

— А сколько раз от жлобов спасал! — сказала Полли.

— …Подставлял плечо товарищам в тяжкую годину испытаний и невзгод…

— Процессы на хате устраивал! — хихикнула Бетси.

— …Делил свой кров с влюбленными сердцами…

— Да чего говорить, последний стакан портвейна мог разлить! — сказал кто-то.

— …И делился с ближними последним куском хлеба! — подытожил Мэлс. — Однако не будем закрывать глаза, товарищи, и на отдельные недостатки усопшего! — призвал он.

— Батонов каких-то на хату таскал! — сказала Бетси.

— …Обладая широкой душой и пылким сердцем, был чрезмерно любвеобилен…

— Чарли Паркера у меня заныкал! — вставил вдруг Боб.

— Да не брал я твоего Паркера! — возмутился Фред.

— Ты вспомни! С внематочной беременностью…

— Нужен мне твой беременный Паркер! У меня свой нормальный есть!

— Вам слова не давали, усопший!.. — постучал по бокалу Мэлс. — Что ж, живи спокойно, дорогой товарищ, да будет тебе служебный кабинет пухом! Нам будет тебя не хватать, но боль невосполнимой утраты заставит нас еще теснее сплотить наши ряды! Помянем, товарищи! По нашему обычаю, не чокаясь!

Все чинно выпили.

— Доступ к телу объявляется открытым! — провозгласил Мэлс.

Девчонки все разом бросились, пачкая помадой, целовать его, парни трепали по короткому ежику волос.

— Спасибо, чуваки!.. — растроганно сказал Фред.

Они простились на улице.

— Не забудь, Фред, — сказал Дрын. — Первым делом как прилетишь — привет американским чувакам от нас от всех!.. Представляешь, — мечтательно вздохнул он, — выходишь на их Бродвей — и ни одного жлоба, только наши!..

— Ну… пока, чуваки!.. — Фред улыбнулся через силу и пошел, отступая назад, подняв руку над головой.

Стиляги грустно смотрели ему вслед, пока он не слился с одноцветной толпой прохожих…

Мэлс вприпрыжку сбежал по гранитным ступеням института. На нижней стояла Катя, держа в опущенных руках портфель.

— Здравствуй, Мэлс.

— Привет, комиссар.

— У меня есть имя. Ты уже забыл?

— Здравствуй, Катя, — с расстановкой произнес он.

— А по-вашему как я буду — Кэт? — усмехнулась она.

— Страшно представить! — засмеялся Мэлс. — Кого-то ждешь?

— Тебя… — она замялась, опустила глаза. — Ты не мог бы мне помочь? По старой дружбе… Понимаешь, у нас дома проигрыватель сломался. Ты же лучше всех в этом разбираешься.

— Как это будет по-вашему — «Всегда готов!»? — отсалютовал Мэлс.

— По-вашему, по-нашему, — досадливо сказала она. — Будто в разных странах живем.

— Только одно условие, Кать, — без агитации, ладно?..

Они вышли на набережную. Прохожие во все глаза смотрели на странную пару — строго одетую девушку рядом со стилягой, обходили стороной и оборачивались вслед. Катя мучительно неловко ощущала себя под перекрестными взглядами, шла, опустив голову. Тетка в мужском пиджаке с орденом на груди догнала ее, гневно проговорила:

— Ну он-то стиляга — только в зоопарке детей пугать, но ты же девушка! Как не противно рядом-то идти? Хоть значок бы комсомольский сняла! — она развернулась и пошла обратно.

Мэлс искоса с любопытством наблюдал за Катей.

— Не мучайся, Кать, — не выдержал он. — Хочешь, я по той стороне пойду? У дома встретимся.

— Нет, — не поднимая головы, упрямо сказала она. — Скажи, Мэлс, — спросила она через пару шагов, — просто хочу понять… что ты сам чувствуешь, когда на тебя вот так смотрят?..

— Мне нравится, — беспечно ответил Мэлс. — Весело же! — Он запрыгнул на чугунную решетку парапета и пошел над плещущей далеко внизу темной водой.

— Ты что, упадешь!

— Ну что, стрелять тех, кто не такой, как ты? Ведь здорово, Кать, если все будут разные — я такой, она такая, ты совсем другая… — широким жестом указал Мэлс. Потерял равновесие и взмахнул руками.

— Слезь сейчас же! — взвизгнула Катя.

Он спрыгнул и пошел перед ней спиной вперед.

— Я не хочу быть другой, — покачала она головой.

— Почему?

— Ты можешь идти нормально?

— Ну почему?

— Потому что не считаю себя лучше остальных.

— Да не лучше! И не хуже. Просто — другая. Понимаешь?

Она только неуверенно пожала плечами.

Мэлс колдовал над разобранным проигрывателем.

— У тебя тонкая отвертка есть? — крикнул он.

— Сейчас посмотрю… — откликнулась Катя из другой комнаты.

— Такая? — спросила она.

Мэлс обернулся — и замер, открыв рот. Катя стояла в дверях в светлом легком платье, просвеченном сзади солнцем из окна. Волосы были уложены по-другому, свободнее. В одной руке она держала вазу с фруктами, в другой бутылку муската и зажатую между пальцев отвертку.

— Такая? — повторила она.

— Катя… — обрел наконец дар речи Мэлс. — Ты не представляешь, какая ты красивая…

Она сама непривычно ощущала себя в новом наряде.

— Мамино… Тебе нравится?

— Я первый раз вижу тебя в человеческом платье.