— Кёртуэлл Соловью.
— Мне уже нравится. Между прочим, у меня тоже появилась новая соседка — пожилая дама из Балтимора, только недавно вышла на пенсию. У неё есть потрясающая «Американа» [4]девятнадцатого века, и я хочу её купить.
— А что она делает здесь, в четырёхстах милях от всего на свете? — поинтересовался Квиллер.
— Она потеряла мужа, и её сын решил, что ей нужно переехать сюда.
— Надеюсь, она любит снегоступы и подлёдный лов. А чем она занималась до того, как бросила службу?
— Она бухгалтер, но её истинная страсть — астрология. Это не просто хобби, а серьёзное увлечение. Её очень ценят на Западном побережье, по словам её сына, и мне бы очень хотелось, чтобы она осела в наших краях. У неё будет лекция в клубе, и я попросила её составить мою натальную карту.
Квиллер подумал: скорее всего, у этой дамы есть резной красного дерева сервант на гнутых ножках, в стиле хепплуайт, который позарез нужен Сьюзан для выставки в Нью-Йорке.
— А ты не хочешь попросить миссис Янг составить твою натальную карту? — вдруг спросила Сьюзан.
— Мой гороскоп, что ли?
— Я не говорю о тех дурацких заметках, которые печатают в вашей газете, чтобы забить место на страничке юмора, драгоценный мой! Просто сообщи миссис Янг место, дату и час своего рождения, и она даст тебе точную информацию, как связано положение планет с твоим прошлым, настоящим и будущим.
Квиллер попыхтел в усы. Он хорошо знал, что было у него в прошлом, что есть в настоящем, а про будущее он предпочитал ничего не знать. Внезапно он спросил:
— А кто её сын?
— «Игрек» в компании XYZ, но сейчас он собирается начать своё собственное дело. Ты, случайно, не знаешь точное время своего рождения? Вообще очень мало кому это известно.
— Я родился в одиннадцать ноль семь — мама говорила, это счастливая комбинация цифр.
— Да ты и вообще счастливчик, душа моя.
— Везёт через раз. Скажи, а мог бы я заказать свою натальную карту анонимно?
— Можешь взять любое вымышленное имя — я не раскрою твой секрет. Таким образом, карта послужит доказательством научного подхода к проблеме — и мастерства миссис Янг.
Квиллер написал требуемые данные, назвав себя Рональдом Фробницем.
— А во что мне обойдётся разгадка этой шарады?
— Не дороже денег… Ещё чашечку?
— Спасибо, нет. Но кофе был хорош. Какую марку растворимой бурды без кофеина ты пьёшь?
— Выметайся отсюда! — взвизгнула Сьюзан.
Квиллер побродил по пустому магазину.
— Нельзя сказать, что сегодня от покупателей отбоя нет. Никто в двери не ломится.
— Чего ты хочешь: понедельник.
Репортёр обошёл выставленные на продажу предметы меблировки разных стилей: чиппендейл, мебель эпохи королевы Анны, Китай… — и наконец остановился перед вышивкой, заключенной в рамку. Нити на ткани поблекли, а само полотно потемнело от старости. По краям картины были пущены заглавные буквы алфавита, а в центре был изображён мальчик, перепрыгивающий через подсвечник с горящей свечой. Внизу Квиллер разобрал строки: Джек, будь ловок! Джек, скорей!
— Что это такое? — спросил Квиллер.
— Образец вышивки с различными видами стежков. Конец девятнадцатого века, — пояснила Сьюзан. — Обычно я не держу такие вещи у себя в лавке, но она досталась мне случайно. Прибыла в коробке с очень хорошими гравюрами.
— Я помню эту детскую считалку. Готов отдать доллар всякий раз, когда я её слышу. У нас дома было совсем другое правило: поспешишь — людей насмешишь. Как-то раз я поспешил — выбежал очертя голову играть в бейсбол с ребятами и свалился с каменной лестницы. Пришлось верхнюю губу зашивать — наложили двенадцать швов. — Квиллер пригладил усы.
— Думаю, мама у тебя была просто святая. Как ей удалось вырастить порядочного человека из такого раздолбая, как ты? Не сомневаюсь, что в детстве ты был раздолбаем.
— Наверно. Но внутри я всегда был белый и пушистый. А сколько стоит вышивка?
— Бери так. Всё равно я никогда её не продам.
По дороге домой Квиллер включил приёмник — послушать последние новости — и сразу же напоролся на Дерека Каттлбринка с его западным прононсом, гнусаво распевавшего новомодный шлягер про белого щенка из приюта: «В дурном настроении…» Квиллер поморщился: «Надо же, этот негодяй уже пробрался на студию и записал эту дребедень, и теперь они будут крутить её до тошноты — до самого Рождества! Конечно, это поможет многим собакам и кошкам найти своих хозяев, но парень точно доведёт радиослушателей до ручки».
Последние известия не содержали ничего нового по сравнению с сегодняшним выпуском «Всякой всячины», только изложение было более кратким. Исключением было лишь одно обращение:
«Мускаунти на пороге экологической катастрофы! Настройте ваши приёмники на волну местного радиоканала в восемь часов вечера, в тот час, когда наши гражданские лидеры будут выступать с призывами противостоять угрозе пожаров, охвативших наши леса, поля, деревни. Необходимо принять срочные меры по обеспечению безопасности населения! Каждый житель нашего города должен включить радио в восемь вечера! Будьте с нами! Оповестите ваших друзей, родных и соседей!»
Пока Квиллер болтался в центре, сиамские кошки знакомились с его новыми приобретениями. Вернувшись домой, он обнаружил, что угол его длинноворсого ковра загнут и под него засунуты два жёлтых карандаша — работа Юм-Юм. А в прихожей с медной лампы был свёрнут новый квадратный абажур — работа Коко. Кот любил потереться мордочкой о нижний край абажура. Всё остальное было в полном порядке: красные яблоки по-прежнему лежали в корзинке на столе, красные герани, выстроившись в ряд, красовались на перилах балкона, а красногрудые малиновки над камином с тем же усердием тащили колбасообразного червя из земли.
Квиллер обратился к сиамцам:
— Я тут принёс кое-что — можете поизучать, — и прикрепил вышитого Джона-торопыгу над кухонной тумбочкой.
Срочное сообщение по радио и его острая, тревожная тема были уважительной причиной для приглашения в гости нового соседа. Но когда Квиллер позвонил Соловью и пригласил его пропустить стаканчик, тот замялся:
— У меня аллергия на кошек.
— Не волнуйтесь — я запру их на балконе, — заверил его Квиллер. — А что будете пить?
— Водку со льдом.
Готовясь к приёму, Квиллер насыпал смесь разных орешков в две вазочки и спрятал подальше перчаточницу — гость не должен был знать, что шкатулка теперь проживает у него. Сиамцам была выдана дополнительная порция корма, и кошек отправили наверх.
Кёрт Соловью появился за пятнадцать минут до начала передачи. Войдя в дом, он тревожно пошарил глазами по углам, будто кто-то сидел в засаде, притаившись в тени. Убедившись, что за ним никто не следит, гость занял место на диване. Конечно же, он сразу заметил книгу на кофейном столике.
— Вы интересуетесь Египтом? Я могу достать вам «Египетские дневники Наполеона Бонапарта с 1779 по 1801 год». Десять томов. Кожаный переплет. С переводом на арабский.
— Звучит заманчиво, — протянул Квиллер, стараясь вложить больше вежливости, чем заинтересованности в свой ответ. — А сколько стоит?
— Всего семьсот.
— Определённо стоит подумать.
— Вы знакомы с Дэвидом Робертсом?
Казалось, гость решил резко сменить тему разговора. Квиллер знал двух человек, носивших такое имя: один был редактором из спортивного отдела в газете, а другой — механиком из гаража Гиппела. К счастью, у репортёра хватило ума спросить:
— С которым из них?
— Я имею в виду художника восемнадцатого века, который рисовал египетские пески и тамошнюю архитектуру. У меня есть три тома, которые вы оцените по достоинству: большой формат, более трёхсот цветных литографий — все сделаны вручную. Опубликовано в 1846 году. Цвет слегка отличается от оригинала, но всё равно — работа старинная.
Квиллер кивнул.
— Да-да, конечно. А во что мне это обойдётся?
— Можно купить все три тома примерно тысяч за шестьдесят.