— Это должно занимать многие часы, — сказал он.

— Да, часы.

— И сколько таких ты сделала?

Роза указала на раскрашенный сундук в ногах кровати.

— Уйму.

— Это прекрасно. Восхитительно.

Джо сел на кровать и закончил чтение «Сна про самолет #13», а потом Роза спросила его, чем он занимается. Впервые за целый год Джо, под напором Розиного интереса к его работе, позволил самому себе счесть себя художником. Он описал часы, вложенные в обложки, расписывая детали на бортах и стабилизаторах генератора смертельной волны, с математической точностью искажая и преувеличивая перспективы, разрисовывая Сэмми, Джули и остальных, делая пробные фотографии для фиксации правильных поз, раскрашивая сочные языки пламени, которые, как следует напечатанные, словно бы пожирали гладкую тушь и бумагу самой обложки. Джо рассказал Розе про свои эксперименты с кинословарем, про ощущение эмоционального пика панели, а также про бесконечно растяжимый и сжимаемый временной промежуток, что лежал между панелей страницы комикса. Сидя на замусоренной мотыльками кровати Розы, Джо вновь ощутил мучение и вдохновение тех дней, когда вся его жизнь вращалась только вокруг искусства, когда снег падал как вступительные фортепианные ноты к «Императорскому концерту», когда шевеление в брюках напоминало ему об одном пассаже из Ницше, а толстый, исполосованный красным шмат краски на картине в иных отношениях неинтересного Веласкеса пробуждал в нем голод к куску сырого мяса.

В какой-то момент Джо заметил, что Роза смотрит на него со странной аурой предвкушения или страха, и умолк.

— Что случилось?

— Лампедуза, — ответила она.

— Какая лампедуза?

Глаза Розы расширились, пока она ожидала — в предвкушении или в страхе. Затем она кивнула.

— Ты имеешь в виду остров?

— Ах! — Роза обвила руками его шею, и Джо опрокинулся на кровать. Мотыльки рассеялись по сторонам. Сатиновое покрывало махнуло его по щеке, точно крыло мотылька.

— Ох! — невольно вырвалось у Джо. А Роза пристроила раскрытые губы к его губам, шепча невразумительную фразу из своего сонника.

— Эй! Але! Джо, ты там?

Джо резко сел.

— Вот черт.

— Это твой брат?

— Мой кузен. И партнер. Я здесь, Сэм, — откликнулся Джо.

Сэмми высунул голову из-за двери.

— Привет, — сказал он. — Черт, извините. Я просто…

— Она медсестра, — сказал Джо, испытывая странную вину, словно он неким образом предал Сэмми и теперь должен был оправдать свое присутствие в Розиной комнате. Он показал Сэмми свой вправленный палец. — Видишь, она его вылечила.

— Угу, вот класс. Привет, я Сэм Клей.

— Роза Сакс.

— Послушай, Джо, я тут это самое… в общем, я просто подумал, не готов ли ты уйти из этого… прошу прощения, мисс, но я знаю, что вы здесь живете и все такое, но… черт, из этого паскудного места.

Джо видел, что Сэмми не на шутку чем-то расстроен.

— А что случилось?

— Да кухня…

— Кухня?

— Ну да. Она черная.

Роза рассмеялась.

— Черная, — подтвердила она.

— Не знаю, Джо. Знаешь, я просто… просто хотел вернуться домой. Взяться за работу над той ерундовиной. Хотя это самое… извини. В общем, забудь. Ладно, увидимся.

Сэмми повернулся и вышел. В отсутствие Джо он пережил странный опыт. Пройдя через танцевальный зал и миниатюрную оранжерею, Сэмми вышел на кухню особняка, стены и пол которой покрывал сияющий черный кафель, а столы — не менее черная эмаль. Там также толпилось немало народу. Надеясь найти место, где он сможет хоть ненадолго остаться один и, если повезет, воспользоваться туалетом, Сэмми завернул в большую мясную кладовую. Там он наткнулся на невероятное зрелище того, как двое мужчин — причем каждый из них, со сновидной нелепостью, был в галстуке и усах — сжимают друг друга в страстных объятиях. Усы неистово переплетались, и это почему-то напомнило Сэмми виденную им в детстве картину того, как матушка применяет его расческу к щетке для платья.

Сэмми быстро дал задний ход из кухни и пошел искать Джо. Ему до смерти хотелось прямо сейчас отсюда уйти. Конечно, он знал про мужской гомосексуализм, но чисто теоретически, никак не связывая его с реальной человеческой эмоцией; и уж совершенно точно ни с какой собственной эмоцией. Сэмми даже в голову не приходило, что двое мужчин, пусть даже гомосексуалистов, могут так целоваться. В той мере, в какой он вообще позволял себе об этом задумываться, он считал, что вся история должна состоять из быстрых отсосов в темных закоулках или грязных занятий изголодавшихся по любви британских матросов. Но эти мужчины в галстуках и усах… они целовались как герои с героинями в фильмах — с нежностью, энергией и лишь слабым намеком на показуху. Один мужик даже гладил другого по щеке.

Сэмми рылся в буйной чащобе шуб и пальто, повешенных на крючки в передней, пока не нашел свое. Затем он нахлобучил себе на голову шляпу и вышел из дома. Однако на верхней ступеньке остановился и задумался. Собственные беспорядочные мысли казались ему странными. Сэмми до жути ревновал; эта ревность была как тяжелый округлый камень в самой середине его груди. Но он не мог сказать наверняка, ревновал он Джо к Розе Люксембург Сакс или наоборот. В то же самое время Сэмми был рад за своего кузена. Сущим чудом казалось то, что целый год спустя Джо сумел снова отыскать в огромном Нью-Йорке девушку с такой роскошной задницей. Возможно, Розе удастся то, что не удалось Сэмми, и она найдет способ хоть немного отвлечь Джо от его очевидного стремления к тому, чтобы ему начистили рыло все немцы, какие только живут в этом городе. Тут Сэмми обернулся и посмотрел на привратника, беспутного на вид малого в лоснящемся сером пиджаке, который подпирал косяк передней двери, вовсю дымя сигаретой. Что же так потрясло Сэмми в увиденной им сцене? Чего он так боялся? Почему убегал?

— Забыли что-нибудь? — осведомился привратник.

Сэмми пожал плечами. А потом развернулся и возвратился в дом. Не до конца уверенный в том, что делает, он заставил себя пройти назад через танцевальный зал, который теперь, когда Дали забросил свой водолазный костюм, был полон радостных и уверенных людей, которые точно знали, чего они хотят и кого любят, и снова пробрался в черную кухню. Компания мужчин стояла у плиты, ведя оживленный спор о том, как следует варить кофе по-турецки, но те двое мужиков из кладовки бесследно исчезли. Может, Сэмми просто все это себе вообразил? Да и возможен ли вообще такой поцелуй?

— А он не голубой? — спросила Роза у Джо. Они по-прежнему держались за руки, сидя на кровати.

Сперва подобное предположение Джо просто шокировало, но затем, по здравому размышлению, уже нет.

— Почему ты так решила? — спросил он.

Роза пожала плечами.

— В нем что-то такое есть, — сказала она.

Джо хмыкнул.

— Не знаю. — Он тоже пожал плечами. — Вообще-то Сэмми… он хороший парень.

— А ты хороший?

— Нет, — сказал Джо.

И подался вперед, чтобы снова ее поцеловать. Они стукнулись зубами, и Джо вдруг странным образом ощутил все кости у себя в голове. Ее молочно-соленый язык был точно устрица у него во рту. Роза положила руки ему на плечи, и Джо мгновенно понял, что она сейчас его оттолкнет, а секунду спустя она его оттолкнула.

— Мне за него тревожно, — сказала Роза. — Вид у него был какой-то потерянный. Тебе лучше пойти за ним.

— Все с ним будет отлично.

— Джо, — сказала Роза.

Тут Джо понял — она хочет, чтобы он ушел. Прямо сейчас они уже зашли настолько далеко, насколько она была готова. Не того Джо ожидал от распущенного цветка богемы, но, с другой стороны, Джо чувствовал, что Роза и больше, и меньше этого самого цветка.

— Ладно, — сказал он. — Я пойду. Вообще-то… мне тоже надо работать.

— Вот и хорошо, — подхватила Роза. — Иди работай. Ты мне позвонишь?

— А можно?

— Университет 4–5212, — сказала Роза. — Сейчас. — Она встала, подошла к своему чертежному столу, нацарапала номер на листе бумаги, оторвала клочок и вручила его Джо. — Только пусть тот, кто подойдет, жизнью поклянется передать сообщение. Они здесь так насчет этого ненадежны. Погоди секунду. — Она нацарапала еще один номер. — Это мой рабочий телефон. Я работаю в журнале «Лайф», в художественном отделе. А это мой номер в ТСА. Я бываю там три дня в неделю и еще по субботам. Я завтра там буду.