— Привет, — отозвался Томми.

— Меня всегда интересовало, что в этих склянках держат. — Мужчина указал на витрину лавки, где два стеклянных сосуда, причудливые лабораторные стаканы с крышками в форме луковиц, вечно хранили свои галлоны прозрачной жидкости, подкрашенной соответственно розовым и голубым. Вечерние солнечные лучи, прорезая сосуды, отбрасывали на заднюю стену пару пастельных теней.

— Я спрашивал мистера Шпигельмана об этом, — сказал Томми. — Даже дважды.

— И что он сказал?

— Что это его профессиональная тайна.

Мужчина с серьезным видом кивнул.

— Мы должны ее уважать. — Мужчина сунул руку в карман и достал оттуда пачку сигарет «Олд Голд». Щелкнув зажигалкой, он закурил сигарету и медленно вдохнул дым, не спуская глаз с Томми. На лице его ясно читалась озабоченность, чего Томми почему-то и ожидал.

— Я твой дядя, — сказал мужчина. — Йозеф Кавалер.

— Я знаю, — отозвался Томми. — Я видел вашу фотографию.

Мужчина кивнул и еще раз затянулся сигаретой.

— Вы придете к нам домой?

— Не сегодня.

— Вы живете в Канаде?

— Нет, — ответил мужчина. — Я не живу в Канаде. Я мог бы сказать тебе, где я живу, но только при условии, что ты никому не расскажешь ни про мое местожительство, ни про меня самого. Это совершенно секретно.

Послышалось песчаное поскребывание кожаных подошв по линолеуму. Дядя Джо поднял взгляд и жестко, по-взрослому улыбнулся, после чего отвел глаза в сторону.

— Томми? — Это был мистер Шпигельман. Он с любопытством разглядывал дядю Джо — не то чтобы недружелюбно, но с интересом, который Томми расценил как отчетливо немеркантильный. — Мне кажется, я не знаком с твоим приятелем.

— Это… гм… это Джо, — сказал Томми. — Он… он просто мой знакомый. — Вторжение мистера Шпигельмана в проход с комиксами не на шутку его смутило. И сновидное чувство спокойствия, охватившее Томми при внезапной встрече в аптеке на Лонг-Айленде с родным дядей, восемь лет тому назад исчезнувшим с военного транспорта у побережья Виргинии, тут же его покинуло. Дома у Клеев дядя Джо был великим «глушителем» взрослых; всякий раз, когда Томми входил в комнату и все резко умолкали, он точно знал, что они обсуждали дядю Джо. Ясное дело, Томми безжалостно изводил своих родителей на предмет любой информации об этом человеке-загадке. Отец обычно отказывался рассказывать про ранние годы партнерства, когда родился Эскапист («Знаешь, братишка, меня это вроде как угнетает», — обычно говорил он). Однако Сэмми порой был склонен порассуждать о нынешнем местонахождении Джо, путях его странствий, вероятности его будущего возвращения. Подобные рассуждения, однако, всегда заставляли отца Томми нервничать. Он тянулся к сигаретам, газете, выключателю радио, к чему угодно, лишь бы прервать неприятный разговор.

Большей частью всего, что Томми знал о Джо Кавалере, обеспечила его мать. Именно от нее он услышал подробную историю рождения Эскаписта, узнал о колоссальных состояниях, которые хозяева «Эмпайр Комикс» сделали на работе его отца и дяди. Матушка Томми всегда беспокоилась о деньгах. Утраченное «золотое дно», которым обеспечил бы семью Эскапист, если бы их не надули Шелдон Анаполь и Джек Ашкенази, буквально ее преследовало. «Их просто ограбили», — частенько заявляла Роза. Как правило, она выдавала подобные заявления только наедине с Томми, но порой, когда его отец тоже был рядом, она вытаскивала на свет эту печальную главу в истории бизнеса комиксов, в которой дядя Джо некогда играл ключевую роль, чтобы подкрепить какую-то более серьезную, более скрытую мысль об их нынешней жизни, которую Томми, отчаянно цепляясь за свое детское понимание вещей, всякий раз умудрялся упустить. Получалось так, что его матушка обладала великим множеством самых интересных фактов о Джо. Она знала, в какую школу он ходил в Праге, когда и по какому маршруту прибыл в Америку, в каких местах Манхэттена ему доводилось жить. Роза знала, какие комиксы он нарисовал, а также что Долорес дель Рио сказала ему одним весенним вечером 1941 года («Вы танцуете совсем как мой отец»). Матушка Томми знала, что Джо был равнодушен к музыке и обожал бананы.

Томми всегда принимал поразительную детальность и стойкую яркость воспоминаний своей матушки о Джо как само собой разумеющееся. Но однажды, прошлым летом на пляже, ему довелось подслушать разговор матушки Юджина с другой соседкой. Притворяясь спящим, Томми лежал на своем полотенце и, навострив уши, вбирал в себя негромкий разговор. За всем тяжело было уследить, но одна фраза запала ему в голову и осталась там на многие последующие недели.

— Она все эти годы несла для него факел, — сказала Хелен Бегельман другая женщина. Томми знал, что речь идет о его матери. Почему-то ему сразу пришла в голову фотография Джо, одетого в смокинг и демонстрирующего стрейт флэш. Этот снимок Роза вставила в серебристую рамочку и держала на туалетном столике, который она сама смастерила у себя в спальне. Однако полный смысл выражения «несла факел» еще несколько месяцев оставался для Томми неясен, пока однажды, сидя дома вместе с отцом, он не прослушал вступление к песне Фрэнка Синатры «Повешу-ка я свои слезы, чтобы просохли». Только тогда Томми уловил смысл, и в тот же миг до него наконец дошло то, что он всю свою жизнь и так знал. Его мать любила дядю Джо. Эта информация почему-то Томми обрадовала. Судя по всему, она находилась в определенном согласии с идеями, сформированными им насчет взрослой жизни после внимательного прочтения рассказов своей матушки в «Сердечной боли», «Возлюбленном» и «Безумной любви».

Тем не менее Томми на самом деле совсем не знал дядю Джо и, глядя на него глазами мистера Шпигельмана, вынужден был признать, что выглядит он вроде как подозрительно, ошиваясь там в мятом костюме, с порядочной щетиной на подбородке. Завитки волос торчали у него из головы, точно черная стружка. Дядя был бледен и постоянно моргал, словно он не слишком часто выходил на свет. И почему это ему, Томми, нельзя никому ни о чем рассказать? Почему ему не следует рассказать всем своим знакомым — а в особенности своим родителям, — что дядя Джо наконец-то вернулся из своих странствий? Ведь это такие колоссальные новости. Если потом выяснится, что Томми скрывал их от матери и отца, ему определенно нагорит.

— Это мой… гм… — заикался Томми, видя, как в мягких голубых глазах мистера Шпигельмана все острее проглядывает недоверие. — Мой… — Он уже собирался сказать «двоюродный дядя» и даже подумывал предварить эту информацию мелодраматическим эпитетом «давно потерянный», но тут вдруг ему в голову пришел куда более интересный сюжетный поворот: очевидно, дядя Джо специально пришел его разыскать. Настал момент, когда их глаза встретились над прилавком «Магической лавки» Луиса Таннена, после чего Джо несколько дней так или иначе следил за Томми, изучал его привычки, даже ходил за ним по округе, дожидаясь удобного случая. Какие бы причины ни диктовали ему скрывать свое присутствие от остальной семьи, он решил открыться Томми. Было бы глупо и неправильно, подумал Томми, не уважать такое решение. Герои романов Джона Бьюкена никогда в подобных ситуациях правду не выпаливали. Для них честного слова всегда бывало достаточно, а осмотрительность они считали лучшей частью отваги. То же самое ощущение мелодраматического клише не позволило Томми обдумать возможность того, что его родители уже все знали о возвращении дяди Джо и просто, как всегда бывало у них с самыми интересными новостями, ничего ему не рассказывали. — Это мой учитель магии, — наконец выдал Томми. — Я сказал ему, что нам лучше встретиться в аптеке. Знаете, все дома здесь очень похожи.

— Истинная правда, — подтвердил Джо.

— Учитель магии, — задумчиво повторил мистер Шпигельман. — Это что-то новое.

— Каждому нужен учитель, мистер Шпигельман, — сказал Томми. — Все великие так начинали. — А затем Томми сделал то, что удивило его самого. Он протянул руку и ухватил ладонь своего дяди. — Что ж, идемте, я покажу вам дорогу. Надо просто считать углы. Вообще-то здесь не все дома одинаковы. Есть восемь разных моделей.