— При всей скудости моего ума, суть я уловил, — сказал я, в какой-то степени отыгравшись.

— Мой дорогой, если вы в самом деле поняли, то теперь сами вращаете колесо учения! Какой умный мальчик.

Шарипутра взглянул на принца Джету. Лицо у монаха по-прежнему улыбалось, но глаза оставались ясными и немигающими, как у попугая. Он приводил меня в замешательство.

— Думаю, нашему другу пора посетить Будду, — сказал принц.

Демокрит хочет знать, кто такой Будда и откуда он взялся. На первый вопрос, пожалуй, ответа нет. В Индии я часто спрашивал об этом и получил удивительное множество ответов. Индийцы, в отличие от нас, не придают значения фактам, ощущение времени у них не такое, как у нас, а понимание реальности основано на глубокомысленном заключении, что мир не имеет большого значения, поскольку лишь непостоянный образ. Они считают, что мир им снится.

11

Вот что я могу рассказать о Будде. В то время, когда мы с ним встретились — более полувека назад, — ему было семьдесят два — семьдесят три года. Он родился в республике Шакья, что лежит у подножия Гималаев. Происходил из рода воинов Гаутама. При рождении его назвали Сиддхартха. Воспитывался Сиддхартха в городе Капилаваштру, столице той страны. Одно время отец Гаутамы имел в республике высокую должность, но я бы не назвал его царем, как это делают некоторые снобы в Шравасти и Раджагрихе.

Сиддхартха женился. У него родился сын, Рахула, что значит «звено» или «связь». Подозреваю, ребенок начинал жизнь под другим именем, но я так и не выяснил, под каким. Но определенно он оказался для Сиддхартхи связью с тем миром, который Будде предстояло для себя уничтожить.

В двадцать девять лет Сиддхартха начал так называемые «благородные искания». Он остро ощущал свою подверженность страданиям жизни как таковой и, понимая опасность жизни для всех подверженных страданиям от рождения, начал искать радикальное избавление от связей с жизнью — нирваны.

Поиски продолжались семь лет. Он жил в лесу. Умерщвлял плоть. Медитировал. В свой срок, благодаря усилиям, — или просто потому, что прошел путь всех своих рождений? — Сиддхартха не только понял причины страдания, но и нашел лекарство. Он увидел все, что было и что будет после. В магическом поединке он победил злого бога Мару, владыку этого мира.

Сиддхартха стал просветленным, или Буддой. Поскольку он устранил не только себя, но также и осязаемый мир, то стал выше всех богов: они продолжают свое развитие, а он нет. Они еще существуют в мире, который он полностью развеял. А раз просветление есть конец самого себя — великийконец, — уничтоженный мир не должен волновать Будду. Но мир, от которого он очнулся, вернулся к нему, когда с небес спустился великий бог Брахма и попросил указать путь другим. Однако Будду это не заинтересовало. Зачем говорить о том, чего нельзя описать? Но Брахма был настойчив, и Будда согласился пойти в Варанаси и привести в движение колесо своего учения. Там он открыл людям четыре истины и указал путь восьми изгибов. И в то же самое время, парадоксально, все это не имело смысла, потому что он упразднил этот мир, как и все остальные.

— Все, причиняющее страдание, подобно миражу, — говорил Будда.

Для него человеческая личность напоминает дурной сон — лучше избавиться от него, очнувшись к… к чему? Дальше я не воспринимаю учение Будды. Но ведь он просветленный, а я нет.

Как ни крути, это учение противоречит учению Мудрого Господа. Для буддистов и джайнов мир ухудшается, поэтому целью для мудрого является угасание. По Зороастру, каждый человек должен идти следуя Истине или Лжи, а спустя вечность его будут судить за все, что он сделал или не сделал в течение своей единственной жизни. В конце концов, проведя какое-то время на небесах или в аду, все человеческие души разделят победу Мудрого Господа над Ахриманом, и все мы достигнем совершенного состояния, не столь отличного от буддийской саньяты, сверкающей пустоты, — так можно перевести это слово, буквально передав смысл необъяснимого.

Для индийцев все существа обречены постоянно возрождаться. Наказание и награда в каждой данной жизни есть результат предыдущих деяний в предыдущей жизни. Каждый полностью во власти своей кармы, то есть судьбы. Для нас существует страдание и радость во время долгого владычества, а потом слияние с Ахурамаздой на вечное время. Для них существует бесконечная череда смертей и рождений, и лишь очень немногие вырываются из нее посредством нирваны, которая есть ничто, и саньяты, которая есть саньята, если она есть.

Демокрит считает, что одно не так уж далеко от другого. Я же знаю, что между ними нет ничего общего. Признаю: в буддийском понятии саньяты есть что-то светящееся и скользкое; получается так, что чем больше я думаю о буддийской истине, тем сильнее ощущаю, что пытаюсь ухватить одного из тех скользких угрей, которые извиваются по ночам в южных морях, испуская холодное сияние. В сердцевине буддийской системы находится пустота, и это не просто какая-то там нирвана. Это самый настоящий атеизм.

Насколько я знаю, Будда никогда не спорил о существовании богов и их заповедях, разве что мимоходом. Он никогда их не отрицал, он просто не придавал им значения. Но несмотря на ужасное самомнение, Будда не ставил себя на их место, потому что к тому времени, когда он привел в движение колесо своего учения, сам уже перестал существовать, что есть высшая степень развития. Но поскольку он сам еще не покинул тела Гаутамы, то позволил людям создать сангху, дабы облегчить страдания немногих избранных.

Сначала в секту принимались только мужчины, но потом Ананда убедил Будду, что для женщин не надо делать исключения. Они тоже должны жить своей общиной и следовать пути восьми изгибов. Несмотря на свою обычную любезность, Будда отпустил шутку, и женоненавистники часто вспоминают ее.

— Если бы секту составляли одни мужчины, Ананда, — сказал он, — ей бы осталось существовать тысячу лет. Когда в нее допустили женщин — лишь пятьсот лет.

Подозреваю, он был излишне оптимистичен.

В конце дождливого сезона принц Джета сопроводил меня в парк, который он то ли продал, то ли все-таки не продавал купцу Анатхапиндике для Будды. Здесь живут тысячи монахов, учеников и почитателей Будды. Многие аскеты спят под открытым небом, паломники ночуют на постоялых дворах, а члены секты — в большом здании с тростниковой крышей.

Неподалеку от этого монастыря на низком основании воздвигли деревянный навес. Здесь на циновке сидел сам Будда. Поскольку навес не имел стен, святой жил на виду у всего мира.

Шарипутра провел нас в монастырь. Старик двигался как мальчишка, то и дело подпрыгивая. Зонтика у него не было. Теплый дождь, казалось, не беспокоил архата.

— Вам повезло: Татхагата в настроении поговорить. Мы так рады за вас! С полнолунием он обычно замолкает. Но не сегодня. — Шарипутра похлопал меня по плечу: — Я рассказал ему о вас.

Если он и ожидал вопросов, что сказал Будда о персидском после, то тщетно.

— Я с радостью жду этой встречи, — церемонно проговорил я, использовав слово из упанишад, означающее не только встречу, но и серьезную дискуссию на духовную тему.

Шарипутра проводил нас с принцем Джетой к навесу, воздвигнутому над основанием, к которому вели восемь пологих ступеней, — по одной на каждый изгиб пресловутого пути? На нижней ступени Шарипутру приветствовал высокий, желтокожий человек мощного сложения, и архат представил его нам:

— Это Фань Чи. Он приехал из Китая учиться у Будды.

—  Неучиться у Будды невозможно.

На кошальском диалекте Фань Чи говорил лучше меня, хотя и с сильным акцентом. В дальнейшем мне было суждено близко подружиться с этим человеком, а пока я лишь замечу, что прибыл он в Индию не учиться у Будды, а с торговой миссией из одной маленькой страны на юго-востоке Китая. Позже Фань Чи признался мне, что пришел в тот день в парк, чтобы встретиться с персидским послом. Его так же влекла к себе Персия, как меня Китай.