— А вы вполне уверены, что это в самом деле Мудрый, то есть Брахма, говорил с Буддой?

— Конечно не уверен! Это ведь все сон, дорогой мой, а во сне что-то имеет смысл, а что-то нет. Я хочу сказать, много зависит от того, где спишь, не так ли?

Я признал про себя, что в самом деле ощущаю, будто то ли сплю, то ли схожу с ума.

— Зороастр сам слышал голос Мудрого Господа… — начал я.

— …Как и Брахма слышал ответы Будды.

Шарипутра одобрительно кивнул мне несколько раз как тупому ученику, которому удалось к одному прибавить один.

— Должен заметить, что Зороастр почтительно слушал ответы Мудрого Господа, а не наоборот.

— Я говорю наоборот, потому что Брахма почтительно слушал Будду. Ведь в каждый момент существует только один Будда.

— Существует только один Мудрый Господь.

— Кроме случаев, когда он перебирается в Индию и выдает себя за Брахму. Но все равно это не единственный бог. Просто самый тщеславный.

Я изо всех сил старался сохранить свою придворную маску.

— Вы отрицаете, что Мудрый Господь — единственный творец всего сущего?

— Конечно, мой дорогой. И вы тоже. — И тут этот вредный старикашка повторил мне мою же цитату из священного текста: — «Ахурамазда до акта сотворения не был Мудрым Господом, жаждущим расширяться, мудрым, свободным от несчастий, ясным…» Я забыл, о чем еще вы столь любезно только что нам говорили. Моя память уже не та.

Я мрачно продолжил:

— «…Всегда правым, щедрым, всепроникающим…»

— Да, да. «И прозорливый Ахурамазда увидел, что разрушительный дух никогда не прекратит своих нападок…» И потому он ходит и устраивает ловушки для разрушительного духа и изобретает вне бесконечного времени, времени долгого владычества. Мой дорогой, как это надуманно! Если он всемогущий создатель, зачем он придумал этого разрушительного духа? Чего ради? А если уж придумал, зачем же бороться с собственным творением? Не очень мудро с его стороны, правда? И потом, настаивать, чтобы человеческая раса, другое его творение, постоянно боролась с его самым первым творением… Нет, это определенно не очень хорошо.

— То, что существует зло, нехорошо, Шарипутра. Но зло существует, равно как и добро, и борьба между ними продлится до торжества добра в конце долгого владычества.

— Если добро все равно победит, зачем же бороться? К чему беспокоиться?

— Потому что такова воля Мудрого Господа. Из себя он породил все человеческие души. И эти вечные души существуют в нем, пока им не настанет пора принять человеческий облик. Тогда они делают выбор: следовать Истине или Лжи. Если они следуют Истине, то заслуживают награды. Если Лжи…

— Да, дитя мое. Как ни неповоротлив мой ум, идею я уловил. Но зачем заставлять всех так страдать?

— Как же иначе победить зло?

— Уничтожить сначала мир, потом себя. Или, если хотите — и можете, — сначала себя, потом мир.

— Мир существует. И сам он существует. И зло существует. И добро существует. И борьба существует — неизбежно, предопределенно.

— Тогда лучше несуществовать, не правда ли? И достичь этого можно, следуя по пути восьми изгибов.

Старик сводил с ума лучше злейшего из здешних софистов.

— Все борется… — начал я.

— …Кроме того, что не борется, — закончил Шарипутра. — Но ваш Мудрый Господь, как и наш гордый, хотя и лукавый Брахма, так же находится во тьме, как и остальные его творения. Он понятия не имеет о том, куда идет, как и не знает, откуда взялся.

— Мудрый Господь знает, что поймает и уничтожит злого Ахримана, когда кончится время долгого владычества. Когда он это сделает, все души будут спасены.

— Так он говорит. Но он тоже развивается. Было время, когда его не было. Потом он был. Теперь он есть. Но будетли он?

— До Мудрого Господа был Мудрый Господь.

— А до того? Он говорит, если вы верно процитировали: «До акта сотворения я не был Господом». Если не был Господом, то кем же? И откуда взялся этот творец?

— Время…

— Ах время! Но откуда взялось оно?

— Время было. Есть. Будет.

— Возможно. А возможно, нет. Я говорю об изначальных вещах, дитя мое, потому что они вас интересуют. Мы не любопытствуем о природе вещей, о мироздании. Нам не дано знать, что было сначала и есть ли что-то первое во времени и пространстве или вне времени и пространства. Все едино. Боги, люди, призраки, звери, рыбы, деревья… Это все проявления мира, где страдание постоянно, потому что все течет и ничто не остается собой. Разве не так?

— Есть единый источник… — начал я.

Но Шарипутра уже не слушал меня.

— Первое, что я делаю с нашими учениками, — веду их на кладбище, где показываю разложившееся тело. Мы рассматриваем новую жизнь, возникающую из мертвеца, смотрим, как черви откладывают яйца в гниющую плоть. Потом яйца лопаются, и новое поколение червей наедается, пока через какое-то время — время очень-очень короткого владычества, мой дорогой, — не остается ничего, кроме костей, и бедные черви умирают от голода. Но из их праха произрастают растения, насекомые, невидимые зернышки жизни, и цепь продолжается дальше и дальше. И кому не захочется прервать эту цепь страданий?

— Цепь прервется, когда Мудрый Господь возобладает над тьмой и все станет светом.

— Должен сказать, это очень похоже на речения Брахмы. Но как он признает сам — когда не лжет, — ему не ведомо, как все закончится, так же как и откуда все взялось. Он на середине реки, как и все мы. Естественно, его река шире нашей, но по сути — все реки одинаковы. Как вы сами так прекрасно спели… нет, нет, действительно прекрасно: «Время сильнее, чем все созданное — созданное Мудрым Господом и созданное духом разрушения». Для нас, дитя мое, время — только часть сновидения, от которого ты очнешься, если испытаешь просветление.

— И угаснешь?

— Вы усвоили урок, Кир Спитама!

Вредный старик наградил меня рукоплесканиями. Многие аргументы Шарипутры можно бы было опровергнуть, но я помнил наказ Дария. Я должен учиться и учить, а нельзя учить, не поняв сперва, что другие считают истиной. В те дни я не сомневался в своей миссии — наставлять всех на путь Истины. Но в то же время меня глубоко интересовала природа мироздания, и каким-то непонятным образом Шарипутра привлек мое внимание к любопытному пробелу в Зороастровой концепции божества. Да, Демокрит, ты тоже его заметил. Но ты заметил оттого, что интересуешься сущностью материального. А мы интересуемся сущностью божественного.

Согласен, всегда казалось неясным, когда и почему Мудрый Господь родился из неопределенного времени, что непонятно уже само по себе, поскольку неопределенное, по определению, — это не то, что еще не определено, а то, что неопределенно. Но до встречи с буддистами я думал, что религии, философии или мировоззрению при всей их сложности невозможно обходиться без теории мироздания, пусть даже самой туманной. Но тут нашлась секта или религия, захватившая ум двух могущественных царей и многих мудрецов, которая даже не задалась единственно важным вопросом: как возник космос?

Хуже того, буддисты относятся ко всем богам столь же дружелюбно-пренебрежительно, как и образованные афиняне. Но афиняне боятся общественного осуждения, а буддисты безразличны к предрассудкам брахманов. Их даже не очень взволнует, если их богов объявят демонами, как это сделал Зороастр. Буддисты принимают мир таким, какой он есть, и пытаются уничтожить его.

Между тем они признают, что для простых буддистов-обывателей, возможно, лучше быть веселым, доброжелательным, спокойным и преисполненным сочувствия к окружающим. Членам же секты, однако, надлежит отрешиться не только от печалей мира сего, но и от радостей тоже.

— Когда мы насмотримся на гниющие трупы, я напоминаю ученикам, как отвратительно живое тело. Поскольку многие из них молоды, женщина еще влечет их и, конечно, привязывает к цепи существования. И поэтому я показываю, что тело самой прекрасной женщины подобно ране с девятью отвратительно сочащимися отверстиями и покрыто липкой, холодной кожей…