Он припустил так, что только пятки засверкали.

Иду, по сторонам смотрю, да оборачиваюсь через каждые пять шагов, в очередной раз заметил две мальчишеские фигурки бегущие в нашу сторону. Подсадил Клима на телегу и остановился, дожидаясь своих ребятишек. Заодно решил и пистолет перезарядить. Остановившись напротив, Сашка оперся руками на колени и согнулся, тяжко переводя дыхание, малой тоже еле дух переводит.

— Пойдем, хлопцы. Нельзя здесь задерживаться. Отдышись, потом расскажешь, — Пресек попытку Саши, начать разговор.

Через пару десятков шагов, он заговорил. — Прежде чем Мишаня меня догнал. Я до дороги добежал, недалече от того места где ты татя стрелил. Живой он, орет как резаный, а вот лошадка лежит не двигаясь. Тут мы обратно побегли, больше ничего не увидел.

Я взъерошил, потные волосенки на их головах, сказал, чтоб шапки надели, а то простудятся и мы пошли по следам нашей телеги.

'Плохо, очень плохо. Хотя черт его знает, что лучше, взять очередной грех на душу или ждать сегодня ночью али ещё когда, налета разбойничьего на деревню. Надо до дома торопиться. А что на возах было?'

— Сказывай, голубь сизокрылый, каковую шкоду учинил? — Силантий, сидел в красном углу на лавке под образами. Ворот рубахи расстегнут, видна грудь, заросшая седыми волосами. Откинувшись на бревенчатую стену, внимательно смотрел за тем, как выпив воды из кадки стоящей у печи, начинаю раздеваться. Скинул кафтан, расстегнул пояс, повесил на вбитый в щель колышек и завозился с застежкой на 'сбруе' Язычок медный и если посильней дернуть, сгибается, потом трудновато бывает рассупониться. А было с чего, как я ещё сегодня кобуру не оторвал… спасибо шорнику, накрепко пришил.

Заело, блин.

Прошел к столу и уселся на лавку, не оставляя попыток освободится. — Какую шкоду? — переспросил, не поднимая головы. Из-за голенища достал засопожник, просунул между ремешками и потихоньку начал разжимать.

— А такую, кобыла в мыле, парня покалечил…

— Тебя же не был, когда мы во двор въехали. А… тебе уже сказали, вот ябеды. С Климом пустяк, ногу ему отдавил, когда по телеге прыгал.

— !?

Глянул на него. Сидит, эдакий старый седой сыч и внимательно следит за мной.

— Пустое. Мы с полянки ехали, та, что недалече от болота…

— Ты сказывал.

— Вот, на дорогу выехали, обоз догнали, с пяток телег сильно нагруженных, с ним трое конных и полтора десятка холопов. На 'мокром' взгорке, там ещё ручеек из леса, ежели к нам ехать, по левую руку вдоль дороги течет. Кладь видно тяжела, лошадки заморены, внизу стали. Людишки обозные, по одной на самый верх толкать начали. Постоял маленько, обождал, а потом решил объехать. Уж больно, мешкотное дело у них. Один конный на самом верху остался у первой телеги, народ вниз пошел, а мы ужо до середки, доползли. Туточки с кустов из пищали, стрельнули, и мужичье выбегать стало.

Как Ласка нас вытянула, одному богу известно. Того стражника пулей сковырнули, успел заметить как на земле лежал. Опосля, думаю через пару верст, за нами тать погнался конный. Пришлось назад в телегу прыгать, оттуда стрелять удобственней.

— Убил?

— Угу, коню башку прострелил, а разбойник думаю, побился падучи. Сашка потом назад сбегал, глянул что там, молвил, — 'Ругается' — наконец-то гребаная застежка, расстегнулась, надо будет язычок из железа делать.

— Думаю, надобно стрельцов твоих…

— Федька, угребок, твою мать, надо было в татя стрелять, а не в лошадь, — И грохнул по столу кулаком.

— Да промахнулся. — Заорал в ответ, — Думал вообще из телеги вывалюсь на хер. И не вопи как баба на сносях. Как думаешь, к нам явятся? — Спросил уже спокойным тоном.

— Является только черт во сне. — Он встал из-за стола, — Пойду ребятишек будить, неча дрыхнуть.

Уже в дверях, остановился, проворчал, — Дать бы тебе… Плетей с десяток. — И вышел.

Я же скинув надоевшую сбрую, положил пистолеты на стол, сел на лавку и стал чесаться.

'перешивать надо, удавлюсь на ней когда ни — будь'

А что прикажете делать, до субботы ещё далеко, душа с горячей водой здесь ещё нет, это не Московская усадьба с центральным водопроводом и теплым сортиром. Никодим ворчал по началу, обозвал меня пару раз нехорошими словами, а зимой притих. Да всех дел было… Потом расскажу…

Со двора донеслись крики и громкая ругань, схватил со стола пистолеты и метнулся на выход. В дверях столкнулся с Силантием. Он отбил одну руку в сторону, вторую перехватил своей единственной клешней, прижал меня к косяку, — Кудой ты собрался?

— Да там… — Мотнул головой в сторону, — кричать начали.

Он отпустил меня, — И что с того? Федька, тетерка ты голожопая, ежели это не я был, а тать какой?

Ты куды, сломя голову бежишь?

— А я тебе что стрелец, какой…

— Так сиди здесь, а не под ногами путайся. Ужо навоевал сегодня.

— Думаешь…

— Я те что кобыла твоя? Ведомо что татя того стрелить надо было, а тебе конинки захотелось… Сказал бы, робятки мигом лошадку разделают.

— Да говорю ж тебе — промазал.

— А почему? — Глаз прищурил, словно целиться.

Да понятно почему, потому что не хотел убивать человека, вот почему, да только сдаваться без боя не хочется. — Так почему? — передразнил старика.

— Ща как дам леща, чтоб не блажил. Скажи там бабам, пусть пива принесут и рыбки вяленой. Да и снедать пора. — Пошел к своему месту, на лавку, под образа. А я стою, одна нога в сенях вторая в доме, раскорячился по самое некуда и не знаю куда идти, чего делать.

Честно сознаюсь, побаивался Силантия. Рядом с ним чувствовал себя сопливым пацаном, хотя саму уже пятый десяток пошел. О! пока вспомнил через две недели день рождения… В прошлом году в качестве подарка по жбану получил, а что будет в этом…

— Федька! — Я аж вздрогнул от окрика, — Ты или туда или сюда, но лучше туда.

— Блин. Я тебя старый черт… Петра первого устрою, бороденьку-то обстригу, — Проворчал вполголоса и вышел, закрыв за собой дверь. На крыльце встретил Димку и братьев.

— А Клим где? Как у него нога? Кто кричал давеча? — засыпал их вопросами.

Меня успокоили. — Клим в порядке, уже даже и не хромает, кричали стрельцы, одному из них кобыла на ногу ступила. Дед Силантий их дозором выставил на околицу.

— Так, отвечать по одному. Кого дозором поставили, вас или стрельцов?

— Стрельцов. — Ответил Сашка, дернув при этом за рукав полезшего вперед малого.

— Ясно. Вы ели чего ни будь?

— Нет ещё.

— Ну, пошли тогда. — По моему наущению, Никодим расщедрился на копейку в месяц, из местных, деревенских, выбрали тетку, и она теперь кашеварит у себя дома, готовя еду на всю нашу дружную компанию. Полтора десятка стрельцов, шестеро артельщиков, ну и мы иногда приезжали.

Поставили на её подворье летний навес из обрезков, столы, лавки, а печь на улице и так была. Нормально готовит. До Марфы ей конечно далеко, но по деревенским нормам, вполне прилично. Самое главное, сытно. Никогда не любил пшеничную кашу, а тут с баранинкой, с лучком жареным да зеленухи вдоволь с чесночком… Вот что значит с самого утра на ногах и не жрамши. Сглотнул тягучую слюнку.

— напомните, что Силантий пива просил с рыбкой ему принести.

Пройти по улочке…

'тропа в лесу больше чем эта деревенская стрит. Вот плюс, нет тракторов и автомобилей, трава просто немного вытоптана. Зато по весне, когда здесь был, снег ещё не сошел, таяло все вокруг, не было непролазной грязи присущей веку будущему'

До соседнего дома всего ничего, десяток шагов, открыть скрипучую калитку и войти. Мальчишки, едва вошли, со всех ног бросились к колодцу. Одним из решающих доводов как раз и было его наличие на подворье. Когда подошел, они уже с помощью колодезного журавля доставали первое ведро, холодной вкусной воды. Пока умывались, вышедшая на крыльцо своей избушки хозяйка, спросила — будем ли мы, есть. Пацаны дружно прокричали — да. Я обошелся кивком, хотел. Вспомнил про воблу…

— Глаша. Силантий пива просил и рыбки. Отнесешь? — Никак не привыкну, разговаривать тоном хозяина или человека более высокого положения, плохо получается. Так и хочется извиниться за свою тональную грубость.