На несколько секунд между нами повисает молчание. Морланд отворачивается в сторону, и я не вижу выражения его лица.

– В конце концов я нашла ключ от плоскодонки. В ящике для морских карт. Я попробовала завести лодку, но безрезультатно. Ключ в замке зажигания поворачивался, но мотор молчал. Молчал, словно мертвый. Я вспомнила, как Гарри в этом случае толкал вперед какую-то ручку возле руля. Что это?

– Ручка газа, которая одновременно служит для включения сцепления, – пояснил Ричард.

– Я и так и сяк пробовала завести мотор. Наконец нашла еще какой-то рычажок, который, как оказалось, нужно толкнуть вперед…

– Да, чтобы включить сцепление, – кивает Морланд. – Иначе двигатель не заведется.

Я стучу пальцем себе по виску, как бы показывая, насколько я тупая.

– Так вот. В конце концов я разобралась со всем этим и завела мотор. Но провозилась довольно долго.

… Снова меня оглушает ревущий на корме мотор. Этот звук, кажется, разносится по всей реке, привлекая любопытных. Я в нерешительности: дать двигателю немного прогреться (он работает неровно и прерывисто) или выключить его и нырнуть в спасительную тишину. С минуту я раздумываю, потом глушу мотор. Упавшая на реку тишина отдается в ушах так же резко, как и рев работающего двигателя.

– Потом я ждала. В каюте «Минервы». Ждала, пока немного рассветет. Может быть, я ненадолго забылась коротким сном, хотя, не думаю. Как только затеплился рассвет, я включила двигатель яхты. Меня трясло от страха. Страх был настолько сильным, что я почувствовала приступ тошноты. Подошла к поручням, перегнулась через них, и меня вырвало. Потом я отвязала яхту от буя, забежала в каюту и толкнула рычаг сцепления вперед. «Минерва» тронулась. Я вздохнула с облегчением, поскольку не была уверена, что смогу сдвинуть ее с места. Я думала… – Однако эти свои размышления я опускаю. – Удивительно, но яхта более или менее слушалась меня. Раньше я никогда не управляла ею. Ну, может, в течение нескольких минут, когда Гарри, занятый какими-то важными делами, просил подержать штурвал. Максимум, что я усвоила, это то, что штурвал нужно вращать не в сторону поворота, а в противоположном направлении. В общем, как бы то ни было, я плыла. Напряженно следила за сигнальными буями, боялась пропустить хоть один и повторяла себе: «Красный обходить справа! Красный обходить справа!» Что касается швартовочных буев и отмелей возле Уолдрингфилда, то я знала, где огибать их, потому и вспомнила о них во время нашей поездки на твоей лодке.

– Я тоже помню эту поездку, – мягко замечает Ричард. Что-то в его голосе подсказывает мне: он действительно хорошо помнит тот эпизод. Несущийся на парусной лодке мальчик, которого я своим криком предупредила об отмели…

– С «Зодиаком» у меня получилось хуже. Я не смогла надежно привязать его к плавучему бую, и ночью его отнесло вниз по реке. Во всяком случае, обнаружила «Зодиак», только когда уже вернулась назад.

– На илистой отмели, где его и видел Уэлли Смит?

Я неопределенно киваю. Мысленно я снова на «Минерве», приближающейся к узкому устью реки. Вижу перед собой только море. Ощущаю подрагивание корпуса яхты под ударами волн. Со страхом думаю об отмелях и снова испытываю приступы дурноты.

– Я не знала, в каком направлении мне следует выходить из устья реки. Просто двигалась вперед. Над водой стоял туман, видимость плохая. По моим предположениям где-то впереди должны были быть отмели, ведь о них было столько разговоров. Но никаких знаков я не видела, и буи не попадались. Оставалось только молиться и надеяться. Качка усиливалась. Один раз я даже упала. И вдруг… Прямо по курсу вода стала совсем другая. С более ровной поверхностью, по которой гуляла лишь легкая рябь. Я сразу же все поняла. Не умом, а чувствами. И тогда, резко отвернув от этого участка, пошла в другом направлении. Через несколько минут я обнаружила, что поворот оказался слишком резким, и неясная линия прямо по курсу – это берег. Так что я фактически возвращаюсь назад. Пришлось снова поменять курс. Не исключаю, что описала полный круг. Тогда я решила посмотреть на компас. Но не умела им пользоваться. Я понимала, мне нужно было идти на восток, но что при этом должен показывать компас?

Морланд, который, видимо, не ожидал, что мне нужен его ответ, торопливо ответил после затянувшейся паузы:

– Девяносто градусов.

– А… Значит, девяносто… – Перед моими глазами снова пляшет стрелка компаса. – Девяносто. Я примерно так и думала. Но было уже поздно. Я попала в район отмелей и выбраться оттуда уже не могла. – Меня передергивает от ужаса. – Вокруг ревут волны. Меня словно парализовало. От страха я перестала соображать. Мозг отключился. Чисто автоматически гнала яхту вперед. – Я делаю паузу, чтобы передохнуть. – А потом… Потом этот ужасный треск. Яхта остановилась, как вкопанная. Словно врезалась в стену. Меня с силой бросило вперед. «Ну вот и все!» – промелькнуло в мозгу. Думала, что сейчас ко дну пойдет и яхта, и я вместе с ней. Но тут «Минерва» качнулась с борта на борт и слегка клюнула носом. Значит, какая-то надежда еще есть. Я резко прибавила газу – Гарри всегда так делал, когда яхта слегка застревала килем в реке при низкой воде. Двигатель бешено взревел. Я подумала, что он захлебнется или взорвется. «Минерву» всю трясло. Не знаю, что происходило внизу, но вокруг яхты вода как будто кипела. Потом… «Минерва» медленно тронулась вперед. Немного накренилась… – Я судорожно вздыхаю. – И вот мы наконец свободны.

Я не рассказываю Морланду обо всех своих слезах, криках и мольбах. О громких молитвах, которые я исступленно посылала Небесам. О том, что после того, как яхта тронулась, я без сил упала на сиденье, вновь и вновь благодаря Господа и стеная от облегчения и страха.

– Я продолжала гнать яхту вперед. – Я с усилием отрываюсь от своих воспоминаний. – Вокруг висел густой туман. Ничего не было видно. Я попыталась вести яхту по компасу. Курс уже не помню. Да мне и не удавалось его выдержать. Просто продолжала двигаться вперед. Не представляю, как долго это продолжалось. Тогда я утратила ощущение и пространства, и времени. Яхту сильно раскачивало. Волны казались мне просто огромными, хотя в действительности они вряд ли были такими уж большими. Один из парусов развязался и хлопал по ветру, но я не стала закреплять его. Я слышала, как в каюте что-то падало на пол, но не смела опустить глаза вниз… – Я закрываю лицо руками и снова вижу перед собой тело Гарри. Карта не полностью закрывает ужасную рану у него на груди… Подняв голову, я продолжаю свой рассказ. – Наконец, почувствовав, что отошла от берега на достаточное расстояние, остановилась. И начала подготовку… Подтянула за веревку плоскодонку и закрепила ее параллельно борту яхты. Завела мотор лодки, чтобы убедиться, что он работает… – Я замолкаю, смущенная тем, что мои действия опять выглядят четкими и продуманными, несмотря на утверждения, будто я находилась в крайне смятенных чувствах. – На какой-то миг мне вдруг захотелось отказаться от задуманного. Совершить такое! Я сознавала, что после подобного поступка пути назад у меня уже не будет. Сознавала, что мой план ужасен… – Из моей груди вырывается глубокий вздох. – Я понимала, что Гарри никогда не будет похоронен, и его тело…

Видимо, при этих словах я перехожу на шепот, потому что Морланд наклоняется ко мне и переспрашивает:

– Извини, что ты сказала?

– Там я подумала о нем… – произношу я более членораздельно. – О том, что случится с его телом… И эти мысли были невыносимыми. Именно поэтому я и задраила люки и окна. Задраила плотно. Чтобы он остался там. Это было ужасно… – Я замолкаю. И стараюсь вытравить из себя мысли о Гарри, как пыталась это сделать тогда на «Минерве». Через несколько секунд вновь продолжаю свою исповедь: – Мне потребовалось много времени для того, чтобы перерезать эти трубы. Внутрь яхты хлынула вода. Скоро она дошла до палубы. – Мне трудно говорить, душат слезы. – Потом я помолилась за него. Произнесла все молитвы, которые могла вспомнить. Напоследок попрощалась с Гарри. Попрощалась от всех нас. – Я вытираю слезу тыльной стороной руки. – А затем покинула яхту. Я направила ее носом на восток – во всяком случае считала, что это восток, – и поставила рычаг в крайнее переднее положение, чтобы «Минерва» продолжала двигаться.