Долги. Анонимные письма. После мучительных для меня вопросов насчет телефонного звонка эти темы я воспринимаю чуть ли не с облегчением.

– Могу ли я спросить… – Тон у Доусон извиняющийся, как будто ему неудобно задавать этот вопрос. – Каковы были в тот период отношения между вами и вашим мужем, миссис Ричмонд?

Я сжимаю свой стаканчик с чаем и выдерживаю длинную паузу.

– Как вам сказать… Ситуация была непростая. У Гарри имелись проблемы с бизнесом, долги. В то же время Гарри избегал обсуждать это со мной. В наших отношениях возникли определенные сложности, это точно.

– Других проблем в ваших отношениях не было? Понятно, куда он клонит. Я неопределенно пожимаю плечами.

– В каждом браке есть свои подъемы и спады.

Доусон втягивает нижнюю губу. Некоторое время он молчит, затем спрашивает:

– Вы знали о том, что ваш муж имел связь с женщиной по имени Кэролайн Палмер?

Кто ему об этом сказал? Маргарет? Или Джек?

Я поднимаю голову и без колебаний отвечаю:

– Да.

– Когда вы узнали об этом?

– В октябре прошлого года.

– И что вы думали по этому поводу?

– Сначала я расстроилась. В тот момент, когда узнала. Но потом поняла, что увлечение Гарри несерьезно, что оно пройдет. И я научилась жить вместе с этим.

– Вы предъявляли вашему мужу какие-либо претензии?

– Нет.

Доусон рассматривает поверхность стола.

– Никогда?

– Никогда.

– А почему?

– Я считала, что ни к чему хорошему это не приведет.

Доусон хмурится. Потом яростно трет нос бумажной салфеткой.

– Но, насколько я знаю, вы сильно переживали. До такой степени, что стали следить за своим мужем.

Джек! Только Джек мог рассказать Доусону об этом.

Я не знаю, стоит ли мне разубеждать в этом инспектора, и в этот момент слышу собственные слова:

– Да, некоторое время я делала это.

– Можно сказать, что вы ревновали своего мужа?

К чему он ведет? Я быстро поправляю Доусона:

– Я была расстроена. Была расстроена этим фактом.

Инспектор смотрит на меня так, как будто пропустил эту поправку мимо ушей.

– Вы предпринимали усилия по контролю за местопребыванием вашего мужа? Вы звонили ему на квартиру в Лондон? Вы расспрашивали его друзей о том, где он находится?

Определенно, Джек! Только ему я звонила несколько раз для того, чтобы спросить, где мог быть Гарри. Только он знал, что я испытывала по поводу Кэролайн Палмер. Значит, таким образом он отплачивает мне за дело с благотворительным фондом?

– Да, одно время я действительно старалась быть в курсе, где именно находится мой муж, – признаю я. – Когда была особенно расстроена его поведением.

– И испытывали чувство ревности?

– Да, если вам так угодно, – сдаюсь я.

Доусон отводит плечи назад. Видимо, он испытывает удовлетворение.

– Скажите, а тот факт, что ваш муж хотел перегнать яхту на южное побережье, каким-то образом связан с его отношениями с мисс Палмер?

– Гарри просто хотел совершить морской поход.

– А не планировал ли он в действительности перегнать яхту на южное побережье для того, чтобы устроить на ней место встреч с мисс Палмер?

– Вполне возможно.

– И вы знали об этом?

– Ну… догадывалась.

– Так знали?

– До какой-то степени, – сдаюсь я.

– И вы хотели бы помешать этому, если бы были в состоянии?

В комнате повисает мертвая тишина. Такое впечатление, что все присутствующие затаили дыхание.

Мне предъявляется обвинение.

Наконец Леонард произносит:

– Инспектор, правомерен ли этот вопрос?

Доусон наклоняется грудью к столу и тихо спрашивает:

– Так вы пытались помешать вашему мужу отправиться в это плавание, миссис Ричмонд?

Я часто моргаю, как будто на глаза у меня наворачиваются слезы.

– Нет.

– Миссис Ричмонд, почему вы сразу не сказали мне правду о том, где именно вы обнаружили надувную лодку в субботу двадцать седьмого марта?

– Я уже говорила…

– А действительная причина?

Я качаю головой и делаю рукой жест, как бы вопрошая: «Зачем вы мучаете меня?» Доусон вздыхает.

– Миссис Ричмонд, я хочу спросить вас… Тот звонок от вашего мужа. – Тон у инспектора становится тяжелым. – Вы ведь ответили на него, не правда ли?

Леонард делает такое движение, будто хочет вмешаться в разговор, но Доусон останавливает его коротким властным жестом. Я чувствую, что пол уходит из-под моих ног и мне не за что уцепиться.

– Нет, – выдыхаю я.

Инспектор слегка поворачивает голову вбок, как бы стараясь лучше расслышать мой ответ.

– Простите?

Я повторяю свое отрицание более твердо.

Доусон откидывается на спинку кресла и заходится тяжелым кашлем. Откашлявшись, он с сожалением смотрит на меня.

– Может быть, вы хотите получше обдумать ситуацию и свои ответы, миссис Ричмонд?

– Мне нечего особенно обдумывать, – отвечаю я с деланной бравадой.

– Тогда встретимся завтра. Скажем, часов в десять.

– Джош? – Я пытаюсь положить руку сыну на плечо. Но он стряхивает ее с такой силой, что я отодвигаюсь от него на кровати и беспомощно смотрю на Кэти. Затем предпринимаю еще одну попытку. – Я думаю, что это ошибка, дорогой, – говорю я, и фальшь в моем голосе слышна даже мне. – Просто не верю, чтобы кто-то хотел причинить зло папе. Я просто не верю в это. Вот раньше у полиции была правдоподобная версия. Она заключалась в том, что никто в смерти папы не виноват. Просто он сам…

Неожиданно я замолкаю, не в силах продолжать, хотя Джош для меня – это сейчас, пожалуй, самое важное. Мы находимся в этой спальне уже в течение получаса – я, Кэти и Джош. И в течение получаса говорим об одном и том же – новой версии полицейских. Вернее, говорим мы с Кэти, не оставляя от версии об убийстве камня на камне. А Джош упрямо молчит, напряженно вытянувшись на кровати. Он игнорирует все наши знаки внимания.

– Просто эти полицейские насмотрелись плохих детективных фильмов, – говорит Кэти. – Я думаю, им нравится видеть себя этакими крутыми парнями, которые рыскают по городу в поисках улик и арестовывают всех подряд. – Кэти подходит к изголовью кровати и заглядывает в лицо брату. – Эй! – Она слегка толкает Джоша. – Эй! – Кэти наклоняется, чтобы заглянуть ему в лицо, но не получив никакого ответа, корчит гримасу, дескать, она прекрасно обойдется и без него.

Понимая, что следующая попытка будет обречена на неудачу, я отступаю.

Я не виню Джоша за его сегодняшнее поведение. Еще в Америке, поняв, что мы с Кэти в основном заняты друг другом, он почувствовал себя брошенным. Теперь это ощущение, видимо, усилилось. Что же я могу сказать ему на это? «Верь мне, Джош?» А почему он должен мне верить, когда я сама уже не верю себе?

Морланд запаздывает. Словно ребенок, я подхожу к окну холла и выглядываю наружу, как будто только моего желания достаточно для того, чтобы на дорожке появилась его машина. Я упираюсь лбом в стекло и неожиданно чувствую страшную усталость.

Со стороны кухни раздается звон посуды. Я нахожу там Молли, что-то быстро размешивающую в сковороде.

– Не думаю, что кто-нибудь будет сейчас есть, – говорю я ей.

Молли вскидывает голову.

– Я тоже так считаю, – неожиданно соглашается она и, резко выключив газ, стряхивает лопаточку с таким видом, будто эта идея давно пришла ей в голову. – Конечно, никто не будет есть, – со вздохом говорит Молли. Затем вытирает руки о фартук, тянется к тлеющей в пепельнице сигарете и глубоко затягивается. – Выпьешь чего-нибудь?

Я бы не против выпить, но тут же внутренне отговариваю себя. Мне нельзя сейчас расслабляться, мне нужна свежая голова. Я все еще тешу себя надеждой, что если хорошенько подумаю, то найду какие-то удачные ходы, благодаря которым смогу убедить Доусона, что мне не в чем признаваться.

– В чем дело, дорогая? – Молли смотрит мне прямо в глаза и ловко выпускает через нос узкую струйку дыма.

Несколько секунд я колеблюсь.