В соленом морском воздухе раздался голос принца фэйри.

— Подарок на память.

А потом даже его голос ушел.

Снова одна — всегда, всегда одна — Грейс опустилась на колени на песок.

— Как будто я смогла бы когда-нибудь забыть, черт тебя возьми, — выкрикнула она в пустоту ночи, а боль в груди была такой сильной, что грозила расколоть грудную клетку.

— Как будто я смогла бы когда-нибудь, когда-нибудь забыть.

Глава 3

Заповедник Йеллоустоун, убежище волков, побережье реки Файерхоул

Алексиос стоял на заснеженной земле, вглядываясь в залитые лунным светом прозрачные воды бушующей реки, и глубоко вдыхал чистый, незагрязненный воздух. От холода воин слегка дрожал, но, тем

не менее, наслаждался ощущениями. Приветствовал лед и снег.

Полную противоположность огню.

— Вода неизменна, — тихо сказал он, как бы про себя. — В ней природа проявляется во всем своем великолепии.

Конечно же, его спутник услышал это. У волка-оборотня превосходный слух.

— Вода — это жизнь, — ответил Лукас удивительно тихим голосом. Вервульфы, которых воин знал до встречи с Лукасом, обладали скорее мускулами, чем мозгами, используя в борьбе грубую силу, а не размышляли

над стратегией. Тем не менее, Лукас разрывал когтями все представления о волках-оборотнях. — Жизнь прекрасна. Хоть это и банально, но как верно подмечено.

Алексиос горько усмехнулся, непроизвольно наклоняя голову так, чтобы волосами закрыть шрамы на своем лице.

— Я — воин. Что я знаю о прекрасном?

И в его мыслях тут же появилось лицо Грейс. Высокие благородные скулы. Эта великолепная золотисто-медовая кожа. Масса темных волос, которые он лишь раз, лишь на одно мгновение, увидел распущенными.

Он солгал.

Он видел прекрасное. И оставил. Он оставил ее.

Лукас подошел к воде.

— В этой реке хороший клев. Форель прямо сама прыгает тебе в руки.

— Ты используешь гарпун или ловишь их зубами?

Теперь рассмеялся Лукас. С улыбкой, сверкнувшей в темноте, он повернул голову, чтобы посмотреть на Алексиоса.

— Я рыбачу и так, и этак. И должен признаться, что делать это в меховой шкуре немного теплее.

Алексиос в этом и не сомневался. Он видел Лукаса в его волчьем обличье. Триста фунтов [4]покрытых плотным мехом мышц и угрожающих клыков. И тут он вспомнил.

— Как там Хани?

Мрачное лицо Лукаса осветилось широкой улыбкой при упоминании о его паре.

— Она просто огромная. Скоро родятся наши сыновья.

— Мои поздравления, дружище. Пусть духи ваших предков проследят, чтобы у Хани были легкие роды, и подарят вам обоим двух здоровых мальчиков.

Улыбка исчезла с лица Лукаса, и он наклонился, чтобы поднять камень, а потом пустил его по воде.

— Здоровые. Это проблема. Именно поэтому я попросил тебя об этой встрече.

— Я и не думал, что ты вызвал меня сюда, в разгар зимы, чтобы я рискнул отморозить себе яйца, только затем, чтобы поболтать о рыбе и красоте, — сказал Алексиос, поглубже засунув руки в карманы

своего длинного черного кожаного пальто. За прошедшие столетия он провел слишком много лет, греясь в регулируемом тепле Атлантиды. Он стал изнеженным.

А если один из воинов Посейдона слишком изнежен, то недалек тот день, когда его убьют. Или хуже того, он может потерять целых два года своей жизни.

При одном только воспоминании об огне, оставившем шрамы на его лице, он почувствовал тошноту. Алексиос на мгновение закрыл глаза, про себя проговаривая простой монолог.

Не сейчас. Некоторые воспоминания надо подавлять.

Когда он снова открыл глаза, Лукас покачал головой.

— Нет, не болтать, как ты выразился. Хотя только что пойманная радужная форель, запеченная с лимоном и маслом, в самом деле, прекрасна…

— Лукас, — это слово так и осталось между ними, казалось, на протяжении бесконечного мгновения.

— Я знаю. Знаю, — ответил Лукас голосом, настолько холодным, что мог сравниться с хрупкими льдинками, свисающими с ветвей деревьев позади. — Но если ты о чем-то говоришь, то уже не властен

над этим, и я хотел бы, чтобы хотя бы ненадолго… Но тем не менее, это не имеет значения. Мы в беде.

Алексиос в глубине души почувствовал какую-то перемену. В считанные секунды он принял боевую стойку. Осматривая местность, используя атлантийские способности, позволяющие видеть яснее,

отчетливее, воин вынул из ножен свои кинжалы, почти не заметив этого.

— Когда? Сейчас?

— Нет. Я не знаю. Возможно. — Лукас провел рукой по своим густым темно-каштановым волосам. — Могу сказать только о двух вещах. Во-первых, у нас есть местные вампиры, намеревающиеся

поработить оборотней, и это идет против всех правил договоров с фэйри. Ты знаешь, что я очень далек от политики, но даже я знаю это. И это происходит здесь, Алексиос, — с горечью сказал

оборотень. — Это происходит даже на территории заповедника Йеллоустоун. И это после всего того сотрудничества между стаями, которого мы достигли за прошедшее десятилетие, чтобы

поддерживать популяцию волков на должном уровне, который бы не был опасно низким.

— Ты проделал поразительную работу. Твои сородичи здоровы и процветают во всех трех районах заповедника.

— Да. Да. — Лукас начал прохаживаться вперед-назад, и исходящая от него враждебная энергия стала почти ощутимой.

Алексиос чувствовал покалывание в затылке, волосы встали дыбом. Лукас не нуждался в полной луне для того, чтобы обратиться в волка, силы его гнева вполне достаточно.

— Ты сказал "во-первых", значит, есть еще и "во-вторых".

Лукас остановился и сжал руки в кулаки, затем глубоко вдохнул и несколько раз разжал свои пальцы, ослабляя напряжение в руках. Это был прием старого воина, полезный после слишком долгих

часов с мечом в схватке.

Очевидно, это также помогало и оборотням с когтями.

— Действительно. Очень жаль. Одна лишь мысль о предателях в моей собственной стае — и я уже готов обратиться как при луне, — сказал Лукас. После еще трех или четырех глубоких вздохов

жар враждебной энергии вокруг него начал гаснуть. — Во-вторых, внезапно вошли в игру фэйри. Они передали, что хотят говорить с тобой.

— Со мной? Я не сталкивался ни с одним видом эльфов в течение многих лет. Даже десятилетий. Чего они от меня хотят? — Алексиос снова вложил в ножны свои кинжалы, но не ослабил бдительности.

— Не с тобой лично. С твоим видом. Атлантийцами. Они хотят преподнести подарок от принца новорожденному наследнику Конлана.

Алексиос прищурился.

— Ребенок принца Конлана, будь то сын или дочь, еще даже не родился, хотя мы ожидаем этого события в любую минуту. Эти сведения мы скрывали ото всех. Как же так получилось, что фэйри знают

о ребенке?

Лукас пожал плечами.

— У них есть свои способы, и они раньше, чем наши стаи, оставили след в истории. Как ты понимаешь, они знают всё, видят всё. Дружище, есть вопрос поважнее: какой именно подарок они намереваются

преподнести? Ты знаешь об опасности, с которой сопряжено принятие подарка от любого из фэйри — или, хуже того, отказ от него.

— Это зависит от фэйри.

— Это Рис нэ Гэрэнвин, обратившийся к нам через своего брата Кэл’эндела.

Алексиос присвистнул.

— Королевская семья Двора Благих фэйри? О, да. Мы влипли по-крупному.

Он услышал их прежде, чем увидел, и по тому, как Лукас поднял свою голову и вдохнул воздух, предположил, что волк их учуял. Они были членами стаи, в волчьем обличье, около дюжины. Хуже того, они

быстро приближались, окружая Алексиоса и Лукаса.

— Ты что-то говорил о том, что мы влипли? — сказал Лукас голосом, больше напоминающим рычание, поскольку готовился к превращению.

— Можем быть и так, но мы не сдадимся без борьбы, — проговорил Алексиос, сжимая кинжалы в руках. Он повернулся так, чтобы оказаться бок о бок с Лукасом, превратившимся в волка за несколько секунд,