– Значит, ты считаешь, что все эти женщины были… убиты? – спросила она прерывающимся голосом. Казалось, от ее лица отлила кровь.

В зале было полутемно, в углу наигрывал пианист. Порой в его импровизациях Ребус улавливал обрывки знакомых мелодий. Джин же вовсе не обращала внимания на музыку.

– Это возможно, – сказал он.

– И ты делаешь такой вывод, основываясь на куклах?

Их взгляды встретились, и Ребус снова кивнул.

– Быть может, это просто совпадение и я делаю из мухи слона, – признал он, – но все равно эти случаи необходимо расследовать.

– И с чего ты думаешь начать?

– Со старых дел, конечно. Думаю, их перешлют нам в самое ближайшее время… Что случилось?! – встревоженно спросил он, заметив в ее глазах слезы.

Джин шмыгнула носом и полезла в сумочку за платком.

– Я просто подумала… Ведь все это время вырезки были у меня!… Если бы я передала их полиции раньше, может быть, тогда…

– Джин! – Ребус взял ее за руку. – У тебя не было ничего, кроме нескольких историй об игрушечных гробах.

– Наверное, ты прав. – Джин вздохнула.

– Но теперь другое дело, – добавил Ребус. – Теперь ты можешь помочь!

Джин так и не нашла носовой платок, и Ребус, взяв бумажную салфетку, осторожно промокнул ей глаза.

– Как? – спросила она.

– Эта история началась в семьдесят втором году, – сказал Ребус. – Мне нужно знать, не интересовался ли кто-то гробиками с Артурова Трона еще тогда… Скажи, ты могла бы выяснить это для меня?

– Конечно.

Он снова взял ее пальцы в свои и слегка пожал.

– Спасибо.

В ответ Джин натянуто улыбнулась. Взяв свой стакан, она допила водку и снова поставила его на стол, звякнув остатками льда.

– Еще?… – спросил Ребус.

Джин покачала головой и огляделась.

– У меня такое ощущение, – сказала она, – что это место не совсем в твоем вкусе.

– Почему ты так решила?

– Мне кажется, ты чувствуешь себя гораздо свободнее в маленьких, прокуренных барах, где собираются разочарованные жизнью мужчины.

Она улыбалась, и Ребус медленно кивнул.

– Быстро ты поняла, – сказал он.

Джин снова обвела взглядом зал, и ее улыбка погасла.

– Я была здесь всего неделю назад, – сказала она. – А кажется – очень, очень давно.

– Повод был приятный? – осторожно осведомился Ребус.

– Более чем… Мы обмывали новое назначение Джилл. Как ты думаешь, она справится?

– Джилл есть Джилл. Она способна выдержать и не такое. – Он немного помолчал. – Кстати, о выдержке и терпении… Этот репортер все еще тебе досаждает?

Джин через силу улыбнулась.

– Он… довольно настойчив, – сказала она. – Ему хочется узнать, о каких «других» гробиках я упоминала, когда мы были у Биверли Доддс. Я знаю, что сама виновата… – Джин вздохнула, но тотчас постаралась взять себя в руки. – Боюсь, что мне пора домой. Хорошо бы поймать такси…

– Я же сказал, что сам тебя отвезу. – Ребус знаком подозвал официантку и попросил счет.

«Сааб» он оставил на мосту Норт-бридж. Дул пронизывающий холодный ветер, но Джин все равно остановилась, чтобы полюбоваться великолепным видом, открывавшимся на памятник Скотту, Эдинбургский замок и Рэмси-гарденз.

– Какой красивый город! – промолвила она.

Ребус очень хотел бы согласиться с ней, но не мог.

Для него Эдинбург давно стал состоянием ума, вместилищем преступных замыслов, замешенных на примитивнейших инстинктах. Ему нравились размеры города, его компактность, нравились его бары, однако внешний облик Эдинбурга, который так восхищал туристов, давно перестал производить на него впечатление.

Джин плотнее запахнула куртку.

– Здесь у каждого уголка своя история, – добавила она. Она повернулась к нему, и Ребус кивнул в знак согласия, вспоминая истории людей, сиганувших вниз головой с Норт-бридж, возможно, потому, что им не посчастливилось увидеть Эдинбург таким, каким видела его Джин.

– Я могу любоваться этим видом сколько угодно, – проговорила Джин, поворачиваясь к машине, и Ребус снова кивнул головой, чувствуя себя при этом законченным лицемером. Для него открывавшаяся отсюда панорама была вовсе не видом, а местом преступления, которое еще только должно совершиться.

Когда они отъехали от тротуара, Джин спросила, нельзя ли послушать какую-нибудь музыку. Ребус включил магнитолу, и салон наполнился оглушительными звуками «В поисках пространства» группы «Хоквинд».

– Извини, – сказал Ребус и нажал кнопку выброса кассеты. Джин тем временем отыскала в перчаточнице несколько кассет с записями Джимми Хендрикса, «Крим» и «Роллингов».

– Боюсь, ничего подходящего ты не найдешь, – извинился Ребус.

Вместо ответа она помахала в воздухе кассетой Хендрикса.

– У тебя, случайно, нет «Электрик ледиленд»?

Ребус только посмотрел на нее и улыбнулся.

Путь до Портобелло они проделали под песни Хендрикса.

– Почему ты решил стать полицейским? – спросила она его в промежутке между двумя композициями.

– Разве это такой странный выбор?

– Это не ответ.

– Верно. – Ребус кивнул и еще раз улыбнулся. Джин поняла намек и стала слушать музыку.

Район Портобелло Ребус рассматривал как одно из мест, где можно было бы съехать с Арден-стрит.

Рядом побережье, вдоль главной улицы выстроились небольшие уютные лавочки и магазинчики. Когда-то Портобелло был популярным курортом, куда стекалось мелкопоместное дворянство, чтобы вдыхать живительный воздух и плескаться в холодных морских волнах. Сейчас от прежней роскоши почти ничего не осталось, однако район понемногу возрождался. Те, кому не по карману были приличные квартиры в центре Эдинбурга, покупали жилье в Порти, где еще сохранились большие дома в георгианском стиле, и по сходным ценам.

Джин жила в небольшом особнячке на узкой улице неподалеку от набережной.

– Он принадлежит тебе целиком? – спросил Ребус, разглядывая дом сквозь лобовое стекло.

– Я купила его довольно давно, тогда Порти еще не был в такой моде… – Джин пожала плечами. – Ну что, может, на этот раз зайдешь на чашечку кофе?

Их глаза встретились; Джин смотрела испытующе, Ребус – вопросительно, но уже в следующую секунду оба улыбнулись.

– С удовольствием, – кивнул Ребус. Он как раз собирался выключить зажигание, когда зазвонил его мобильник.

– Я подумал, вам необходимо узнать об этом, инспектор, – сказал Дональд Девлин. Его голос чуть заметно дрожал – как и его могучие телеса.

Ребус кивнул. Они стояли у парадных дверей в мраморном вестибюле Хирургического общества. Наверху еще толпились гости, но все говорили вполголоса. На улице – прямо напротив входа – стояли серая «перевозка» из морга и полицейская машина с включенной мигалкой, которая каждые две секунды бросала голубой отсвет на фасад здания.

– Что с ним случилось? – спросил Ребус.

– Похоже на сердечный приступ… Гости решили немного размяться после ужина; некоторые вышли на галерею и встали у перил. – Девлин показал пальцем наверх. – Внезапно он побледнел и перегнулся через перила. Те, кто стоял рядом, решили, что его просто тошнит, но он вдруг обмяк, и вес увлек его вниз.

Ребус посмотрел на мраморный пол. На нем алело смазанное кровавое пятно, которое еще не успели смыть. У стен группами по два – по три человека стояли гости; некоторые вышли на улицу и остановились на лужайке, дымя сигаретами, и негромко обсуждали пережитое потрясение.

Когда Ребус снова повернулся к Девлину, ему показалось, что старый профессор пристально рассматривает его, словно какое-то заспиртованное чудище из Кунсткамеры.

– Вам не плохо? – спросил Девлин и, когда Ребус отрицательно покачал головой, добавил: – Вы были очень дружны, как я понял?…

Ребус не ответил. К ним подошел Сэнди Гейтс, на ходу вытирая потное лицо чем-то похожим на салфетку с обеденного стола.

– Ужасно, ужасно… – проговорил он. – Да и вскрытия, скорее всего, тоже не избежать.

Мимо пронесли на носилках тело, упакованное в пластиковый мешок и накрытое простыней. Ребус подавил в себе желание остановить санитаров и расстегнуть «молнию»: будет лучше, если он запомнит Конора Лири живым, веселым человеком, с которым они столько раз вместе выпивали.