– Господи, неужели вы думаете, что… – Он покачал головой. – Когда я говорил, что Клер… нехороший человек, я не имел в виду ничего такого. Это была чисто умозрительная оценка. – Дэвид Костелло немного помолчал и добавил: – Впрочем, и компьютерная игра, о которой вы упомянули, – это тоже были просто слова, пока Филиппу не… Ведь вы об этом подумали, правда?

– Мы стараемся не зацикливаться на чем-то одном, – сказал Ребус.

– Господи, Дэви!… – снова вмешался в разговор Костелло-старший. – Если тебе есть что сказать инспектору – скажи! Сними с души тяжесть!

– Я Дэвид, а не Дэви, сколько раз повторять?! – резко сказал Костелло-младший. Томас Костелло побагровел, но смолчал.

– И все-таки я не думаю, что это Клер, – добавил Дэвид, снова повернувшись к Ребусу.

– Ладно, допустим, – небрежно сказал тот. – Ну а как насчет матери Филиппы? Ты с ней ладил?

– Конечно.

Ребус нарочно долго молчал, потом повторил то же самое слово, но уже в виде вопроса.

– Конечно?…

– Вы же знаете, как относятся матери к взрослым дочерям, – начал объяснять Дэвид. – Оберегают их и все такое… Иногда даже больше, чем в детстве.

– И правильно делают, не так ли? – вставил Томас Костелло и подмигнул Ребусу, а тот в свою очередь посмотрел на Эллен, надеясь, что это как-то ее встряхнет, но она равнодушно уставилась в окно.

– Дело в том, Дэвид, – негромко сказал Ребус, – что у нас есть основания считать: твои отношения с матерью Филиппы тоже были не совсем безоблачными.

– А именно?… – удивился Костелло-старший.

– Пусть лучше Дэвид нам ответит, – предложил Ребус.

– Ну, Дэвид? – спросил Томас у сына.

– Я даже не представляю, что может иметь в виду инспектор, – хладнокровно отозвался тот.

– Я имею в виду… – Ребус сделал вид, что разыскивает какую-то запись в блокноте. – Ага, вот… По словам миссис Бальфур, она была уверена, что ты каким-то образом настраиваешь Филиппу против нее.

– Вы, вероятно, ее не так поняли, инспектор, – сказал Томас Костелло, и его руки снова сжались в кулаки.

– Боюсь, что это маловероятно, – спокойно возразил Ребус.

– Она сама не понимает, что говорит! – не успокаивался Костелло-старший. – В конце концов, она очень переживает и не вполне отдает себе отчет…

– Я думаю, что отдает. – Ребус продолжал смотреть на молодого человека. – Ну, что скажешь, Дэвид?

– Я… Да, отчасти вы правы, – нехотя признал юноша. О яблоке, которое он держал в руке, Костелло-младший давно забыл; в месте надкуса розовато-белая мякоть плода уже стала светло-коричневой, словно ржавой. Отец вопросительно уставился на сына.

– Ну?…

– Миссис Бальфур считала, что я учу ее дочь плохому.

– Например?

– Например, она считала, будто я убедил Флип, что у нее украли детство и что ее воспоминания о прошлом не соответствуют действительности.

– А как было на самом деле? – уточнил Ребус.

– Я тут ни при чем. Флип сама пришла к такому выводу. – Дэвид пожал плечами. – Ей часто снился один и тот же сон: будто она в Лондоне – в доме, где они жили раньше, – бегает вниз и вверх по лестницам, спасаясь от чего-то страшного, что гонится за ней по пятам. Насколько мне известно, этот сон она видела чуть не каждый день.

– И что вы предприняли?

– Заглянул в соответствующие учебники и сказал ей, что этот сон может быть как-то связан с подавленными воспоминаниями.

– Что-то я ничего не пойму! – вмешался Томас Костелло. – Объясни-ка по-человечески!

– Речь идет о чем-то плохом, что случилось с человеком в детстве и о чем он старается не думать. Честно говоря, мне впору было позавидовать Флип.

Отец и сын в упор разглядывали друг друга, и Ребус невольно подумал, что понимает, что мог иметь в виду Дэвид. Расти в семье такого человека, как Томас Костелло, было, наверное, непросто. Быть может, этим и объяснялось вызывающее поведение, отличавшее Дэвида в старшем подростковом возрасте…

– Флип никогда не говорила, что это могло быть? – спросил Ребус.

Дэвид Костелло покачал головой.

– Возможно – ничего особенного. Сновидения – слишком сложная область, чтобы иметь однозначное толкование.

– Но Флип верила своим снам?

– Скорее да, чем нет, но это продолжалось не слишком долго.

– Однако своей матери она о них рассказать успела?

Дэвид Костелло кивнул:

– Да. А миссис Бальфур обвинила во всем меня.

– Черт бы побрал эту бабу!… – прошипел Томас Костелло, но тут же взял себя в руки. – Но она, конечно, была в постоянном напряжении, так что ее можно извинить, – добавил он, потирая лоб.

– Это было еще до того, как Филиппа пропала, – напомнил Ребус.

– Я имел в виду «Бальфур-банк», – проворчал Костелло. Он все еще злился на сына.

Ребус нахмурился.

– А конкретно?

– Среди состоятельных людей Дублина ходят разные слухи…

– О банке мистера Бальфура?

– Да. Я, правда, и сам далеко не все понимаю. Коэффициент ликвидности, недостаток оборотных средств, узость резервной базы – для меня это, к сожалению, просто слова, но они не могут не внушать, гм-м… опасений.

– Вы хотите сказать, что «Бальфур-банк» переживает не лучшие времена?

Костелло покачал головой.

– Нет. Пока нет. Но тенденция, как говорится, налицо, и если директорат не предпримет какие-то шаги, чтобы переломить ситуацию, когда-нибудь банк действительно может оказаться в незавидном положении. Главная беда в том, что в банковском деле многое по-прежнему строится на доверии, как в стародавние времена. И нескольких громких скандалов достаточно, чтобы серьезно подпортить репутацию любого крупного финансового учреждения.

Ребус отнюдь не был уверен, что Томас Костелло стал бы распространяться на эту тему, если бы его не вывело из себя упоминание об обвинениях, выдвинутых миссис Бальфур против его сына. «Проверить банк» – записал он в блокноте. Еще до прихода сюда он собирался каким-либо образом завести разговор о необузданном поведении и хулиганских выходках, которые отец и сын позволяли себе когда-то, но сейчас отказался от этого намерения. Выйдя из подросткового возраста, Дэвид, по-видимому, научился сдерживать себя. Что касалось отца, то тут все было более или менее ясно. Томас Костелло от природы был наделен буйным нравом и вспыхивал как порох от малейшей искры. Ребус уже успел в этом убедиться и не испытывал нужды в дальнейших подтверждениях своей догадки.

В гостиной наступила тишина. Наконец Томас Костелло пошевелился.

– Вы закончили, инспектор? – спросил он, доставая массивные карманные часы. Щелкнув крышкой, он взглянул на циферблат и снова спрятал часы в карман.

– Почти, – ответил Ребус. – Вы знаете, когда состоятся похороны?

– В среду, – сказал Костелло.

Во время расследования убийств жертву иногда не хоронили довольно долго на случай, если станут известны какие-то новые обстоятельства и понадобится что-то проверить. Но с Филиппой было иначе, и Ребус догадывался – почему. Очевидно, Джон Бальфур, желая настоять на своем, снова нажал на тайные пружины.

– Похороны или кремация? – уточнил Ребус.

– Похороны.

Ребус удовлетворенно кивнул. Похороны – это хорошо. В случае кремации ни о какой эксгумации для повторного исследования трупа не могло быть и речи.

– Ну что ж, – сказал он. – Если никто из вас не хочет ничего добавить…

Отец и сын Костелло молчали, и Ребус поднялся.

– У вас есть вопросы, сержант Уайли? – спросил он.

Эллен встрепенулась, словно пробудившись от глубокого сна, и покачала головой.

Томас Костелло настоял на том, чтобы лично проводить их до дверей. На прощание он пожал обоим детективам руки. Дэвид так и не встал со своего кресло. Когда Ребус сказал «до свидания», он снова поднес к губам яблоко.

Когда дверь гостиничного номера со щелчком закрылась, Ребус еще немного постоял перед нею, но внутри было тихо. Потом он заметил, как дверь соседнего номера приоткрылась на пару дюймов и из щели выглянула Тереза Костелло.