— Ты это читал? — Как бы невзначай поинтересовался я, листая "Яму".

— До конца не осилил, — признался мальчик, азартно сокрушая врага. — Там первая половина — интересно. Как проститутки живут. А потом болтовня начинается и много всякой воды льют. Хотя вроде дальше там убийство что ли. Но мне уже к тому времени надоело.

— А Есенин? — Спросил я.

— Есенин классный. — Радостно воскликнул мальчишка. — У меня здоровье кончилось, блин! Да, Есенин нравится. Я уже десять раз перечитал. Цепляет. Сразу вспоминаю как к тетке ездил летом в деревню. Гонял там с пацанами по лесу на великах. Там дорога была тракторами проезженная, мы по ней ездили на пруд. Березы росли. Здорово было. На закате особенно. Что-нибудь грандиозное замутить хотелось. И мне казалось, что все это уже было когда-то: закаты, березы, запах сена. Это дежавю или ностальгия? Я не знаю как точно. Ностальгия по дежавю, во! Стой, урод!!! Упс… я труп.

Я пялился на его макушку и хлопал глазами. Я Есенина не читал. Не любил никогда поэзию. Вообще не помню когда книжку последний раз держал в руках какую-нибудь художественную.

Мальчишка, оторвавшись наконец от своего погибшего в бою аватара, повернулся ко мне и лучезарно улыбнулся.

— Хочешь, я руль включу, погоняем на гонках?

Обычно мальчишка был звездой наших субботних посиделок. Хитро поглядывая на меня время от времени, он всецело занимал внимание своих деда с бабкой, тем самым оттягивая это внимание от меня. При Владимире все разговоры про честь и политику как правило прекращались. Дед с едва скрытым восхищением ловил каждое слово, вырывавшееся из уст внука, бабушка пыталась побольше подложить любимому чаду в тарелку еды. Словом, семья в его присутствии почти становилась похожей на обычную семью. Владимиру удавалось даже расшевелить вечно хмурого брата Рики и его тоскливую печальную жену. Их дети Владимира просто обожали. Понимали, что в его присутствии им сойдут с рук шумные игры и спешили этим воспользоваться. Признаюсь, с Владимиром мне становилось почти уютно в этом доме. Я очень удивился, когда Рика просказалась как-то, что кроме этих суббот Вовка почти не общается с бабкой и дедом, а все свое время дома проводит на втором этаже, туда даже ужин ему бабка относит. Почему?! — недоуменно спросил я. Я вполне увлекся иллюзией, что все в этом семействе вполне хорошо, а то первое мое впечатление было ошибочным. Рика лишь пожала плечами. Было видно, что ей не хочется обсуждать это. Но однажды я понял, что это усилие, которое делает мальчик, развлекая собой родственников, прилагается лишь ради того, чтобы сделать эти субботы для меня более-менее терпимыми. Другого объяснения просто не было. А получилось вот что. Не смотря на неустанные усилия Владимира, он все-таки был мальчишкой и порой внимание его захватывало что-нибудь посторонее, он отвлекался от деда с бабкой, и тогда беседа принимала неприятный для меня характер. Петр Никанорович подсаживался на любимого конька и начинались его нескончаемые монологи про "ум, честь и совесть". В один из таких дней Вовка ждал очень какой-то фильм. Как только время подошло, он включил телевизор и вместе с детьми стал смотреть ужастик. Я уже не удивлялся, что никто не запретил ему смотреть фильм, который даже мне, пару раз кинувшему взгляд на экран, показался мерзким. Владимиру можно было все. Ну и детям вместе с ним, видимо, позволялось из милости смотреть запрещенные фильмы. Даренский-старший тут же начал что-то вещать про прошедшие недавно выборы. Я уже давно перестал вступать с ним в дискуссии и шутить. Только кивал и бездумно соглашался. Так было проще и всем вроде как хорошо. Не помню каким образом, но разговор вдруг съехал снова на Степана Даренского и его смерть. Эта тема особенно мне была неприятна, поэтому я, что называется, просто "выключил уши". Машинально гладил руку Рики, сидящей рядом со мной на подлокотнике кресла и водил глазами по комнате. Не знаю сколько длился монолог Даренского о сыне, я в это время решал в голове какие-то свои рабочие моменты, но, неожиданно взгляд мой остановился на Владимире. Одновременно рука Рики дернулась в моей руке. Владимир совершенно не был больше увлечен фильмом. Слегка повернув голову, он через плечо напряженно смотрел на деда. После фильма, не дожидаясь пока мы уйдем, он поднялся молча к себе наверх и закрыл двери.

— Что с Вовкой? — Спросил я Рику, когда мы уже ехали домой.

— Ничего. — Спокойно ответила она, глядя в окно. — Он их ненавидит.

Я изумленно повернулся к ней.

— Да брось, я бы не сказал…

— Ему нравился Степан. Степка был идеалистом, тоже солдатом, но он был искренним. Владимир никогда не простит им, что они его погубили.

— Он тебе сказал это?

— Не обязательно об этом говорить. Я знаю и так. Я его мать, ты все время об этом забываешь. Когда он был маленьким, я просыпалась за минуту до того, как он начинал плакать в другой комнате. Нам не нужно

что-то говорить, мы и так знаем друг о друге все.

— Ты с ним согласна? Ты тоже ненавидишь их? — Осторожно спросил я.

Она усмехнулась.

— Если я знаю что он чувствует, не обязательно я чувствую то же самое.

— Послушай, Рик, но ведь он не совсем прав. Ненависть — это слишком сильная штука, чтобы вот так вот… они все равно его родные. К тому же, ведь Степан все-таки сам поехал туда. Это был его выбор, он взрослый человек и сам принимает решения. Быть может, твои родители просто совершили ошибку. В стрессовой ситуации — это ведь не удивительно. Обратились к ментам. Просто быть может так пытались его спасти. Теперь свою ошибку прикрывают идеологией, пытаются себя оправдать… А он их ненавидит. Он еще слишком юн, чтобы вот так с наскока осуждать старших. Ты бы могла ему объяснить…

— Ну надо же, — устало сказала она, — я думала в ненависти к моим родителям вы с ними солидарны.

— Брось, они не очень мне приятны, но мне не за что их ненавидеть. Особо сильно.

— Денис, Степан был не тот человек, который сам был способен сделать выбор, понимаешь? В этом все дело.

— А ты? Ты способна сделать выбор сама? Иногда мне кажется, что ты выбрала меня по-настоящему только после одобрения родителей и согласия Владимира.

— Может так. Я не знаю. Совсем сама… я еще не пробовала.

Я стал более внимательно присматриваться к Владимиру. Мне не хотелось выискивать в нем намеренно недостатки, но мотор оказался запущен и мое любопытство, почти болезненное, было уже не остановить. Владимир, этот лучик света в темном царстве вполне умел уже ненавидеть, осуждать, лицемерить… странным казалось, что испытывая ненависть к деду с бабкой, он в тоже время затаривал свою комнату им на радость книжками. Впрочем, тут я ошибся. Никакого лицемерия не было и в помине. И если Есенин с Куприным не убедили меня, это сделал Фаулз. Несколько раз я замечал эту книжицу в руках у мальчишки. Он читал ее у меня на работе, читал, валяясь у нас дома на кровати когда оставался ночевать. Даже любимые компьютерные игры оставляли его равнодушным в эти несколько дней, когда он таскался с книжкой. Я поинтересовался однажды, что за шедевр его так захватил, Вовка показал мне обложку. Джон Фаулз "Волхв". Помнится, я читал что-то Фаулза, сказал я. "Коллекционер" кажется. Ничего особенного.

— Я тоже читал, — коротко кивнул мальчик. — Неплохая книга, просто сейчас много фильмов наснимали на тему маньяков и психов, поэтому уже как бы затертым кажется сюжет. Но когда он писал ее, это было еще в новинку. Но вот, кстати, с этой книгой ни в какое сравнение "Коллекционер" не ставится. Настоящая мозгодробилка. — Владимир нежно погладил обложку и снова уткнулся в страницу.

В субботу мы, как всегда, приехали с Рикой на посиделки. Вовка, мой неизменный помощник, уже сидел с родней в гостиной, но на этот раз вся мощь дедовских монологов упала на мои плечи. Владимир, погруженный в эту уже начавшую меня раздражать книжку, сидел на ступеньках и практически отсутствовал на этом празднике жизни. Несчастные его братья в уголке тихо рисовали в альбоме фломастерами, дед вещал что-то, наслаждаясь, видимо безнадзорностью со стороны внука, а остальные вынуждены были с обреченными лицами выслушивать его словоизлияния. Только его жена смотрела на него с привычным уже восторгом и умилением. Вести беседу с папашей приходилось мне, ведь должен же кто-то был это делать. Я про себя ругал Вовку и его книгу, которая увела его от меня в такой неподходящий момент. Ну надо же, как быстро привыкаешь к хорошему и уже начинаешь просто требовать от людей, которые тебе это хорошее делали, чтобы они продолжали в том же духе. А то, видите ли, иначе тебе не удобно. Мне следовало быть благодарным Владимиру уже за одно то, что сегодня, даже безумно увлеченный своей книжкой, он заставил себя присутствовать, пусть формально, на семейном этом сборище. А я просто тупо злился и все тут. В привычное время мать Рики включила телевизор и все мы, под комментарии отца, стали смотреть новости. Для меня политика была так же важна и интересна, как и рассуждения Даренского-старшего, потому я стал нетерпеливо поглядывать на Владимира. Я заметил, что он почти уже дочитал книжку и обрадовался. Быть может, удастся сбежать вместе с ним в его комнату и повозиться с компьютером, вместо того, чтобы высиживать здесь. Да и вообще, общаться с мальчишкой мне было намного приятнее, чем с его дедом. Пусть Рик сама развлекает тут своего предка. Предвкушая тот скорый момент, когда Владимир добьет книжку, я стал снова бездумно смотреть новости.