Услышав эти слова, я удивился: разве на протяжении столетий человек не мечтал о том, чтобы кружить в небе, подобно птице? Не зря ведь в газете Фроша Летающий корабль сравнивали с Пегасом, крылатой лошадью из античных легенд, а его штурмана – с героем Тесеем, победившим Минотавра. Невзирая на это повелителя ветров проклинали, даже бросили в темницу. Я же отдал бы душу, чтобы узнать, как ему удалось полететь и каким образом он овладел этим искусством. Я спросил смотрителя, знает ли он что-то об этом. Тот покачал головой.

Воздушная каравелла была тайно вывезена из города и доставлена в заброшенный замок, продолжал он свой рассказ. Сюда никто не станет совать нос. И если однажды он понадобится, то его всегда можно будет вернуть.

Я еще раз обошел корабль, затем влез в него, взобравшись по крылу, которое, как голова и хвост хищной птицы, было вырезано из дерева и позволяло подняться на борт.

Над головами тех, кто находился на борту корабля, высилось несколько шестов, поддерживаемых опорами, двумя на носу и двумя на корме, подобных тем сооружениям, на которых развешивают на улице белье. Только висели на них не простыни, а камни. Это были маленькие блестящие образования желтоватого цвета, и они были прикреплены к шестам с помощью шнуров. Поскольку рукой их было не достать, я попытался на глаз определить, из какого материала они сделаны, когда внезапно понял:

– Янтарь, это прекрасный янтарь. Стоит, наверное, целое состояние. Зачем, черт возьми, они нужны там, наверху?…

Я снова посмотрел на Фроша, но его взгляд свидетельствовал о полном незнании того, что касалось функции этих камней.

Я опять спустился на землю и продолжил исследовать таинственное транспортное средство. Честно говоря, оно находилось не в столь плачевном состоянии, в которое его могли привести дождь, ветер и солнце. Дерево сохранилось очень даже хорошо; казалось, что кто-то время от времени покрывал его защитным масляным слоем, как – я часто это видел – делали римские рыбаки на Тибре. Затем я заметил, что поверхность корпуса не была отшлифована, как у рыбацких лодок. Она состояла из трубок, проходивших от носа к корме по всей длине корабля, словно корабль был сделан из пучка труб.

Я постучал костяшками пальцев по одной из трубок. Звук получился пустым, пустыми оказались и другие трубы, которые я проверил таким же образом. Отверстия трубок были профилированы к носу. На корме же, на другом, так сказать, конце трубок, виднелись отверстия, из которых все, что собиралось на корме, казалось, направлялось вверх, прямо в сторону паруса, накрывавшего весь корабль.

Я бросил взгляд на ровную мачту, гордый нос и маленькую изящную верхнюю палубу. Кое-где заменили шесты, подлатали пробоины, обновили гвозди. Если присмотреться внимательнее, корабль не был ни поврежден, ни развален. Его просто пришвартовали, словно в Месте Без Имени он обрел укромную гавань и, быть может, прилежного юнгу, который за ним присматривал.

– В любом случае это ухоженный маленький кораблик, – заметил я, задумчиво поглаживая киль, выглядевший каким угодно, но не потрепанным.

– Да это же настоящий корабль дураков! – грубо рассмеявшись, объявил смотритель.

Услышав эти слова, я вздрогнул.

Я хотел домой. События дня утомили меня. Кроме того, мне предстояло идти пешком: Симонис бежал вместе с телегой, чтобы увезти малыша в безопасное место. Меня ожидала многочасовая прогулка. Завтра я вернусь, чтобы заняться своей работой. Об этом я сообщил Фрошу и попросил его присмотреть до тех пор за инструментом, который я во время бегства оставил в подвале.

Прежде чем уйти, я бросил еще один взгляд на здание. Как я уже говорил, у него не было крыши. Но только теперь я осознал, насколько бесконечно велико было сооружение, в ширину, длину и высоту – не меньше, чем дворец.

– Что… что это такое? – удивленно спросил я.

– П'ща'ка д'игры вм'ч, – ответил Фрош.

Площадка для игры в мяч? Смотритель просветил меня (хотя у меня снова возникли сложности с пониманием его диалектных выражений), что во времена императора Максимилиана, который основал Место Без Имени, среди господ из высшего света произвела фурор игра, завезенная из Италии, Игроки, оснащенные чем-то вроде деревянного доспеха, пытались отобрать друг у друга кожаный мяч. Они ударяли по нему похожими на пушечные выстрелы ударами, стараясь таким образом получить преимущество над противником. Фрош со смехом добавил, что повреждать себе легкие для того, чтобы отнять у кого-то мяч, глупо и является занятием, которое уж точно не годится для императорского двора, и, конечно же, эта игра должна быть навеки предана забвению, что и случилось. В те давно прошедшие времена эта забава, похоже, имела немало приверженцев, в противном случае для нее не выстроили бы такой роскошной площадки.

Этот Фрош был берсеркером с грушеподобным, широким лицом, серым до носа и ярко-красным начиная от щек, с коричневой с проседью бородой и светлыми глазами. Его живот был толст, а руки грубы, точно лопаты. Он не был особенно приветливым, думалось мне, но и злобным тоже не был; человек, с которым нужно быть настороже, как и с его животными: звери по своей природе капризны, человек становится таким из-за пристрастия к алкоголю. Фрош был способен укротить льва, но не свою жажду.

Во время нашего разговора я не спускал глаз с Мустафы, но не мог понять, как этому хищнику, каким бы дряхлым он ни был, позволено гулять вне клетки. Он с наслаждением рвал мясо и работал своими страшными клыками и когтями. Только приглядевшись внимательно, можно было угадать его возраст и недостаток силы, которая, если бы сохранилась, означала бы мой конец в течение нескольких минут.

Волоча за собой льва на цепи, смотритель повел меня к выходу с площадки. Прежде чем я приступлю к работе, сказал он, будет разумным показать мне окрестности и других животных. Он предложил мне тут же устроить небольшую экскурсию, чтобы завтра меня не подстерегли другие неприятные неожиданности. Я согласился, хотя и с недобрым предчувствием в груди.

– Т'к в'дь н'кто не прих'дит сюда для осм'тра, – с грустным видом поведал он.

К сожалению, сюда только изредка приходит императорский комиссар, чтобы осмотреть коллекцию экзотических животных в Месте Без Имени. При дворе, горько заявлял Фрош, все забыли об этом некогда столь роскошном месте, по крайней мере, до прихода возлюбленного Иосифа I. Теперь деньги, на которые обеспечивается корм для Мустафы и его товарищей, а также заработная плата их смотрителя поступают гораздо регулярнее, и это дает ему надежду на будущее Нойгебау. Еще больше надежды почувствовал он, когда три года назад император – это было 18 марта 1708 года, в воскресенье после полудня, Фрош хорошо это помнил, – привез сюда, в Место Без Имени, свою невестку, принцессу Элизабет-Кристину фон Брауншвейг-Вольфенбюттель, с большой свитой из дам и кавалеров. Поскольку его брат Карл находился в Барселоне, предъявляя претензии на испанский трон, Иосиф представлял его в Вене во время заочного венчания Карла с немецкой принцессой. Незадолго до того, как она отправится в Испанию, к своему супругу, Иосиф хотел оказать невестке честь и лично показать ей содержащихся в Нойгебау диких животных, особенно же двух недавно прибывших львов и пантеру. То было знаменательное событие в жизни всеми забытого смотрителя зверей: он своими глазами видел их императорское величество, который ходил по аллеям сада, и своими ушами слышал, как Иосиф с юношеским весельем провозглашал, что скоро возродит это место для новой жизни. Однако прошло много времени: шесть лет назад взошел на трон Иосиф I, а замок по-прежнему находится в жалком состоянии.

– Тут уж ничего не поделаешь, – опечаленно произнес Фрош на своем диалекте.

Эти времена остались в прошлом, заверил я его: теперь император Иосиф желает снова привести все в порядок; меня ведь самого позвали затем, чтобы я проверил дымоходы и камины. А вскоре начнутся и работы по реставрации.