— Пистолет не настоящий! — крикнула я, мысленно молясь, чтобы это было правдой. — Пневматика! Давайте!

Джосбери и офицер, стоявший с ним рядом, обменялись тревожными взглядами. Пистолет — не то боевой, не то воздушный — еще сильнее прижался к моему виску. Шея готова была сломаться, как тростинка, в любой момент. Потом что-то потащило меня назад, и земля ушла из-под ног.

Меня словно пронзило раскаленными иглами.

Я больше не ощущала жар его тела, хотя он по-прежнему меня держал. В спину давила толстая стальная балка. Черт возьми! Купер уже стоял по ту сторону ограждения, и от падения его спасала только я.

— Не надо, Сэм. — Джосбери шел к нам. — Сейчас отлив. Воды всего на метр, не больше. Ты точно убьешься.

Но я не видела грязных, замусоренных пляжей, которые обычно обнажает отлив. Джосбери лгал: вода стояла гораздо выше, чем на метр. Сомнительное утешение, если учесть, что земли я касалась лишь носками кроссовок, а позвоночник мой изогнулся неестественной, хрупкой дугой.

— Тут высота двадцать метров, Сэм, — продолжал Джосбери. — Больше, чем на олимпийской вышке. Ты не выживешь.

На самом деле даже в отлив от перемычек Воксхолла до воды не больше двенадцати метров. Прибавьте еще пару метров дорожного покрытия — получится, в лучшем случае, четырнадцать. Но, опять-таки, радоваться нечему. Люди, которые падают в Темзу с мостов, выживают крайне редко.

— Прямо под тобой — бетонный пирс. — Джосбери мог уже, протянув руку, коснуться нас. — Ты даже не в воду упадешь.

Я не могла заставить себя посмотреть вниз, но надеялась, что Джосбери снова врет. Если мы упадем в воду, шансы еще есть. Приземлимся на бетон — пиши пропало.

— Я ни в чем не виноват. Меня подставили.

Джосбери и глазом не моргнул.

— Давай, приятель, перелезай обратно. Мы во всем разберемся.

— Иди ты…

Джосбери прыгнул в тот самый момент, когда Купер оторвал меня от земли и перекинул через ограждение. На долю секунды я почувствовала на своей стопе чью-то руку, поймала взгляд Джосбери — и лицо его исказилось гримасой боли. Он вывихнул плечо. Когда рука соскользнула, я поняла, что обронила кроссовку и теперь лечу куда-то вниз.

Голубые глаза, полные ужаса, и река, сверкающая, как чернила, и разноцветные огни с северного берега, лентами лежащие поперек… Признаться, я удивилась. Я часто воображала свою смерть, но она всегда была иной. Редкая комбинация: вроде бы тебе и хорошо, а вроде бы и конец. В этот миг сработали инстинкты, и я воздела руки кверху. Вовремя. Удар об воду был настолько силен, что я сперва приняла ее за бетон. После этого мир вокруг превратился в бурлящую черную дыру.

46

Я так стремительно тону, что мне кажется, будто я до сих пор падаю. Меня окружает тьма — настолько непроглядная, что может быть и твердой, а не жидкой. Я понимаю, что должна противиться своим инстинктам и сохранять спокойствие. Паниковать нельзя, в моем распоряжении несколько минут. Человеку, который падает в Темзу возле Вестминстера посреди зимы, дано сто двадцать секунд, не больше — потом конечности сковывает холодом, и он идет ко дну. Мне же повезло упасть в Темзу в конце сентября.

Быстрее! Нельзя терять ни одной из драгоценных минут. Я развела руки и ноги, чтобы замедлить движение. Оглянулась. В глазах жгло. Ничего не видно — только мельтешение темных фигур. Огни. Это свет с берега. Я уже не тону, но все равно передвигаюсь слишком быстро: меня подхватило волной.

Плыви! Вверх, к огням. Не дыши! Не думай о реке, не думай о тьме, которая разверзлась внизу, о водорослях, липнущих к лицу! Не теряй ни минуты! Острая боль — я обо что-то ударилась. Я не вижу, что это, но трусь о какую-то жесткую поверхность. Я обмираю на миг и понимаю, что за что-то зацепилась. Река проносится мимо, как водопад. Все, конец. Но вот я снова свободна, снова уношусь во тьму. Огни над головой. Не дыши! Прошло уже несколько минут. Время идет. Мне нужен воздух.

Я дышу. Я прорвалась наверх — и опять погружаюсь, но воздух, который попал в легкие, вселяет надежду. Я отбиваюсь от воды. Я двигаюсь вперед. Не поддавайся холоду! Из Темзы круглый год еженедельно достают по свежему трупу. В основном в Лондоне. Ты не можешь стать одним из них.

Я выныриваю на поверхность. Гигантское колесо обозрения отсюда кажется совсем крохотным. Я уже проделала большой путь. Меня несет приливом — и снова окунает в воду. Я барахтаюсь в реке, поглощенная тьмой и гонимая волнами. Меня найдут через несколько дней — думаю, в излучине у Собачьего острова, там чаще всего застревают покойники. Мое тело будет раздутым, исклеванным чайками. Меня уложат в специальную ванну — неглубокую, но большую, — и речная полиция попытается снять отпечатки пальцев, если у меня, конечно, будут пальцы.

Но пока я жива, я дышу и двигаюсь. Сбрось куртку: намокшая ткань отяжелела и тянет ко дну! Я отваживаюсь коснуться пуговицы — и вспоминаю.

Куртка — моя единственная надежда. А еще — телефон Джосбери в кармане. Они будут знать, где я. Они вместе со мной движутся вниз по течению. Ты, главное, не умирай! Я вижу очертания чего-то громадного на берегу. Это Игла Клеопатры. Скоро мост Ватерлоо. Вот «Королева Мария». Здесь река делает резкий поворот. Здесь я рискую разбиться насмерть об опору моста или пришвартованную баржу. Здесь же я могу спастись.

Я разворачиваюсь лицом по течению. Это почти середина реки, и шансов на то, чтобы отплыть в сторону, у меня нет. Но на северном берегу всегда многолюдно: это, можно сказать, общепризнанная стоянка для круизных судов и исторических кораблей. Ой, черт, как же больно! Что-то ударило в лицо, и я на несколько секунд теряю способность дышать. Но лодки с Набережной уже близко. Вот одна — маленькая, что-то вроде речного такси. Стоит привязанная к берегу. И до веревок совсем не высоко.

Я собираю волю в кулак. Река рвет и мечет, она не согласна на компромисс. Она не сдается, продолжает борьбу. Ухватившись за веревку, я почти горизонтально распластываюсь на воде, настолько сильное тут течение. Последний рывок — и я цепляюсь за веревку локтем. Сжимаю руки «в замок». Это все, на что я способна.

Теперь у меня в запасе действительно пара минут. Потом силы иссякнут. Потом холод, хоть и сентябрьский, скует меня. Джосбери и все остальные будут меня искать. В Скотланд-Ярде будут знать, где я. Они с кем-то свяжутся. Кто-то меня спасет.

Если, конечно, хитроумные устройства Джосбери водостойки.

47

Очнулась я в больничной палате. Жалюзи на окнах были опущены, но сквозь щели все-таки брезжил свет. Значит, не умерла. Несколько минут я пролежала без движения. Несколько долгих минут. Мне было очень жарко. Затем я осмелилась пошевелить руками и ногами — и по телу разлилась боль. Значит, серьезных повреждений нет. Я привстала, познакомившись с доселе неведомой болью: голова, лицо, торс — саднило все.

Я села и сосредоточилась на дыхании. Вдох-выдох, выдох-вдох. Я ждала, пока боль пройдет. Когда из острой она превратилась в ноющую, я решила, что можно снова попробовать лечь. Вполне разумное решение, вот только в туалет ужасно хотелось.

Я слезла на пол и предприняла отчаянную попытку встать, над которой посмеялся бы даже младенец. Зато не упала. Примерно в восьми футах от меня была дверь — возможно, в уборную. Вот хорошо бы было… На покорение коридора у меня бы точно не хватило сил.

Я двинулась в путь. Черт, какая боль! Неужели нельзя было помочиться в реке? Голова шла кругом. Слава тебе господи, таки сортир! Открыто. Может, даже получится присесть, не упав на пол.

Да, сесть у меня получилось, а вот встать — это уже другая история. Я решила не спешить. Где я вообще нахожусь? Наверное, в одной из больниц южного Лондона. Я помнила яркий свет в лицо. Помнила, как ко мне тянется чья-то рука. Взяться за веревку я не смогла, поэтому меня заарканили, как бычка, сбежавшего с фермы, и затащили в шлюпку. Симпатичная рыженькая из речной полиции пристегнула меня к носилкам и обернула серебристыми теплоудерживающими одеялами. Потом мотор рванул — и мы понеслись к берегу, где уже поджидала «скорая».