– Включить звук! – буркнул Самохин.

Грохот автоматов напрыгнул на Олега из глубины сознания. Ноги сами подогнулись, готовые бросить тело в укрытие. Чертовы инстинкты. Филимонов заставил себя выпрямиться. «Уравнители», державшие «Сынов» под прицелом, неторопливо опустили оружие.

– Говорит Эн-Сто Пятый, вижу Грааль.

– Захват! – прохрипел комиссар. Великий воин неторопливо вышел из коридора, посмотрел на своих подчиненных, глянул злым взглядом на Самохина.

– Вы думаете, что достойны своего партбилета, товарищ? – кастеты в руках Хорунжия тренькнули и погасли. Комиссар неторопливо повесил их на широкий пояс, а затем скрестил руки на груди.

Дима открыл забрало шлема, и Олег увидел, что лицо солдата блестит от пота. Волосы падали ему на лоб, и Самохин с немой угрозой смотрел на комиссара из-под нависающей челки.

– Товарищ комиссар, ефрейтор Самохин проявил выдержку и спас меня от удара капеллана, – Олег неожиданно пришел ему на помощь. Черт. Черт. Черт! Зачем он это сказал?! Зачем? Самохин сам дурак, не нужно было давать волю эмоциям, когда на связи замполит. – Если бы ефрейтор…

Бледные губы Хорунжия тронула улыбка. На Диму он посмотрел уже теплее. Оттаяло холодное сердце?

– Хватит, солдат, – отмахнулся от Олега комиссар. – Заберите своих товарищей и оттащите на бот.

Он махнул рукой в сторону Кузмичева и Владимирова.

– Слушаюсь.

– И шевелитесь. Натовцы скоро перекроют коридор. К этому моменту мы должны быть у «Ворошилова».

Мимо неторопливо, но и без излишней лености, прошли солдаты комиссара. «Черные уравнители» волокли за собой Грааль – тяжелую стальную капсулу с чем-то, чего простому воину Советского Союза знать не надо. Крепче сон и лучше жизнь без таких-то знаний.

Хорунжий уверенным шагом направился прочь из помещения, и тут Олега во второй раз что-то потянуло за язык:

– Товарищ комиссар, – окликнул он его. Хорунжий остановился, чуть повернул голову, слушая.

– Я шесть месяцев назад написал заявление о желании получить должность комиссара, – затараторил Филимонов, испытывая неприятное смятение, словно он унижался перед кем-то. Голос при этой мысли сразу окреп. – Сколько времени прошло, прежде чем вам огласили вердикт? Я слышал, что при отказе сообщают быстро…

Комиссар повернулся к нему лицом, некрасиво и удивительно по-доброму улыбнулся:

– Пять месяцев, товарищ. Пять месяцев.

Подмигнув, Хорунжий ушел прочь, и в ту же секунду Дима шагнул к Олегу и порывисто протянул ему руку:

– Спасибо.

– Да чего там… – Филимонову стало стыдно за прошлые мысли о Самохине. – Это ведь ты вовремя команду подал…

Дима отвернулся и отправился в сторону мертвого Владимирова, а Олег вдруг понял, что улыбается. Пять месяцев… Скоро ему дадут ответ. И, кто знает, может быть, ответом этим будет «Вы приняты»?

Ему отказали через три дня.

Особый отдел даже не стал разоряться на курьера. Серый конверт оставили на проходной общежития, и когда Олег вскрывал его, то что-то в груди жалобно скручивалось в тонкую спираль, а к горлу подкатывал комок нехорошего предчувствия.

Вокруг бурлил обычный день их подразделения. Сновали отпускники, у дальнего входа ощетинились многоствольными пулеметами скучающие часовые.

А у Олега рушилась вселенная и мечта. Когда он увидел роковое «отказано», то в ушах гулко стукнуло и в глазах тут же потемнело.

Сложно сказать, сколько он так простоял посреди человеческого моря. Один в толпе. Было так горько. Так обидно. Он ведь действительно надеялся, что его возьмут. У него были великолепные показатели. Физическая, политическая и психологическая подготовка, оружейные курсы, рукопашная борьба, бой холодным оружием и многие другие факторы – выше всех в подразделении. Да, есть небольшие проблемы со стрессоустойчивостью, но история знала и вовсе сумасшедших комиссаров.

Почему его не взяли? Чем он провинился?

На деревянных ногах он отправился на свой этаж, в жилой блок. Хотя больше всего ему хотелось дойти до оружейной, получить верный автомат и придумать, как из него застрелиться.

Что теперь будет? Как дальше быть? Он ведь всю свою сознательную жизнь шел к мечте стать комиссаром. И он мог им стать! Он готов был мириться с травмами, с болью, с уродством – но жить человеком, способным останавливать сражения и готовым вступать в схватку с самыми опасными представителями биоинженерии НАТО. Быть милосердным судьей и жестким карателем.

Но теперь все? Офицерское звание в «Сынах Ленина» – это его потолок? А если его не отпустят на курсы повышения квалификации? Если его ранят в бою, и он не пройдет по генетическому коду в руководство?

Всю жизнь быть простым штурмовиком?!

И за что ему все это…

Ноги идти не хотели.

Кто-то столкнулся с ним на лестнице. Что-то спросил, но ответа не дождался. На третьем этаже его приветственно хлопнули по плечу, но он лишь вяло отмахнулся. Сейчас ему было не до дружеских разговоров ни о чем.

Добравшись до своего этажа, Олег остановился перед дверьми в коридор, у которых скучал высокий «Сын Ленина» в парадном облачении. В маленькой каморке, рядом со входом, сидел андроид-контролер, считывающий штрихкоды с посетителей. Их вещунья – Рита-Маргарита… Иногда механизм начинал барахлить, и робот поднимал тревогу, неправильно обработав информацию с посетителя. Тот с кем такая оказия приключалась, считался «отмеченным». Суеверие, конечно, но в трех случаях из четырех «Сын Ленина», которого не признала система, погибал в ближайшей операции.

Вход в родной блок вдруг показался вратами Чистилища, преддверием ада, за порогом которого его ожидают лишь мучения и кошмары. Там нет места будущему. Жизнь закрутит в привычном водовороте, и растертые в прах мечты разлетятся по дальним уголкам космоса, навсегда оставив Олега в общежитии «Сынов». Так захотелось, чтобы Маргарита не признала его. Чтобы подняла тревогу, а затем, в следующем бою, бессмысленная жизнь Филимонова оборвалась. Чтобы не испытывать такой горечи и такого унижения, как сейчас.

Он глупо уставился на все еще зажатый в руке клочок бумаги, разжал пальцы. Отказ упал на пол, и в тот же миг его кто-то подхватил. Еще ничего не понимая, Филимонов поднял недоуменный взгляд и увидел перед собой Самохина.

Тот, разжалованный в рядового по результатам операции на «Вороньем гнезде», был бледен. И на подобранную им бумажку смотрел, как на змею.

Олег кашлянул, и они встретились взглядами. Ноздри Димы раздувались, на лбу выступил пот.

– Все-таки отказали? – неожиданно хрипло проговорил Самохин. Филимонов коротко кивнул.

Приятель откашлялся, стрельнул глазами по сторонам и выдавил из себя:

– Идем.

Олег не двинулся с места. Дима вел себя странно. Очень странно.

– Есть разговор, Олег. Идем! – Самохин плотно сжал губы. В глазах у него бурлило нечто непонятное. Будто изнутри Диму съедала ужасная боль, которую он старался не показать окружающим.

Когда они проходили мимо Маргариты, то подняли руки, чтобы предъявить нанесенный на запястье штрихкод. Обычная процедура, они делали так много раз за день.

Но сегодня все шло наперекосяк: андроид вдруг заверещала, схватила Диму за рукав, и ее глаза загорелись красным цветом.

– Да что ж ты будешь делать, – тут же выругался дежурный «Сын». Подошел к будке и кулаком стукнул андроида по голове. Что-то в роботе клацнуло, щелкнуло. Марго отшатнулась и села обратно на место. Луч скользнул по штрихкоду бледного Самохина, и на сей раз вещунья удовлетворенно пиликнула.

Смотреть на Диму было страшно.

– Третий раз ее сегодня клинит. Но я бы на твоем месте взял отпуск, – по-доброму улыбнулся ему дежурный. – А то мало ли…

Самохин обернулся на Олега:

– Идем… – почти прошептал он.

Филимонов покорно зашагал за приятелем.

Дима привел его к себе в комнату. Последний месяц он жил один: предыдущего соседа, тоже, кстати, из Питера, отправили в дисциплинарный батальон. Так что Самохин жил как барин, один.