— Но я выставил ему надежный заслон!

— Что толку, если ты проиграл битву.

— Зато я способствовал подписанию мирного договора в Воселе.

— И в Като-Камбрези? Ты по-прежнему был дружен с Карлом, но Франция потеряла все то, что завоевал для нее Гиз. Он и был полководцем в тех войнах. А ты? Мало того, что ты сам не участвовал ни в одной из них, ты еще и мешал Гизу выигрывать сражения, но в случае победы ты всю славу забирал себе.

Коннетабль застонал и пролепетал:

— Я давно уже осознал свои ошибки…

— Ты должен их смыть своей кровью. Вспомни, на твоей совести лежит арест Д'Андело.

— Это было сделано по приказу кардинала.

— Но ведь он твой племянник! Почему же ты не вступился за него и не помешал, таким образом, разверзнуться пропасти между католиками и гугенотами, которая и образовалась в результате этого ареста?

Коннетабль тяжело вздохнул:

— Гизы были сильнее меня…

— А завтра ты поднимешь против него меч… — предрекла Диана.

— Завтра?!

— И против его брата, адмирала Франции…

— Господи! — простонал коннетабль и закрыл лицо руками.

— Вспомни восстание в Бордо, — бесстрастно продолжала Диана. — Сколько человек ты там перевешал, сколько отрубил голов, а виноваты вы с канцлером, чрезмерно завысив налоги.

Не отрывая рук от лица, коннетабль протяжно стонал.

— Как ты потерял Сен-Кантен? Оживить твою память? — не унималась Диана. — Сначала потерпел постыдное поражение на Жиберкуле и Лизероле и этим открыл дорогу испанцам к Парижу, а затем попал в плен. Король выкупил тогда тебя у испанцев, но взятие Кале доверил Франциску де Гизу. А потом, не желая снова возвращаться в тюрьму Гента, ты посоветовал королю заключить мир, причем действовал через меня и ради этого даже согласился женить своего младшего сына на моей внучке. В результате ты обесславил Гизов, чьи достижения на военном поприще во славу Франции пошли прахом. Потом ты забрал у меня мою дочь, выдав ее замуж за старшего сына, и решил, что теперь тебе до власти рукой подать. Но ты жестоко ошибся, смерть придет за тобой раньше, нежели ты думаешь.

— Мне кажется, — дрожащим голосом произнес коннетабль, — что это смерть в твоем образе стоит у моего ложа.

— Королева до сих пор зла на тебя из-за Като-Камбрезийского мира, — говорила Диана. — Ведь он отнял у нее все завоевания французов в Италии, а потому она не будет особенно жалеть о твоей кончине. А теперь вспомни про свой Триумвират, созданный для борьбы с протестантами. Маршал де Сент-Андре… герцог де Гиз… Никого из них уже нет. Ты последний в этой очереди. На что ты надеешься? Они ждут тебя там, у врат вечности, где все равны перед Богом.

— Мысли Монморанси путались. Он не глядел на нее и лежал с закрытыми глазами. Он думал, что Диана будет говорить с ним о любви, но об этом — ни единого слова. Впрочем, она права. На что он надеялся, оживляя свою память воспоминаниями, проливая над ее гробом слезы по ней, последним из его друзей, один за другим покидающих этот мир?.. Она вернула его к действительности. Но ему хотелось перед ней оправдаться. Все его помыслы и деяния, каковыми бы они ни были, сводились не только к личному благополучию; он всегда думал о Франции, ее благо и процветание были для него превыше всего. Надо сказать ей об этом сейчас! Он открыл глаза и повернул голову… но Дианы уже не было. Могильная тишина веяла над ним, последним из воинов ушедших королей, и в этой тишине Монморанси услышал ее прощальные слова, обращенные к нему:

— Они ждут тебя…

— С четверть часа коннетабль лежал недвижно на своей постели, ожидая, не покажется ли дух Дианы вновь, не заговорит ли с ним, но вместо этого он вдруг услышал возле спинки кровати сухой старческий кашель. Он взглянул туда и увиденное повергло его в трепет. Волосы на голове зашевелились и встали дыбом. Там стояла, облокотясь на посох, безобразная старуха в лохмотьях и, сгорбившись, глядела в окно. Словно почуяв, что коннетабль глядит на нее, она медленно повернулась к нему.

— Монморанси сунул себе кулак в рот, чтобы не закричать от страха: у старухи вместо лица был череп с пустыми глазницами, впадинами от носа и гнилыми зубами.

— Ну что? — проскрипело это отвратительное создание, стуча зубами. — Ты готов?

— Кто ты? — хрипло прошептал старик, не сводя с нее обезумевшего взгляда.

— Смерть, — проскрежетала старуха, и гулкое эхо, подхватив это слово, поднялось кверху и застыло где-то под потолком. — Я пришла за тобой.

— Уходи. Я еще жив и не собираюсь умирать!

— Тебе осталось недолго.

— Ах, так!

Монморанси нагнулся, поднял с пола туфлю и запустил ею в старуху. Та злорадно засмеялась, развернулась и неторопливо пошла прочь.

— Я вернусь раньше, чем ты думаешь, — пообещала мерзкая старуха.

И исчезла. А коннетабль, исчерпав вконец свои моральные силы, откинулся на подушки и застыл. Сознание покинуло его, и он забылся.

Утром, перед самым пробуждением, он увидел во сне ангела с белыми крыльями за спиной. Тот некоторое время летал по комнате, потом приземлился у него в ногах и проговорил:

— Не ходи на войну, если не хочешь быть убитым. Вспомни, ведь твоего господина короля Генриха II предупреждали о том же, когда он вышел с копьем на своего врага.

Сказал — и улетел.

Глава 8

Битва

На следующее утро 10 ноября во дворец Монморанси приехал герцог Д'Юзес и доложил коннетаблю новости. Обещанное Альбой войско приближается, оно уже на полпути от Мо до Парижа; однако гугеноты с незначительными силами выступили ему навстречу, дабы воспрепятствовать соединению с войском короля. Основные силы протестантов уже выстраиваются близ Сен-Дени.

— Это сигнал к началу сражения!.. — воскликнул Монморанси и осекся, вспомнив события этой ночи. Сердце вдруг защемило, и лицо побледнело. Его предупреждали этой ночью духи умерших… и эта старуха… Смерть? Полно, не вздор ли это? Поразмыслив, он пришел к выводу, что ему просто привиделся кошмарный сон.

Теперь, утром, все страхи улетучились, он выглядел бодрым и свежим. Монморанси решил, что, несмотря ни на что, начнет сражение, к этому обязывает его долг. Отказаться — значило проявить если не трусость, то бездарность. Этого он допустить не мог.

И тут острой иглой кольнула мысль: а не будет ли это еще одной ошибкой, о которой говорила ему нынешней ночью Диана? Последней… Но рассуждать было некогда, и коннетабль, сотворив утреннюю молитву в присутствии капеллана церкви Сен-Поль, вновь повторил Д'Юзесу:

— Это сигнал к началу сражения! Теперь их стало еще меньше, если, конечно, к ним не подошло подкрепление, и мы немедленно выступаем на Сен-Дени!

— Их положение и в самом деле незавидное, — подтвердил Д'Юзес. — По донесениям наших лазутчиков, вчера к ним прибыл де Ла Ну, который набрал в Бретани всего несколько сот человек, а помощь из Англии, которую они ждут, по-видимому, не предвидится.

— Они потому и не выступали до сих пор, что ждали подкрепления, — коннетабль с воспаленными от прошедшей ночи глазами быстро шагал по комнате.

— Им были обещаны рейтары протестантскими князьями Германии, но они не пройдут. Там, в Шампани, на их пути стоит молодой Гиз с войском, с ним Невер. Что королева? — внезапно, без всякого перехода спросил он. — Приняты какие-нибудь меры до моего прихода?

— Войска уже выстраиваются на улицах Сен-Дени, Сен-Мартен и Сент-Оноре. К ним присоединяется городское ополчение. Ждут только вас.

Коннетабль кивнул и продолжал ранее прерванную речь:

— Им бы еще дождаться помощи от гугенотов юга, но там Монлюк сдерживает их со своей армией, остальные южные протестанты тоже не могут выступить на помощь адмиралу, поскольку у них самих хватает хлопот с католиками.

— Момент благоприятный, — согласился Д'Юзес. — Мы уничтожим гугенотов в Сен-Дени, а испанцы — близ Мо.

Коннетаблю принесли боевые доспехи.

— Мы возьмем их с ходу, приступом, мы задавим их людьми! Непонятно, на что принц надеется…