БЬЯРНИ ЙОУНССОН
НЕСКЛАДУХИ
Троллей челн я оседлал —
рифмую в непогоду,
хоть в глаза я не видал
божественного меду.
Уж коль скоро сдуру сел
в песенную лодку,—
чтобы я изящней пел,
промочу-ка глотку.
Видел я, как в небесах
тролль плясал с овцою,
лошадь шла на парусах,
лодка шла рысцою.
Был младенец стар и сед,
падок волк на ласку,
тьма светла и темен свет,
Рождество — на Паску.
Снег подкидывай в огонь —
пламя будет сыто.
Коль стеклом подкован конь,
не скользят копыта.
Лед горяч — он плавит медь,
стрелы дали колос,
а молитвы надо петь
кротко — во весь голос.
Рыбий суп песком приправь,
соль насыпь на рану,
по горам пускайся вплавь,
пешком по океану.
Хорошо поет треска
по весне на взгорье.
Овцы ловятся, пока
не иссякло море.
Был стрижом зажжен костер,
а форель тушила.
Мухой выкован топор,
коза его купила.
Там же ворон табаку
покупал три пачки —
табачок-то старику
продавали крачки.
Кот на память пел псалтырь,
лен тюлени пряли,
скат штаны протер до дыр,
зуйки чулки вязали.
ХАДЛЬГРИМУР ПЬЕТУРССОН
НРАВЫ ВЕКА
Предки, ушли вы!
Вы были правдивы,
могучи и правы,
в труде не ленивы,
в суде справедливы,
и жили для славы.
Были кони ретивы,
были звонки тетивы,
были битвы кровавы,
и в морские разливы
вели корабли вы
для-ради забавы.
И, как дети, как други,
скача по округе,
ристались солдаты
или, сидя на луге
близ милой подруги,
играли в шахматы.
Были копья упруги,
были крепки кольчуги,
но дробились и латы.
Славлю ваши досуги:
из досугов — заслуги
вырастали стократы.
Вот конь мореходный
от пристани родной —
таков был обычай —
над бездной холодной
в край чужеродный
плывет за добычей,
но ветр непогодный,
но брег мелководный —
и всех родовичей
в битве голодной
враг благородный
крушит без различий.
Над бортом изъянным,
над парусом рваным
валькирии вьются;
на поле бранном
стрелы — бураном,
и копья гнутся.
Кровь льется по ранам,
по телам бездыханным —
живые дерутся.
Лишь смелым и рьяным,
судьбою избранным
победы даются.
Тот был не мужчина,
кто жил бесчинно
и помер в бесчестье;
лишь тот молодчина,
чья доблесть — причина
и славы и мести;
там, где битвы пучина,
где конь троллей, волчина,
кружит на месте,
там смерть не кручина,
но благая кончина,
дело славы и чести.
Мудрецы и пророки,
вы ведали сроки,
и знали о многом,
и без лишней мороки
споры и склоки
решали пред богом;
помня предков уроки,
были духом высоки
в благочестии строгом —
вас бежали пороки,
вашей чести зароки
были славы залогом.
В годы напасти
исландские власти
не знали нехватки
в тех, кто на счастье
примет участье
в смертельной схватке;
и пели снасти
в бурю-ненастье,
и войск порядки
шли к смертной части —
у битвы в пасти
гибли десятки.
Из рода в роды
законов своды
чтились когда-то;
в те давние годы
для-ради свободы,
не ради злата,
шли мореходы
в ненастные воды
и верили свято,
что битвы, походы
важней, чем доходы:
слава — высшая плата!
Мы же сбились с дороги,
забыли о боге,
о славе, о благе.
При первой тревоге
давай бог ноги!
В нас нет отваги.
Но с тех, кто убоги,
дерут налоги
сквалыги и скряги,
а люди в итоге,
что звери в берлоге,
сиры и наги.
А юным все спать бы —
прежде на рать бы
шли, кто не слабы!
Им лишь бы гулять бы
до самой свадьбы —
трусливы, как бабы.
Землю пахать бы,
строить усадьбы
да малость ума бы
у древних занять бы,
на ус намотать бы
юность могла бы.
Ни в море, ни в поле
не слышно боле
битвы напева —
без сил, без воли
живем в неволе,
как праздная дева.
Сидит на престоле
владыка голи —
владелец хлева,
и в нашей юдоли
все стонут от боли,
но терпят без гнева.
В стихах нет склада,
ни древнего лада —
искусство в разрухе.
Тлетворнее яда
скучища, досада,
и девы — старухи,
что листья сада
в дни листопада,
серы и сухи.
Семья — что стадо,
дом — заграда,
люди дохнут, как мухи.
Нет в жизни цели,
души нет в теле,
в башке ума нет;
кто друг в похмелье,
тот недруг в деле —
предаст и обманет.
Пустое веселье,
пивное безделье
в кабак нас манит.
Давно истлели,
кто в битве пели —
и слава вянет.
Меч древней ковки
лежит в кладовке,
а воина внуки
в одном лишь ловки —
достигли сноровки
в подлой науке,
в искусстве издевки,
лжи и уловки —
бранятся от скуки,
но из потасовки
без остановки бегут —
ноги в руки
Врать-то мы гожи,
мол, видели тоже
кровавые схватки,
а воронам что же?—
ни мяса, ни кожи —
брехни остатки;
увидим нож —
и, помилуй боже,
сверкают пятки —
вот так, похоже,
тюлень от мережи
бежит без оглядки.
Славных начатий
победами ратей
у нас не венчают,
лживых объятий
от жалких проклятий
не отличают;
тут братья братий,
как тати татей,
во лжи уличают,
а воинских статей
и честных занятий
не привечают.
Муж отважный
сидит в каталажной
без вины виноватый,
а судит продажный
закон и присяжный —
вор толстопятый,
свидетель же важный —
червь бумажный,
трус-соглядатай, —
вот век наш сутяжный,
праздный, бражный,
лживый и клятый.
Все было, да сплыло!
Мужество, сила,
знанье, уменье —
все нам постыло,
живем уныло
в тоске и сомненье.
В нас сердце остыло,
нас ждет могила.—
а есть ли спасенье?
Верю и чаю!
На этом кончаю
стихотворенье.