Один Монгол видал необъяснимый сон:

Пред ним сидел Визирь, в Элизий вознесен,

Где вечно жизнь души в блаженствах чистых длится;

Назавтра сон другой смутил покой сновидца:

Всходил Пустынник на костер.

Кто сам в беде, и тот слезу тайком бы стер.

Такие две судьбы — сюжет необычайный.

Случись так наяву, Миносу был бы срам.

Проснувшийся Монгол, дивясь подобным снам,

Решил, что пахнет здесь какой-то жуткой тайной.

Он рассказал об этом в чайной.

И некий муж ему: «Ты страхи все забудь.

Когда в таких делах я смыслю что-нибудь —

А кое-что я видел в мире,—

Здесь умысел богов. Визирь твой много лет

В уединенье жил, покинув шумный свет,

А вот Пустыпник твой обслуживал визирей».

Посмей я что-нибудь прибавить к тем словам,

Любовь бы я впушал к уедипенью вам.

Его любителей буквально с каждым шагом

Питают Небеса чистейшим новым благом.

И я для скрытых нег весь душный свет отдам

За милые места, где знал души отраду,

За одиночество, за свежесть и прохладу.

Кто уведет меня в леса, в поля, туда,

Откуда далекн дворцы и города,

Где правят девять муз, достойных приобщая

К Познанью светлых тел, чья сила неземная,

На небесах удел блуждающий избрав,

Нам предрешает все: дела, судьбу и нрав.

И если не рожден я для великой цели,

Пускай бы хоть ручьи свои мне песни пели,

Чтоб мог их берегам я стих мой посвятить.

Хоть Парка не вплетет в мой век златую нить

И я не буду спать в разубранном чертоге,

Но разве проигрыш я получу в итоге?

Там ближе к Истине, а меньше ль там услад?

Дабы в пустыне жить, я многим жертвам рад.

И, к мертвым нисходя, кончая с жизнью счеты,

Умру без горьких дум, как жил я без заботы.

Уже не раз давал я клятвенный обет

Оставить наконец монашенок в покое.

И впрямь, не странно ли пристрастие такое?

Всегда один типаж, всегда один сюжет!

Но Муза мне опять кладет клобук на столик.

А дальше что? Клобук. Тьфу, черт, опять клобук

Клобук, да и клобук — всё клобуки вокруг.

Ну что поделаешь? Наскучило до колик.

Но ей, проказнице, такая блажь пришла:

Искать в монастырях амурные дела.

И знай пиши, поэт, хотя и без охоты!

А я вам поклянусь: на свете нет писца,

Который исчерпать сумел бы до конца

Все эти хитрости, уловки, извороты.

Я встарь и сам грешил, по вот… да что за счеты!

Писать так уж писать! Жаль, публика пуста:

Тотчас пойдет молва, что дело неспроста,

Что рыльце у него у самого в пушку, мол.

Но что досужий плут про нас бы ни придумал,

Положим болтовне, друзья мои, конец.

Перебираю вновь забытие страницы.

Однажды по весне какой-то молодец

Пробрался в монастырь во образе девицы.

Пострел наш от роду имел пятнадцать лет.

Усы не числились в ряду его примет.

В монастыре себя назвав сестрой Колет,

Не стал наш кавалер досуг терять без дела:

Сестра Агнесса в барыше! Как в барыше?

Да так: сестра недоглядела,

И вот вам грех на сестриной душе.

Сперва на поясе раздвинута застежка,

Потом на свет явился крошка,

В свидетели историю беру,

Похож как вылитый на юношу-сестру.

Неслыханный скандал! И это где — в аббатстве!

Пошли шушукаться, шептать со всех сторон:

«Откуда этот гриб? Вот смех! В каком ей братстве

Случилось подцепить подобный шампиньон?

Не зачала ль она, как пресвятая дева?»

Мать аббатиса вне себя от гнева.

Всему монастырю бесчестье и позор!

Преступную овцу сажают под надзор.

Теперь — найти отца! Где волк, смутивший стадо?

Как он проник сюда? Где притаился вор?

Перед степами — ров, и стены все — что надо.

Ворота — крепкий дуб, на них двойной запор.

«Какой прохвост прикинулся сестрою? —

Вопит святая мать. — Не спит ли средь овец

Под видом женщины разнузданный самец?

Постой, блудливый волк, уж я тебя накрою!

Всех до одной раздеть! А я-то хороша!»

Так юный мой герой был пойман напоследок.

Напрасно вертит он мозгами так и эдак,

Увы, исхода нет, зацапали ерша!

Источник хитрости — всегда необходимость.

Он подвязал, — ну да? — он подвязал тогда,

Он подвязал, — да что? — ну где мне взять решимость

И как назвать пристойно, господа,

Ту вещь, которую он скрыл не без труда.

О, да поможет мне Венерина звезда

Найти название для этой хитрой штуки!

Когда-то, говорят, совсем уже давно,

Имелось в животе у каждого окно —

Удобство для врачей и польза для науки!

Раздень да посмотри и все прочтешь внутри.

Но это — в животе, а что ни говори,

Куда опасней сердце в этом смысле.

Проделайте окно в сердцах у наших дам —

Что будет, господи, не оберешься драм:

Ведь это все равно что понимать их мысли!

Так вот, Природа-мать — на то она н мать,—

Уразумев житейских бед причины,

Дала нам по шнурку, чтоб дырку закрывать

И женщины могли спокойно н мужчины.

Но женщины свой шнур — так рассудил Амур —

Должны затягивать немножко чересчур,

Всё потому, что сами сплоховали:

Зачем окно свое некрепко закрывали!

Доставшийся мужскому полу шнур,

Как выяснилось, вышел слишком длинным.

И тем еще придал нахальный вид мужчинам.

Ну, словом, как ни кинь, а каждый впдит самЗ

Он длинен у мужчин и короток у дам.

Итак, вы поняли — теперь я буду краток,—

Что подвязал догадливый юнец:

Машины главный штырь, неназванный придаток,

Коварного шнурка предательский конец.

Красавец нитками поддел его так ловко,

Так ровно подогнул, что все разгладил там.

Но есть ли на земле столь крепкая веревка,

Чтоб удержать глупца, когда — о, стыд и срам! —

Он нагло пыжится, почуяв близость дам.