В ВЕРХОВЬЯХ РЕЙНА
Под чуждым кровом, дням давно теряя счет,
В печальной тишине, беззвездными ночами,
Я уношусь, в снегах, за лунными лучами,
За вздохом вздох, туда, где Амстел мой течет,
Лампада теплится, весна моя влечет
Возок свой мастерить, унылыми речами
Свой плод растить, с тоскою за плечами
Всю вереницу дней пройти наперечет.
Но светоч, страсть моя, душа моя живая,
Как мне, полету без узды себя вверяя,
Капризно горечь длить, что Вашу милость злит,
Коль властны Вы опять взметнуть меня из праха!
Ресниц довольно Ваших сладостного взмаха —
И вся земля в цвету, и в сердце мир разлит.
УТРЕННЯЯ ПЕСНЯ
Свой первый луч, жемчужный, алый,
Заря бросает на чело
Младенца-дня; чуть рассвело,
В росинках — золото, кораллы.
Почти прозрачная луна
Повисла призрачною тенью,
Ночь близится к исчезновенью,
Лишь кое-где звезда видна.
Из голубого океана
Лучится огненный поток,
Пчела уже спешит в леток
С дарами розы и тимьяна.
Владыка-лев повсюду жуть
Своим рычаньем вызывает,
Могучей гривой помавает
И пышно расправляет грудь.
Умерь свой грозный рык, властитель,
Разбуженный Эндимион
Стремглав бежит из чащи вон,
Покинувши свою обитель.
А лев к свирепой госпоже
Идет в привольные дубравы;
Кабаньи туши там кровавы
Ждут, освежеваны уже.
Вон девица с отарой зыбкой
Проходит лугом; день за днем
Заря, окрасив окоем,
Встречает их своей улыбкой.
Как травка юная полей,
Барашек ластится к пастушке,
Сродни плясунье и резвушке,
Он скачет, радуется ей.
Весь лес — как бы орган огромный,
Где в золоте и серебре
Звучит, рождаясь на заре,
Пернатых гомон неуемный.
Они поют в такую рань!
О, что за чудный дар Фортуны!
О, боже мой, какие струны
Осилят слабую гортань?
Крестьянин возится с волами,
Он ладит плуг, крепит ремни.
Мой зайчик, ну повремени,
Еще управишься с делами.
Но запоет веретено —
И, крадучись, уходит дрема,
И, словно свежая солома,
Сияет золотом окно,
Спросонья паж себя терзает:
Он только что с Клориной был
И не успел растратить пыл,
А греза мигом ускользает.
Кузнец по наковальне бьет —
И раскаленная подкова
Шипит в чану с водой, и снова
Он тяжкий млат пускает в ход.
Вставай, мой ангел, еле-еле
Мигает огонек свечи,
Стыдясь зари; ее лучи
Коснулись пурпуром постели.
Вставай, моя любовь, манит
Лилей и роз хитросплетенье
В садах, но краше их — цветенье
Твоих, столь сладостных, ланит.
ПОЛЬША
ДАНИЭЛЬ НАБОРОВСКИЙ
ЯНУ КОХАНОВСКОМУ, ПОЭТУ ПОЛЬСКОМУ, ЭПИТАФИЯ
Почил тут, кто почил тут, ты ж не по надгробью
Суди его, прохожий, но по бесподобью
Всех доблестей. Сей Фебу ревностный радетель
Непревзойден есть в слоге, стих тому свидетель,
OMNIA SI PEBDAS FAMAM ETC. [10]
Слава малого значит, коль денег не будет,
Как ни бедствуй, а ближний полушкой не ссудит,
Дабы не побираться Христа ради встаре.
Omnia [13]сам утратив, всяк свое хлопочет
И — где там! — на подмогу поспешать не хочет.
О, memento, memento [14]бедствий человеки,
О тебе помышляя, не знали б вовеки.
Эх, несчастье, несчастье, будь ты кмет сермяжный,
Драть тебя на конюшне стал бы я в день кажный.
НА ОЧИ КОРОЛЕВНЫ АГЛИЦКОЙ, КОЯ БЫЛА ЗА ФРЫДЕРИКОМ, ФАЛЬЦГРАФОМ РЕНСКИМ, ЗВАННЫМ В КОРОЛИ ЧЕШСКИЕ
Дочь славного монарха, очи твои, право,
Покуда правит миром Купидона право,
Не очи, но светильни две неумолимых,
Сжигатели до пепла сердец неутолимых.
Не светильни, но звезды, коих ясны зори
Незапным ветром молят шумливое море.
Не звезды, ино солнца, блещущи вельможно,
Свет коих смертным оком и понять не можно.
Не солнца, ино тверди, ибо тож подвижны,
И цветом лучезарным небесам сподвижны.
Не тверди, ино боги, силою велики,
Пред коими земные клонятся владыки.
Не боги, ибо разве ж бессмертные боги
К сердцам людским бывают столь грозны и строги?
Не тверди, тверди кругом одинаким ходят.
Не солнца, солнца токмо всходят и заходят.
Не звезды, эти меркнут, тая пред утрами.
Не светильни, тем только б совладать с ветрами.
Твои же, королевна, очи суть в итоге
Светильни, звезды, солнца, небеса и боги.