И разумом и взором разумею,

Что в мире ложь царит, и только ложь.

Придворную увидишь галерею —

Не лица у людей, личины сплошь.

Когда брожу порою по музею,

Приукрашеньем каждый холст хорош.

Я перед лжекрасавицею млею:

Обман — однако глаз не отведешь.

Студенты изучают небылицы,

И небо лжет, воздушную дугу

Деля на разноцветные частицы.

Но разве я другим пенять могу,

Что нет превыше лжи для них царицы,

Когда я сам, учась у Феба, лгу?

Уже, казалось, исчерпал до дна

Спесивый смертный море наслаждений,

В пирах и на одре любовных бдений

Дань роскоши платить любя сполна.

Все, что земля приносит и волна,—

Все наше, все для наших вожделений,—

Вот главное из общих заблуждений

И в прежние и в наши времена.

И наконец изысканное блюдо

Ноздрям голодным бренный мир принес

Индийский дым из малого сосуда.

Что дальше? Мир катится под откос!

Табак — его последняя причуда —

Усладою мирскою тешит нос.

Фортуна шутит. Для нее игра —

Дарить и отнимать одновременно,

То вознося, то ставя на колена,

И счетом битва — цифрами хитра.

Сверкает злато, груда серебра,

Влечет несметных воинов арена.

Фортуна к ним скупа попеременно

И — столь же неояшданно — щедра.

Ты видишь, как своей беды грядущей

Виной рука бывает: риск велик,

И жребий в ней самой — в руке сдающей.

Я на примере карточном постиг,

Что в жизни все решает миг бегущий.

Один короткий неделимый миг.

Добычу Марса, алчного жнеца,

Я озирал, на поле сечи стоя, —

На этом лоне жуткого покоя,

Где спал мертвец в объятьях мертвеца.

Белели кости павших в гуще боя,

И труса отличить от храбреца,

Безродных — от рожденных для венца

Пытался я, догадки втуне строя.

И я подумал: если всех одна

Материя для жизни породила,

И смерть должна рожденью быть равна.

Коль скоро смертным суждена могила,

Возьмет и роскошь бренную она.

Людскому веку — краткий миг мерило.

Волне послушны, лопасти стучат

Стоящего над берегом колосса,

И медленно тяжелые колеса

Вращаются, одно другому в лад.

И каменные жернова скрипят,

И торопливою стопой с откоса

Церера сходит, золотоволоса,

И камни злато в белый снег мельчат.

Так Время крутит нас, мой друг Камилло,

Обруша на людей свою реку:

Минуло детство — юность наступила;

Проходит зрелый век — и старику

Не за горами видится могила,

Чей камень в прах стирает нас, в муку.

Ты видишь — по земле живые точки,

Как бы живые атомы, снуют,

Согласно, дружно, не поодиночке,—

То здесь они, то там, то снова тут?

Цепочкою ползут — и все в цепочке

По зернышку не без труда влекут,

Чтобы добычу закопать в лесочке

И продолжать неутомимый труд.

Понаблюдай за этой канителью,

Ты, что, алчбою душу распаля,

Богатства копишь потом, чужд веселью.

Так и умрешь, алчбы не утоля,

Ты, сделавший стяжанье главной целью,

Тогда как цель стяжания — земля.

Враги, я принимаю бой, тем паче

Что спор — о том сегодня, кто сильней,

А не о том, кто баловень удачи.

Я не слабее вас, хоть вас бедней.

Я травли не боюсь. Будь я богаче,

Сложи Фортуна у моих дверей

Свои дары, все было бы иначе,

Вы милости искали бы моей.

Лишен богатства я, но не булата,

Не так ли? Землю я не упрекну

В том, что она щедрей для супостата.

Я перед вами шеи не согну:

Чтоб мир купить, я не имею злата,

Но меч имею — продолжать войну.

Я на тебя смотрю прощальным взглядом,

Земля моя. Ты мачеха, не мать.

Чужим я стану воздухом дышать,

Чужбина для меня не будет адом.

Меня сочла ты недостойным чадом,

На мне — проклятья твоего печать.

Чего другого от отчизны ждать,

Что за любовь всегда платила ядом?

Приют найду я в стороне любой,

Где слава звуком лиры вдохновенной

Опередить приход сумеет мой.

Таков скитальца жребий неизменный:

Безвестный — он в отечестве чужой,

Прославленный — он гражданин вселенной.