Заброшенные здания навевали настоящий ужас, и по сравнению с подобными неимоверными страданиями миллионов людей те заурядные трудности, которые испытывали сейчас мы сами, казались сущей ерундой. Было просто стыдно ныть и жаловаться.

Мы выехали из лагеря и оказались у следующей большой реки. Я зашел в нее, дабы оценить глубину и силу течения. Вода поднималась выше колен и едва не сбивала с ног.

— Кажется, уровень воды тут выше головок поршней, можно нарваться на неприятности, — сказал я. — Но в любом случае течение слишком сильное. Боюсь, мотоциклы просто унесет.

Пока мы ждали, когда нас догонят КАМАЗ и «Урал», с другого берега на наш переехали еще три «Урала». Водители сообщили нам, что, прежде чем добраться до Томтора, что располагается как раз посередине Дороги Костей, надо пересечь еще по крайней мере пять глубоких рек и что недавно при переправе через одну из них унесло два грузовика.

— Четыреста километров снега и никаких мостов, — сказал один из дальнобойщиков. — Добраться досюда было тяжеловато.

Мы переправились на КАМАЗе, выгрузились и поехали дальше. Часом позже, посреди соснового бора, мы наткнулись на еще одну реку, размывшую участок дороги протяженностью около десяти метров. Хотя река и была узкой, глубина оказалась приличной, а течение сильным. Владимир отказался переправляться через нее.

— Безопаснее будет утром, — сказал он. — Может, нам даже придется прождать три дня, но со временем уровень воды все равно снизится.

Я видел, как мастерски Владимир преодолевал реки, так что в этом плане полностью ему доверял. Он был великолепным водителем, ездившим по одному и тому же маршруту вот уже двадцать пять лет, десять из них на КАМАЗе, между прочим, своем собственном. Этот человек не дергался по пустякам. Он был очень спокойным и уравновешенным, и на него невозможно было хоть как-то повлиять. Он, несомненно, все будет делать так и тогда, как и когда сочтет нужным. Раз он сказал, что река слишком глубока для переправы, значит, это правда.

На другом берегу стояли три лесовоза, и их водители спорили, стоит переправляться или нет. Мы видели, как они размахивают руками и орут друг на друга. Затем один из них запрыгнул в грузовик с прицепом, переоборудованный для перевозки леса. Он завел двигатель, и тридцатитонная махина медленно въехала в реку. Лесовоз развернуло в воде и казалось, вот-вот унесет течением. Он держался лишь благодаря привязанному сзади стальному тросу. Когда мы уже думали было, что сейчас водитель лесовоза потеряет управление, водитель другого грузовика с помощью троса вытянул его из реки. А ведь этот лесовоз был мощнее и тяжелее любого из наших грузовиков, и его все равно подхватило рекой словно перышко ветром. Хорошо, что мы не стали спорить с Владимиром.

Юэн: Водители лесовозов гуляли всю ночь. Когда мы забирались в палатки, они как раз распечатали ящик водки, а в половину седьмого нас разбудили их пьяные крики и рев заводимых двигателей. Поскольку алкоголь придал им смелости, они предприняли еще одну попытку.

Тот же самый водитель, что потерпел неудачу накануне вечером, снова заехал на лесовозе в реку, и снова у него ничего не получилось. За ночь уровень воды снизился где-то на метр, и теперь наш берег оказался слишком высоким, чтобы заехать на него из реки. Мы взялись за лопаты и мотыги, чтобы сделать съезд с Дороги Костей более пологим. Лично мне нравится, когда люди без долгих разговоров берутся за дело. Все по-настоящему дружно включились в работу. Каждый чем-то был занят. Ни каких тебе споров, драк или расхождений во мнениях все трудились слаженно. Пока мы медленно продвигались на восток, я испытывал гордость; ведь именно мы с Чарли всех объединили.

— Посмотри на них, — сказал я ему. Впереди нас срезали берег Расс, Дэвид, Джимми. Сергей и Василии. Работа была тяжелой, к тому же шел дождь. Казалось бы, радоваться особо нечего, а у всех было прекрасное настроение.

— Если бы мы не затеяли это свое путешествие, никого бы из них здесь не было, — продолжал я. — А Владимиру и водителю другого грузовика не пришлось бы никому помогать, и мы бы не познакомились с большинством из этих людей. — Я ощущал себя героем приключенческого романа.

Где-то через час мы закончили копать спуск, и водители лесовозов попробовали снова. На этот раз им удалось. Водитель выехал на наш берег, однако затем не смог подняться из окружающей слякоти на насыпь дороги. Извергая черный дым, он наклонно двигался вдоль нее одной стороной на дороге, другой в грязи, — сминая кусты и деревца, надеясь как следует зацепиться и вытянуть тяжеленный лесовоз на дорогу. Наконец он выехал-таки на дорогу. Затем при помощи стального троса он перетащил через реку остальные грузовики. После чего пьянка возобновилась.

Настал наш черед. Владимир переключился на самую низкую передачу, и КАМАЗ погрузился в реку, медленно проехал по воде и взобрался на противоположный берег, словно черепаха, медленно, но верно выползающая на камень. Воина вытянули на тросе — Дэвид испуганно кричал, когда задняя часть машины начала соскальзывать со дна и возникла угроза, что внедорожник унесет течением. Василий отказался вести фургон по воде. Он решил, что слишком опасно, ведь он всего лишь врач, а не водитель, так что вызвался Дэвид.

— Может, не надо рисковать? Оно того не стоит, — сказал я. — Никогда себе не прощу, если с тобой что-нибудь случится. Не хватало еще, чтобы кто-то погиб, переправляясь через реку. Фиг с ним, с путешествием.

Дэвид осторожно въехал в реку, я же стоял на берегу. Мне захотелось зажмуриться: так я боялся, что сейчас что-нибудь случится. Дэвид очень медленно продвигался вперед — костяшки пальцев у него побелели, с такой силой он вцепился в руль. И затем он выбрался-таки на другой берег. Он сделал это. У меня вырвался вопль облегчения.

Мы спросили у водителей лесовозов, в каком состоянии дороги впереди. Они сказали нам, что до Томтора будут еще сотни рек. Я недоуменно посмотрел на Владимира, но тот лишь щелкнул себя по шее — типично русский жест. При других обстоятельствах он подразумевал бы предложение выпить. Но в данном случае его смысл был совсем другим: водители нажрались, и им не стоит верить. Естественно, Владимир был прав, и мы запросто доехали до Томтора, с легкостью переправившись через мелкие речки на мотоциклах.

По пути Владимир заметил детеныша бурого медведя и застрелил его — не потому, что тот представлял опасность, а всего лишь потому, что его шкура стоила шестьсот долларов. Водитель быстро освежевал медвежонка и забросил его шкуру в грузовик, оставив труп гнить в лесу. Я был потрясен. Мы были в первозданной глуши, преклоняясь перед матерью-природой и восхищаясь ею по несколько раз в день, и вдруг такая бесцеремонность. Лесорубы, которых мы перед этим повстречали, незаконно рубили деревья — просто потому, что за каждое дерево они получают по сто баксов. Владимир подстрелил медвежонка — просто потому, что можно выгодно продать его шкуру. Я понимал, что жизнь этих людей была отнюдь не легкой, что им нужны деньги, но все-таки это не было достаточным оправданием их поступков. Медвежонок был диким животным, жившим в своей естественной среде, и ни у кого нет права убивать его из ружья. По-моему, это отвратительно. Чарли тоже был очень огорчен, но совсем по другой причине — потому, что он не видел, как Владимир это сделал.

— Эх, вот бы мне самому его застрелить! — стенал он. Я снова пришел в ужас, и мы спорили о том, правильно или неправильно убивать диких животных, еще на протяжении нескольких дней.

На ночь мы разместились в охотничьем домике. Там было невероятно душно, однако из-за комаров нельзя было даже открыть окна. В тиши избушки у меня появилось время подумать о доме. Накануне у моей жены был день рождения, и я отдал бы все, чтобы сейчас оказаться рядом с ней. Я больше года мечтал об этом путешествии. И вот теперь, когда моя мечта сбылась, грезил о доме — представлял, как отвожу детей в школу, купаю их или веду на прогулку в парк. Надо же, я мечтал о самых простых, повседневных вещах.