— Кипение, пар, — подсказал я.

— Вот именно. Вода не исчезла, она лишь перешла в новое состояние, которого математика своими отвлеченными методами не могла предугадать. Так допустите же, что нечто подобное мы наблюдаем и в данном случае! Наш мир предуготавливается к переходу в некое совершенно новое качество, и этот переход совсем уже близок! Но что там дальше — вот он, вопрос вопросов! Над этим безрезультатно бьются лучшие умы во всем мире. Однако — может же так быть, что все уже известно, все предзадано!..

Теперь он смотрел на меня, ожидая, когда я наконец соображу. И я сообразил, кажется. Пробормотал:

— Письмо Павла?..

— А случайно ли, по-вашему, — подхватил он, — я затевал весь тот разговор?.. Господь с ним, с Павлом, он лишь одно из звеньев в длиннющей, никогда не обрывавшейся цепи! Звено Великой Тайны, без которой всем нам... — Он осекся, не желая продолжать.

— Крышка... — закончил за него я.

— Не знаю, не знаю... — помрачнел Готлиб. — Во всяком случае, говорят же: кто предупрежден — тот вооружен. Вы лишь представьте себе, что Ной не был бы предупрежден о надвигающемся потопе! Согласитесь, судьба этой планетёнки сложилась бы существенно иначе... Не случайно в настоящее время все это дело находится под пристальным контролем не больше не меньше как администрации президента. Подключены самые разные ведомства, задействованы такие силы... — Он слегка понизил голос: — Правда, признаюсь вам, тут, как обычно, не обошлось и без некоторого перебора. Слишком разные организации путаются друг у друга под ногами, создается суматошная обстановка, далеко не способствующая выявлению истины. Еще бы! Спецзадание Президента! Операция «Рефаим»!.. Вон, Снегатырев со всей своей гоп-компанией какую развернул деятельность! Воистину, куда конь с копытом, туда и рак с клешней! Додуматься: при его-то невежестве — и соваться в такие материи!.. Ну, а где он, там уж и Погремухин, конечно, не отстает! Давно хочет подвинуть старика...

— Дядя? — слегка удивился я. Как-то весь внешний облик Ореста Северьяновича не предполагал в нем никакого притаенного коварства.

— Ах, — отмахнулся Готлиб, — перестаньте вы! Он вам такой же дядя, как я — деверь папе Римскому!.. Все, чего от них требовалось — это задействовать в операции непосредственно вас и на том умыть руки. Простая оперативная работа. Собственно, это все, на что они и способны. Но Корней Корнеич ничего из рук своих загребущих не выпустит, привык всю жизнь грести и свое, и чужое. А тут еще дело — под призором самой Администрации — эвон, какие возможны последствия!.. В общем, сами изволите понимать... Обстановочка, короче говоря... Ну да вам, я полагаю, ясно... Впрочем, свое дело они сделали: вы — тут, и это на сегодня основное...

Лишь тут у меня с языка соскользнул давно уже вертевшийся вопрос:

— Но... при чем тут я?..

— Вот! — воскликнул Готлиб. — Вот! Именно с этого нам, видимо, и следовало бы начать! Однако без прелюдии тоже никак было нельзя, вы попросту ничего бы не поняли. А чтобы поняли уж до конца... или близко к тому... придется — все-таки еще одно отступление. Поразмыслите-ка, мой друг, — отчего эта Великая Тайна двигалась к нам такими сложными путями? Монашеские ордена, тайные канцелярии. Почему надо было идти за нее на костер? Почему сжигать пакет в камине? Почему гибли почти все, кто был так или иначе к ней причастен? Разве у вас не возникает вопрос — почему бы не поступить как-нибудь проще, не сделать ее сразу всеобщим достоянием? Ну, к примеру...

— Опубликовать?

— Ну, хотя бы... — Готлиб смотрел на меня прищурившись — явно тут крылся какой-то подвох.

— А правда?.. — спросил я. Однако уже чувствовал в этом какую-то нелепость и неуверенно пробормотал: — Хотя... впрочем... Не знаю...

— Браво! — обрадовался Готлиб. — Вижу, вы, слава Богу, все-таки призадумались!.. Ибо... — Он назидательно поднял палец. — Ибо истинные тайны умеют себя оберегать!.. Быть может, вы знаете — когда создают любую конструкцию, то, помимо надежности и прочности, думают еще и о так называемой «защите от дурака». Между прочим, вполне укоренившийся технический термин. Что он способен вытворить, дурак, порой и предположить невозможно, а предостеречься все равно следует. И уж если некто... если некая сила, — называйте ее как душе заблагорассудится, — впустила эту Тайну в наш столь несовершенный мир, то должна была она позаботиться и о том, чтобы это знание не попало к какому-нибудь... г-м... да вот хоть бы, скажем, тому же Снегатыреву... А уж о том, чтобы сделать ее всеобщим достоянием!.. Только на миг представьте себе последствия! Каждый поймет ее в меру своего скудного разумения — и какой начнется вселенский бедлам!.. Вот почему она проникает в наш мир лишь по крупицам, в виде иносказаний, понятных немногим. И даже сильные мира сего, те, кто реально может что-либо в мире нашем изменить, получают лишь те крупицы, обладать коими они достойны. К счастью, в администрации Президента немало умных людей, и они это в состоянии уразуметь... Но есть, к сожалению, (тоже в немалом числе), тупые карьеристы, эдакие хваты, желающие все подгрести под себя в ожидании осязаемых мирских благ; такие делают ставку на всяких снегатыревых и иже с ними. Господь им судия; ничего путного у них все равно не выйдет, а хлопот, вот увидите, доставят еще уйму... Ладно, сейчас не о них речь... Тех же, кто способен постичь целое и затем по назначению передать необходимые крупицы...

— Вы хотите сказать, — вклинился я, — что такие, способные постичь это целое... что они — тоже существуют?

— О, разумеется! — подхватил он. — И в каждом поколении — иначе цепочка неминуемо прервалась бы, и Тайна бы навсегда умерла. Назовем их деспозинами. Не стану пока, чтобы не отвлекаться, уточнять это понятие, — не волнуйтесь, подойдем со временем и к этому... Кстати, и с ними дело обстоит далеко не всегда благополучно. Так, был один католический кюре, сто лет назад живший во Франции...

— Беренжер Сонье? — вспомнил я что-то из некогда услышанного.

— Да, да, именно! Вижу, вы не зря провели тут время... Так вот... Не буду уж вдаваться в подробности, но он в конце концов распорядился своими знаниями совсем, совсем не так, как было должно. О, печальнейшая история с довольно устрашающим финалом!.. Ах, не будем пока! Сейчас это все слишком побочно... Помните, я говорил, что направление, связанное с князем-самоубийцей — не единственное. Есть еще одно — его-то мы и считаем, если можно так выразиться, магистральным; к этому и приступим. В ту же самую пору в Петербурге проживал молодой флотский офицер, некий барон фон Штраубе. Несмотря на фамилию, вполне обрусевший...

Я напряг все внимание — теперь история явно подкатывалась ко мне. От проницательного взгляда Готлиба это явно не утаилось.

— И снова я вижу, — сказал он, — что семена ложатся на подготовленную почву... Не знаю уж посредством какого откровения, но сей лейтенант вдруг понял, для чего он предуготовлен. Кстати, он находился во дворце в тот момент, когда император Николай устроил приснопамятное аутодафе павловскому посланию... Но великое свойство этой Тайны, я так думаю, в том, что она передается не только благодаря письменам. Во всяком случае, — и тому множество подтверждений, — он каким-то образом прикоснулся... Затрудняюсь дать ответ, сколь многое он успел прознать... Но потом, со временем... Да, тут надобно сказать, что у него была... Жена, не жена, — называйте как хотите... Некая редкостной красоты...

— ...Глухонемая содержанка... — торопливо подсказал я, ибо опасность уже катилась по коридору и была озвучена разными голосами.

* * *

Визгливый женский:

«...А я вам говорю — гундосили! С утра гундосили! И сейчас вон гундосят!..»

Мужской, порядком встревоженный (по-моему, принадлежавший Оресту Северьяновичу):

«Ты это точно, Кумова? Не придумала?»

«Больно надо! Что ли, не знаете — у меня слух!.. По-вашему, я — только нужники чистить?.. Вон там, в апартаментах!.. Не слышите? Гундосят же!..»