— Вы, товарищ Кириченко, просто зазнались и все переводите на персоналии, — холодно отреагировал отец и перешел к делу. — Надо сделать шаг вперед в системе нашего руководства, поменять стиль. Секретариатом впредь руководить по очереди, помесячно, по алфавиту.

26 ноября 1959 года единогласно было принято решение: «На заседании Секретариата секретари ЦК председательствуют поочередно (помесячно)… Предложения об утверждениях и перемещениях наиболее ответственных работников отделов ЦК должны докладываться непосредственно Секретариату ЦК КПСС как органу коллективного руководства». На него же возлагалось коллективное «наблюдение за работой Отдела партийных органов и Отдела административных органов ЦК КПСС».

По существу, очень правильное и демократичное решение, но технически нереализуемое. На Секретариате невозможно коллективно изучить десяток досье кандидатов на замещение вакансии секретаря обкома, командующего армией или посла. Председательствовать на Секретариате можно по очереди, но готовить заседание все равно кому-то придется, и не помесячно, а постоянно. Иначе наступит хаос, каждый месяц все придется начинать сначала. А кто готовит вопросы, тот, независимо как называть его пост, и будет реально влиять на решение. Вот только кто? Теперь явно не Кириченко. На власть открыто претендовали Козлов и Игнатов и, как всегда, неявно, Микоян. Они и начали разыгрывать партию политических шахмат.

26 ноября 1959 года сессия Верховного Совета РСФСР освободила товарища Н. Г. Игнатова от обязанностей Председателя Президиума Верховного Совета РСФСР, так как «ЦК КПСС признал необходимым, чтобы Н. Г. Игнатов находился на основной работе секретарем ЦК КПСС». Таким образом, фигуры на политической шахматной доске вернулись в исходное положение. Все, за исключением «ферзя», Кириченко. Отец решил с ним распрощаться и поручил подыскать ему какую-либо должность, но только не в Москве. 7 января 1960 года Кириченко окончательно выбыл из игры. На заседании Президиума ЦК предложения доложил Брежнев: «Секретарем Ростовского обкома КПСС или послом в Чехословакию, на выбор».

Кириченко «поблагодарил за доверие и согласился пойти на любую, меньшую хотя бы в десять раз, работу, чем предлагают». Поразмыслив, выбрал Чехословакию, но от него уже ничего не зависело, Секретариат ЦК отправил его в Ростов.

Игнатов чувствовал себя на коне. А тут еще отец отсутствовал, почти весь февраль 1960 года путешествовал по Юго-Восточной Азии, в конце марта уехал на две недели во Францию. Кириченко формально сохранял все свои регалии, но с ним уже никто не считался. В Кремле возник вакуум власти, и Игнатов без колебаний решил заполнить его собой. Хотя в отсутствие отца на заседаниях Президиума ЦК председательствовали по очереди, Игнатов считал себя «вторым», а в доверительных беседах всем желающим слушать сообщал, что он на деле «первый», ну почти «первый» — пока Хрущев разъезжает по миру, кому-то приходится руководить страной, и этот кто-то — он, Игнатов. И вообще, Хрущев без него шагу ступить не может. К тому же он, Игнатов, сыграл главную роль в июньском кризисе 1957 года, он организовал «двадцатку», он «спас» Хрущева, и тот ему обязан по гроб жизни.

Фурцева с Аристовым вели себя осторожнее, но постепенно все больше начинали верить в восходящую звезду Игнатова и с каждым днем смелели. Остальные члены Президиума ЦК молча наблюдали за происходившим. С Игнатовым, человеком властным и злопамятным, отношений не портили. Козлов с Микояном демонстрировали дружбу Николаю Григорьевичу. Анастас Иванович, по его собственным словам, к Игнатову «хорошо относился: выходец из рабочих, ловкий и активный в работе», рассчитывал, что они сработаются, Игнатова ему удастся «приручить», но потом понял: нет, не сработаются, тот себе на уме и в Микояне не нуждается. И сразу выяснилось, что «он (Игнатов. — С. Х.) оказался неисправимым интриганом с непомерными амбициями».

Микоян объединился с Козловым, и теперь они все «художества» Игнатова в красках расписывали отцу. Первый заход они сделали по возвращении отца из Индонезии, но тот никак не отреагировал. После французской поездки, по свидетельству Микояна, «Козлов рассказал Хрущеву, что есть такая группа: Игнатов, Аристов, Фурцева. Я его поддержал, хотя мне жаль было Фурцеву. Но невозможно было ее отделить, она была целиком с ними. Аристов был неподходящий человек, с большими претензиями. Между прочим, он почему-то скрывал, что не русский, а татарин».

Я не понял, при чем тут национальность и почему это важно для Микояна, но бог с ним.

Отец тогда промолчал, но выводы для себя сделал. В воспоминаниях Анастас Иванович не упомянул о своих приватных разговорах с Хрущевым, а их не могло не быть, они неформально общались, если не ежедневно, то через день, после работы вместе прогуливались по Ленинским горам, потом вместе пили чай. Аппаратные игры продолжались четыре месяца, до мая.

В мае выяснилось, что проиграли оба: и Кириченко, и Игнатов. 4 мая Кириченко формально лишили постов члена Президиума и секретаря ЦК, а на его место секретарем ЦК Пленум избрал Фрола Романовича Козлова. Одновременно с Кириченко вывели из Секретариата ЦК Игнатова, его назначили заместителем Председателя Совета Министров СССР, но не первым, поручили заниматься заготовкой сельскохозяйственных продуктов. Вслед за ним «ушли» из секретарей ЦК двоих наиболее явных «игнатовцев» — Аристова и Фурцеву. Екатерину Алексеевну определили в министры культуры вместо уехавшего послом в Индонезию Михайлова, а Аверкия Борисовича «попросили сосредоточиться» на работе в Бюро ЦК по РСФСР. О Фурцевой отец дома ничего не говорил, мне кажется, что он ее по-человечески жалел. Но политика жалости не приемлет. А вот об Аристове он отзывался с досадой: «С ним начинаешь говорить о деле, а он все переводит на рыбалку».

Много позже, уже на пенсии, отец рассказал мне, что, рассадив всех по разным углам, он надеялся свести на нет игнатовское интриганство. По каким-то причинам он недооценил характер Игнатова, не принял в расчет, что тот не успокоится, не оставит мечты о высшей власти. И просчитался…

Я иногда задумываюсь, оставил бы он как есть эту троицу: Игнатов, Кириченко, Козлов, да плюс еще Микоян, — и грызлись бы они между собой, а он спокойно, без всякой угрозы для собственной власти, наблюдал за ними, изредка вмешивался, поддерживая то одного, то другого. Наверное, так было бы правильнее, но при одном условии: если бы отец не заботился в первую голову о деле. Власть для него всегда оставалась лишь инструментом. Так что со своих позиций он действовал логично.

На майском Пленуме произошли еще кое-какие изменения. Идеолога академика Петра Николаевича Поспелова обвинили в догматизме, приверженности к старым сталинским стереотипам в мышлении, и вслед за Аристовым «переместили» в Бюро ЦК по РСФСР, а затем и вовсе отправили заведовать Институтом марксизма-ленинизма.

Николай Ильич Беляев, который, как и Кириченко, с января уже фактически не работал, но еще формально состоял в высшем органе власти, теперь перестал наконец «числиться» в Президиуме ЦК.

Поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР лишился Климент Ефремович Ворошилов, последний из членов «антипартийной группы». После июня 1957 года он всеми способами демонстрировал верность отцу, однако возраст брал свое, и держать Ворошилова на столь высокой должности стало нецелесообразно. Жаловались на старика давно, но отец все медлил. Наконец решился. На место Ворошилова предложили избрать Брежнева, молодого, энергичного, проверенного и, как считал отец, абсолютно ему преданного. При этом Брежнев еще пару месяцев, до очередного, июльского, Пленума ЦК, продолжал оставаться секретарем ЦК.

Леонид Ильич быстро освоился в кремлевском кабинете Председателя Президиума Верховного Совета СССР. Он пришелся ему по душе куда больше цековского на Старой площади. Там — бесконечные заботы, дрязги между совнархозами, заводами, своенравными генеральными и главными конструкторами. В ЦК Брежнев, в числе других обязанностей, курировал оборонку. Приходилось непрерывно что-то решать, с кем-то конфликтовать, кого-то обижать. И не ровен час Королев, Янгель, Макеев или Туполев нажалуются Хрущеву.