— Понятия не имею, — ответил маршал и попытался в свою очередь расспросить отца.

Отец только крякнул, пообещал Ивану Степановичу поговорить поподробнее позднее, сейчас он очень занят, и набрал номер телефона начальника Генерального штаба маршала Василия Даниловича Соколовского. Тот тоже оказался неосведомленным о школе диверсантов, а разведка структурно входила в Генштаб, и Штеменко числился его заместителем. Некоторую ясность внес командующий сухопутными войсками маршал Малиновский, у него в округах образованы диверсионные роты спецназначения, по одной-две на округ, всего семнадцать. Но о школе диверсантов и он понятия не имел.

Создавалась пикантная ситуация, формировались не просто новые армейские подразделения, а совершенно новая боевая функциональная структура, а об ее предназначении, задачах, месте, занимаемом в войсках, вообще о ее существовании никто ничего не знал, даже самое высокое военное командование. Как маршалы смогут планировать использование в боевых операциях подразделений организацию, которую от них держат в секрете? Или у школы диверсантов совсем иные цели? Поневоле отцу на ум приходили самые зловещие мысли. Отец считал, что им очень повезло: Жуков в отъезде, до его возвращения в Москву оставалось еще более недели. После Югославии с 17 октября начинался визит в Албанию.

Забегая вперед, скажу, что в своем выступлении на состоявшемся в конце октября Пленуме ЦК отец не скрывал опасений. «Относительно школы диверсантов, — говорил он, — об организации этой школы знали только Жуков и Штеменко. Думаю, что неслучайно Жуков опять возвратил Штеменко в разведывательное управление. Очевидно, Штеменко нужен был ему еще для темных дел… Неизвестно, зачем было собирать этих диверсантов без ведома ЦК. Разве это мыслимое дело? И это делает министр обороны, с его характером. Ведь у Берии тоже была диверсионная группа, и перед тем, как его арестовали, Берия вызвал группу головорезов, они уже были в Москве, и если бы его не разоблачили, то неизвестно, чьи головы полетели бы». Оставлю на совести отца упоминание о Берии. Мне в связи с Жуковым оно режет слух. Но отцу виднее. Известно, что в критические моменты маршал, если того требовало дело, его дело, чужими жизнями жертвовал не задумываясь. Правда, тогда шла война. Но характер не переделаешь.

Не добившись ничего от маршалов, отец вызвал генерала Штеменко. Мгновенно оценив обстановку, тот решил все валить на Жукова.

— Виноват, — стоя перед Хрущевым в цековском кабинете, оправдывался генерал армии, — это не моя инициатива. Мне маршал Жуков приказал, а он не только министр обороны, но и член Президиума ЦК. Я думал, что он все утряс в верхах и обычного постановления об организации школы не требуется.

После разговора со Штеменко отец отбросил последние сомнения, если они у него еще оставались: Жукова надо снимать, и сделать это оперативно, до его появления в Москве.

Штеменко тоже понял, что Хрущев знает все. А раз так, то ему следует, пока он еще начальник ГРУ, предпринять все доступные ему меры и, в первую очередь, предупредить Жукова.

Выйдя из кабинета отца, Штеменко поспешил на неподконтрольный никому, кроме его самого, узел связи ГРУ. Оттуда он послал Жукову сообщение о развертывающихся в Москве событиях. Штеменко шел на риск, но на риск оправданный. Если маршал успеет принять меры, какие и как, он не знал, то его, Штеменко, будущее… Сомнений не возникало, он взлетит высоко. Очень высоко. Если же ничего не получится, то, судя по разговору с Хрущевым, его, так или иначе, освободят от должности, в ГРУ ему больше не служить. Осторожный Штеменко сформулировал шифровку Жукову с расчетом на любой поворот в будущем. Он лично проследил за тем, как с узла связи передали сообщение и, не заходя в кабинет, уехал домой.

17 октября 1957 года, на следующий день после упомянутых выше разговоров, собрали Президиум ЦК, он освободил генерала Штеменко от должности начальника ГРУ Генерального штаба и возвратил командование ГРУ в руки генерала Михаила Алексеевича Шалина, который возглавлял разведку до Штеменко, в 1953–1956 годах. Первым заместителем у Шалина остался генерал-полковник Мамсуров.

Но главным на Президиуме в тот день стал не вопрос о Штеменко, его решили походя, говорили о самом Жукове. По пункту 2 «О состоянии политической работы в Советской Армии» докладывал начальник Политического управления генерал-полковник Желтов. Из военачальников в зале заседаний, кроме него, присутствовали: командующий сухопутными войсками маршал Малиновский и Главнокомандующий войсками Варшавского Договора маршал Конев. В виду секретности и деликатности поставленного на обсуждение вопроса, больше никого от Министерства обороны не пригласили. Говорили о политико-воспитательной работе, но все понимали — речь идет о судьбе Жукова.

С первого дня своего воцарения в Министерстве обороны в 1953 году Жуков откровенно третировал Желтова, сам ему не звонил, на совещания не приглашал, делал вид, что его просто не существует. В феврале 1956 года уговорил отца не избирать Желтова ни в ЦК, ни в Ревизионную комиссию под предлогом, что ему уже подыскивают замену. Желтов все это знал и, в свою очередь, возненавидел Жукова. Ненавидел его молча, он же не просто министр обороны, но и член ЦК. По положению Желтов не подчинялся Жукову — министру, выходил на ЦК, то есть на того же Жукова — члена Президиума.

Докладывая, Желтов старался сохранять видимость объективности, но ему это плохо удавалось.

— Политическая работа в армии принижена, — жаловался он. — Мне, начальнику Политического управления, запрещено выезжать в войска без разрешения. Министр, товарищ Жуков, относится ко мне неприязненно. Из-за чего? Он считает, что я в 1955 году возражал против его назначения министром обороны!

Последнее — явная нелепица. Никому и в голову не приходило спрашивать какого-то Желтова, назначать или не назначать Жукова. Возможно, Желтов выражал недовольство таким решением, а Жуков об этом прознал.

Желтов припомнил Жукову все: и угрозы заставить политработников научиться командовать войсками, а то они привыкли только языком молоть. «Сорок лет болтают, потеряли всякий нюх, как старые коты», и это он говорит о политических работниках, — возмущался Желтов. В зале захихикали, но генерал невозмутимо продолжал:

— В другом месте Жуков заявляет: «Им, политработникам, только наклеить рыжие бороды и дать кинжалы, они перерезали бы всех командиров».

После Желтова попросили высказаться маршалов. Выступление Желтова их обидело.

— Складывается впечатление, что одному Желтову близки политорганы, а нам они чужды. Это неверно, — начал без пяти минут министр обороны маршал Малиновский. — Другое дело, не сложились отношения у начальника Политического управления с министром, есть натянутость. Надо все излагать объективно. Больно слышать, что наши маршалы зазнались, они такого упрека не заслужили. Положение в войсках товарищ Желтов изложил необъективно. Низовые работники на товарища Желтова обижаются, попасть к нему на прием невозможно.

— Не могу согласиться с оценкой товарищем Желтовым состояния политработы в армии, — маршал Конев вторит маршалу Малиновскому. — Нельзя противопоставлять политработника командиру. Кадры армии преданы партии. Не соответствует истине, что военачальник, что хочет, то и делает. А вот личные отношения между министром и начальником Политического управления ненормальные.

Ни Малиновский, ни Конев и словом не обмолвились о Жукове, его судьба предрешена, они об этом знали и такое решение одобряли. Они вступились за честь Вооруженных сил, в которых служили до Жукова и будут служить после него. Выступления Желтову, по их мнению, необъективного, они не простили и не собирались прощать. Забегая вперед, скажу, что новый министр обороны маршал Малиновский, в 1958 году, через несколько месяцев после описываемых событий, выживет генерал-полковника из армии и последнего без шума переведут на работу в ЦК.

После Конева пришла пора высказываться членам Президиума ЦК, не столько о политработе в войсках, сколько решать судьбу своего коллеги по Президиуму товарища Жукова.