На самом деле в июне 1957 года сложилось совершенно новое соотношение сил. Впервые за многие годы аппарат, а именно из его представителей всегда комплектовался Центральный комитет, из статиста превратился в активное действующее лицо. Теперь он определял расстановку сил, в том числе на самом верху, в Президиуме ЦК. Без сомнения, и раньше никто, включая Сталина, не мог действовать, не учитывая интересов этой могущественной прослойки. Но тогда над ЦК и всей страной довлело таинство власти. Сейчас все упростилось. Окутанные до сего часа ореолом недостижимости члены Президиума ЦК спустились в зал, оказались обычными людьми. Их можно поддержать, а можно им и отказать. Так проявился, возможно, один из существенных уроков ХХ съезда. Постепенно аппарат набирал силу, реальная власть все больше перетекала в среднее звено.
Мне запомнился один очень характерный разговор с Игнатовым. Как-то осенью, наверное, в 1958-м, на дачу к нам заехала большая компания. В Кремле что-то недообсудили… Отправились на прогулку. Впереди шел отец. Я замыкал процессию.
Почему-то рядом со мной оказался Игнатов. Он только обживался в Москве, и я его едва знал. Некоторое время шли молча. Потом Игнатов стал что-то говорить о том, что они отца в обиду не дадут, волноваться нечего, а «этим» они показали…
Я сначала не очень разобрался, о чем идет речь. Разговор я не поддержал, просто не знал, что ответить. Игнатов произнес еще несколько фраз и двинулся вперед к основной группе. Я, наверное, не запомнил бы этих слов, если бы не поразивший меня покровительственный тон по отношению к отцу.
Воистину начиналась эпоха аппарата. Из 1957 года она протянулась к октябрю 1964-го и дальше — в эпоху расцвета аппаратного правления, которую мы справедливо называем застоем. Справедливо, потому что с воцарением аппарата наступила пора безудержного роста энтропии, хаоса. Никто не пытался его сдерживать, наводить порядок, каждый тянул в свою сторону, каждый преследовал свои, сначала ведомственные, затем и просто личные интересы. Власть постепенно распадалась и, в какой-то момент центр ее окончательно утратил силу. Хаос возобладал, энтропия одержала победу над организацией, над порядком. Но в 1957 году так далеко никто не заглядывал.
Маршал Жуков, или… генерал Бонапарт?
На июньском Пленуме Жуков вместе с другими державшимися отца кандидатами в члены Президиума ЦК: Козловым, Фурцевой, Шверников, Брежневым, а также просто секретарями ЦК Беляевым, Аристовым, новичками Игнатовым и Куусиненом становится полноправным членом Президиума ЦК. Тем летом он несколько раз появляется у нас на подмосковной даче. Внешне отношения между ним и отцом выглядели безоблачными. Они подолгу гуляли по дорожкам парка, что-то обсуждали, смеялись.
Потом мы с отцом некоторое время не виделись. Мы с женой и нашими институтскими друзьями уехали на «Победе» путешествовать по Кавказу. Отца задержали дела, и он смог выбраться в отпуск только в самом конце августа. По пути в Москву мы, переправившись на пароме через Керченский пролив, на пару дней заскочили к родителям, отдыхавшим на госдаче в Ливадии. Там они принимали многочисленных гостей, в том числе и Жукова. В отличие от остальных, отдыхавших семейными парами, маршал приезжал к отцу один; как я уже упоминал, с женой Александрой Диевной он давно расстался, по слухам, на своей даче он жил с некой Галиной, по специальности врачом. В гости он Галину не брал. В один из дней всей компанией отправились в горы, в заповедник, не охотиться, а погулять, пострелять из ружей по тарелочкам, полакомиться шашлыками. Там, в Крымских горах, я видел маршала Жукова в последний раз. Он стоял под дубом в клетчатой ковбойской рубашке и о чем-то оживленно беседовал с отцом. На следующий день мы с женой продолжили свое автомобильное путешествие, спешили в Москву к 1 сентября, в институте наступала дипломная пора. Отец с Жуковым оставались в Ялте до конца сентября. Затем они разъехались. Жуков улетел в Москву готовиться к намеченному на начало октября официальному визиту в Югославию, а отец, приняв вдову американского президента Франклина Рузвельта — Элеонору, уехал в Киев на маневры сухопутных сил.
В Югославию Жуков отбыл, как и подобает министру обороны: из Севастополя, на тяжелом крейсере «Куйбышев». Его командир вспоминал через много лет, что маршал пребывал в хорошем настроении, шутил, в разговорах тепло отзывался об отце, однажды за обедом произнес тост за его здоровье. Визит проходил успешно. Не забывавшие недавней войны югославы подчеркнуто демонстрировали свое уважение человеку, к чьим ногам пал Берлин. За Югославией потянулась Албания, и ей хотелось принять высокого гостя.
И тут как гром среди ясного неба: 27 октября, в воскресенье, на последней странице газеты «Правда» в рубрике хроники появилось сообщение, что Президиум Верховного Совета СССР назначил маршала Советского Союза Малиновского Родиона Яковлевича министром обороны СССР. Чуть ниже мелким шрифтом была набрана информация об освобождении маршала Советского Союза Жукова Георгия Константиновича от этой должности. И никаких комментариев! Ни на последней, ни на первой странице.
Выходной день вся семья, как обычно, проводила на даче, и я попытался расспросить отца. Он только буркнул в ответ, что в силу различных обстоятельств товарищи сочли такое решение своевременным.
— Так будет лучше, — неопределенно сказал он.
Я ничего не понял, но тон и поведение отца ясно демонстрировали: дальнейшие вопросы ни к чему не приведут.
В тот день я случайно оказался свидетелем их, видимо, последнего разговора.
Я входил в дом, когда раздался телефонный звонок. По звуку я определил: кремлевка и рванулся побыстрее снять трубку, но отец уже направился к телефону, махнул мне рукой: мол, не надо, сам подойду. Замешкавшись, я ненароком подслушал разговор.
— Здравствуй, Георгий, — глухо ответил отец на приветствие.
Я навострил уши и уже намеренно задержался в прихожей. Так, по имени, отец называл только двух людей: Маленкова и Жукова. Первый в октябре 1957 года звонить не мог, значит, Жуков. Он спешно вернулся в Москву. После приветствия наступила пауза. Согласно воспоминаниям Жукова, он сказал отцу: «Ты теряешь друга».
— А так, как ты, друзья разве поступают? — недовольно возразил отец. Опять растянулось молчание. Дольше топтаться в прихожей стало неудобно, могло попасть от отца за подслушивание. Я прошел в столовую. К завтраку постепенно собиралась вся семья. Через несколько минут вернулся отец. Невольно я вскинул голову с немым вопросом.
— Жуков звонил, — сказал отец, ни к кому не обращаясь. [47]
Сейчас, по истечении десятилетий, слова Жукова: «Ты теряешь друга», приобретают пророческий смысл. Хотя дружба в политике и между политиками понятие весьма относительное.
И тем не менее, позволю себе пофантазировать. Кто знает, если бы отец не избавился от Жукова, а затем и от Серова, то и его судьба могла сложиться иначе. Возможно, не произошло бы сговора членов Президиума ЦК, поддержанного новыми, более сговорчивыми министром обороны Малиновским и председателем КГБ Семичастным, приведшего к отставке отца семью годами позднее, в октябре 1964 года. Возможно… А возможно, что отца бы сняли не в 1964, а в 1958-м или даже, том же 1957-м. И не Брежнев с Шелепиным, а Жуков с Серовым. Правда, Жуков Серова невзлюбил еще с конца войны, тогда Жукова назначили командовать оккупационными войсками в Германии, а Серова Сталин приставил к нему соглядатаем, сделал его первым заместителем командующего группой советских войск.
Ну и что из того? Политика порой сводит вместе людей из самых разных лагерей. Свела же она откровенно презиравших друг друга Брежнева с Шелепиным, почему бы ей не свести вместе Жукова с Серовым? Все возможно.
3 ноября «Правда», как впрочем, и все остальные газеты, сообщила, что в октябре, дата не называлась, состоялся Пленум Центрального комитета, который обсудил вопрос об улучшении партийно-политической работы в Советской армии и Военно-морском флоте. [48]