Что касается эпилога, то едва ли можно от меня ждать, что я подрублю под собой сук и сделаю вывод, будто для человечества история Жанны кончается трагически, казнью, а не начинается с нее. Необходимо было всеми правдами и неправдами показать канонизированную, а не только сожженную Жанну. Ведь мало ли женщин сгорело по собственной неосторожности, махнув муслиновой юбкой над горящим камином в гостиной. Но быть канонизированной – совсем другое дело и несравненно более важное. Так что, боюсь, эпилог придется оставить.

Для профессионального критика (я сам был им) хождение по театрам наказание Господне. Спектакль – зло, которое он со скрежетом зубовным должен выносить за плату, и чем скорее оно кончится, тем лучше. Возникает подозрение, что тем самым он становится непримиримым врагом театрала, который сам платит деньги и потому считает: чем длиннее пьеса, тем больше удовольствия он получает за свои денежки. И так оно и есть, особенно вражда эта сильна в провинции, где зритель ходит в театр исключительно ради пьесы и так усиленно настаивает на определенной длительности развлечения, что менеджеры, имеющие дело с короткими лондонскими пьесами, попадают в весьма затруднительное положение.

В Лондоне у критиков имеется подкрепление в виде целой категории зрителей, которые ходят в театр, как иные ходят в церковь: для того, чтобы продемонстрировать свои наряды и сравнить их с нарядами других; чтобы не отставать от моды; чтобы было о чем говорить на званых обедах; чтобы получить возможность обожать главного исполнителя; чтобы провести вечер где угодно, только не дома. Короче говоря, руководятся любыми мотивами, кроме интереса к самому драматическому искусству. В модных районах число неверующих, но посещающих церковь, не любящих музыку, но посещающих концерты и оперы, не любящих театр, но посещающих спектакли, так велико, что проповеди пришлось сократить до десяти минут, а спектакли до двух часов. Но даже и тут прихожане ждут не дождутся благословения, а зрители занавеса, чтобы отправиться наконец туда, куда они в действительности стремятся – на ленч или на ужин, хотя и так уже зрелища начинаются как можно позже, а зрители еще и опаздывают к началу.

Таким-то, образом по милости партера и прессы распространяется дух фальши. Никто не говорит прямо, что настоящая драма – скучища адова и заставлять людей мучиться больше двух часов кряду (они имеют возможность отдохнуть во время двух длинных антрактов) требование непосильное. Никто не скажет: "От классической трагедии и комедии меня так же воротит, как от проповедей и симфоний, я люблю полицейскую хронику, объявления о разводах и всякие танцы и декорации, которые сексуально возбуждают меня, или мою жену, или моего мужа. И как бы там ни притворялись разные интеллектуальные снобы, для меня удовольствие просто не вяжется ни с каким видом умственной деятельности, и я не сомневаюсь, что и у остальных так". Этого никто не говорит, однако девять десятых того, что выдается за театральную критику в столичной прессе Европы и Америки, представляет собой не что иное, как путаную парафразу этого высказывания. И другого смысла эти девять десятых не имеют.

Я не жалуюсь на такое положение дел, хотя оно (совершенно необоснованно) направлено против меня. Я могу так же не обращать на это внимания, как Эйнштейн не обращал внимания на людей, неспособных к математике. Я пишу в классической манере для тех, кто платит за вход в театр потому, что любит классическую комедию или трагедию, так любит, что когда пьеса хорошо написана и хорошо поставлена, они с неохотой отрываются от нее, чтобы поспеть на последний поезд или омнибус и добраться домой. Они не только не опаздывают к спектаклю на полчаса, нарочно являясь попозже, после позднего обеда (начинающегося в восемь – половине девятого), – они часами стоят в очередях на улице перед театром задолго до начала, чтобы получить билет. В странах, где спектакль длится неделю, зрители приносят с собой корзинки с едой и стойко выдерживают до конца. От этих-то любителей зависит мой заработок. Я не закатываю им двенадцатичасовых представлений, так как пока такие развлечения неосуществимы, хотя спектакль, начинающийся после завтрака и кончающийся на закате, физически возможен и с исполнительской, и с зрительской точки зрения не только в Обер-Амергау, но и в Суррее или Мидлсексе. Просидеть всю ночь в театре было бы ничуть не менее увлекательно, чем провести всю ночь в палате общин, а пользы куда больше. Что касается "Святой Иоанны", то здесь я постарался уложиться в установленное классическое время три с половиной часа беспрерывной игры, не считая одного антракта, да и то по соображениям, не имеющим ничего общего с искусством. Я знаю, что поступил нехорошо по отношению к псевдокритикам и людям "света", чьи посещения театра – чистое лицемерие. Я даже испытываю к ним некоторое сострадание, когда они уверяют, что мою пьесу, как она ни замечательна, неминуемо ждет провал из-за того, что она не начинается без четверти девять и не кончается в одиннадцать. Факты сокрушающим образом говорят против них. Они забывают, что не все такие, как они. Но, повторяю, мне жаль их, и хотя ради них я не стану переделывать пьесу и помогать ненавистникам театра выжить из него тех, кто его любит, я тем не менее могу подсказать им несколько средств, которые вполне им доступны. Они могут избежать первой части пьесы, прибегнув к своей обычной уловке – опоздать к началу. Могут избежать эпилога – уйти, не дожидаясь конца. А если оставшийся, не поддающийся сокращению минимум все равно покажется им тягостным, они могут ведь и совсем не ходить на спектакль. Но это крайнее средство я не одобряю, оно нанесет урон моему карману и их душам. Уже некоторые из них заметили, что главное – не реальное время, которое занимает спектакль, а то, насколько быстро оно проходит для зрителя. Они увидели, что театр, хотя и производит очищающее действие в аристотелевы мгновения, не всегда так скучен, как им до сих пор казалось. Какое нам дело до некоторых неудобств, причиняемых спектаклем, когда пьеса заставляет забывать про них?

Май, 1924

Роберт. Нету яиц! Нету яиц! Тысячу громов! Как ты смеешь мне говорить, что яиц нету!

Эконом. Сир, я же не виноват. Это воля Божья.

Роберт. Кощунство! Не достал яиц – и норовишь свалить на Господа Бога!

Эконом. Ну а что же я сделаю, сир? Я не могу сам нести яйца.