Дамян-воевода и пандаклийский султан [464]
Заехал Дамян однажды
В зеленый дремучий ельник,
В ельник, в густой можжевельник.
С Дамяном триста юнаков,
Семеро лютых боснийцев,
Семь белых юнацких стягов
И три гайдука в дозоре.
Софры [465]разложили юнаки,
Покрыли скатертью белой,
Ставили блюда златые,
Резали белые хлебы,
Сивых кололи барашков,
Жарили мясо баранье,
Красные вина студили,
Уселись поесть да выпить.
Ели они до отвала,
Пили они, сколько влезет.
Вдруг прибыл первый дозорный
И обратился к Дамяну:
«Дамян ты наш, воевода,
Султан снарядил погоню,
Грозный султан пандаклийский: [466]
В поле траву сосчитаешь, —
Султанская рать без счета».
Дамян отвечал юнаку:
«Ступай на место, дозорный,
Ступай, охраняй палатки».
И снова Дамян пирует.
Вдруг прибыл второй дозорный
И обратился к Дамяну:
«Вставай, Дамян, поднимайся,
Совсем уж близка погоня:
Листья в лесу сосчитаешь, —
Султанская рать без счета».
Дамян отвечал юнаку:
«На место ступай, дозорный,
Ступай, охраняй палатки».
И снова Дамян пирует,
Печали забыл, тревоги.
Вдруг прибыл третий дозорный
И обратился к Дамяну:
«Не время, Дамян, для пира,
Вставай, Дамян, поднимайся,
Совсем уж близка погоня:
В море песок сосчитаешь, —
Султанская рать без счета,
Живьем нас турки захватят».
Вставал Дамян, поднимался,
Плясать начинал он хоро,
Выхватил тонкую саблю,
Взмахнул он саблей зеркальной,
И закружился с нею,
И закричал он громко:
«Что мне печаль и тревога,
Что мне султан пандаклийский,
Разбойник, пес шелудивый!»
Едва он молвил такое,
Совсем уж близко погоня.
Дамян быстрей закружился,
Налево махнул — полвойска,
Направо — все войско прикончил,
Один лишь султан остался.
И молвил султан Дамяну:
«Дамян, воевода грозный,
Молю я тебя, прошу я,
Голову не отсекай мне,
Одно лишь выколи око,
Одну отруби мне руку,
Одну отсеки мне ногу,
Ходить я по миру стану,
Буду рассказывать людям,
Какой воевода ты страшный».
Малый Радойца [467]
Боже милый, великое чудо!
Гром гремит или земля трясется?
Или море рушится на скалы?
Или вилы бьются на Попине? [468]
Нет, не гром тут, не земля трясется,
И не море рушится на скалы,
И не вилы бьются на Попине,
Это в Задаре [469]бьет ага из пушек.
Рад злодей Бечир-ага проклятый,
Что поймал он малого Радойцу,
Бросил гнить в глубокую темницу!
Двадцать бедных пленников в темнице,
Плачут все, один лишь распевает,
Утешает пленников несчастных:
«Вы не бойтесь, братья дорогие!
Бог пошлет на помощь нам юнака,
Тот юнак нас выведет на волю!»
А когда к ним бросили Радойцу,
Вся темница горько зарыдала,
Проклинали пленники юнака:
«Пропади ты пропадом, Радойца!
На тебя одна была надежда,
Что избавишь нас ты от неволи,
Ты же сам в темницу к нам попался
Как теперь нам выйти из темницы?»
Говорит им малый тот Радойца:
«Не печальтесь, братья дорогие!
Завтра утром, только день настанет,
Пусть Бечир-ага придет в темницу,
Вы скажите, что скончался Раде,
Он меня, быть может, похоронит».
Лишь наутро белый день занялся,
Закричали двадцать горемычных:
«Чтоб ты сдох, проклятый Бечир-ага!
Ты зачем подкинул нам Радойцу?
Лучше б ты, ага, его повесил!
Нынче ночью он у нас скончался,
Мы от смрада чуть не задохнулись!»
Отворили турки дверь в темницу,
Выволокли пленника на волю.
Говорит турецкий Бечир-ага:
«Унесите труп и закопайте!»
Но жена Бечир-аги сказала:
«Бог с тобой, не умер этот Раде,
Он не умер, только притворился.
Бросьте вы ему огонь на тело,
Может, курва, он пошевелится».
Бросили огонь ему на тело,
Но юнацкое у Раде сердце,
Не дрожит юнак, не шевелится.
Вновь жена Бечир-аги сказала-.
«Бог ты мой, не умер этот Раде,
Он не умер, только притворился.
Принесите, турки, вы гадюку
Да ему за пазуху засуньте,
Побоится Раде той гадюки,
Может, курва, он пошевелится».
Отыскали турки ту гадюку,
Сунули за пазуху юнаку,
Но юнацкое у Раде сердце,
Не дрожит юнак, не шевелится.
Тут жена Бечир-аги сказала:
«Бог ты мой, не умер этот Раде,
Он не умер, только притворился.
Вы гвоздей штук двадцать принесите
Да забейте пленнику под ногти,
Тут и мертвый дрогнет от мучений».
Вышли турки с двадцатью гвоздями,
Забивают пленнику под ногти,
Но юнацкое у Раде сердце,
Не дрожит юнак, не шевелится.
Вновь жена Бечир-аги сказала:
«Бог ты мой, не умер этот Раде,
Он не умер, только притворился.
Соберите девушек вы в коло,
Пусть придет красавица Хайкуна,
Ей юнак, быть может, улыбнется».
Заманили в коло тех красавиц,
Привели прекрасную Хайкуну,
Вкруг него красотка заходила,
Перед ним ногами заиграла.
Ну и девка, господи ты боже!
Всех она и выше и прекрасней,
Красотой все коло помрачила,
Статным видом коло удивила,
Только звон стоит от ожерелий
Да шумят узорные шальвары!
Как услышал этот шум Радойца,
Левым оком глянул на красотку,
Правой бровью подмигнул девице.
Увидала смех его Хайкуна,
Мигом с шеи сдернула платочек,
На глаза набросила юнаку,
Чтоб другие турки не видали.
Говорит родителю Хайкуна:
«Не бери, отец, греха на душу,
Прикажи предать земле юнака!»
Тут жена Бечир-аги сказала:
«Не копайте пленнику могилу,
Лучше бросьте прямо в сине море,
Накормите рыб гайдучьим мясом».
Взял его Бечир-ага турецкий
И швырнул юнака в сине море,
Но нехудо плавал в море Раде,
Далеко уплыл он от Бечира.
Вышел он на берег синя моря,
Белым горлом крикнул на свободе:
«Ой вы, зубы, белые вы зубы,
Из ногтей мне вытащите гвозди!»
Сел юнак, скрестил у моря ноги,
Двадцать он гвоздей зубами вынул,
Их себе за пазуху припрятал,
Только нет и тут ему покоя.
Только ночка темная настала,
Он к аге пробрался на подворье,
Притаился около окошка.
Сел ага с супругой за вечерю,
Говорит жене своей любимой:
«Ты послушай, верная супруга!
Вот уж девять лет прошло и боле
С той поры, как Раде стал гайдуком,
Не могу спокойно я вечерять,
Опасаюсь малого Радойцы.
Слава богу, что его тут нету,
Что его мы нынче загубили!
Я тех двадцать пленников повешу,
Только дай дождаться до рассвета».
Малый Раде слушает и смотрит,
Глядь — уже стоит он перед агой!
Ухватил Бечира он за горло,
Голову из плеч он вырвал турку.
Ухватил Бечирову супругу,
Двадцать ей гвоздей загнал под ногти,
И пока загнал их половину,
Эта сука душу испустила.
И сказал ей малый тот Радойца:
«Помни, сука, что это за мука!»
Тут Радойца кинулся к Хайкуне:
«Ой, Хайкуна, душенька-красотка!
Ты найди ключи мне от темницы,
Отпущу я пленников на волю!»
Принесла ключи ему Хайкуна,
Вывел Раде пленников на волю.
Говорит Радойца той Хайкуне:
«Ой, Хайкуна, душенька-красотка!
Принеси ключи мне от подвала,
Поищу я золота немного,
Не близка мне до дому дорога,
Надо будет чем-нибудь кормиться».
Отперла сундук ему Хайкуна,
Где горою талеры [470]лежали,
Но сказал ей малый тот Радойца:
«Для чего мне, девушка, железки?
Ведь коня я нынче не имею,
Чтоб коню ковать из них подковы».
Отперла сундук ему Хайкуна,
Где лежали желтые дукаты,
Кликнул двадцать пленников Радойца,
Оделил их поровну деньгами,
Сам же обнял девушку Хайкуну,
В Сербию отвез ее с собою,
И повел ее креститься в церковь,
Окрестил Хайкуну Анджелией
И нарек ее своей женою.
вернуться
464
Переведено по тексту сб. БИТ, т. 2, с. 230–232. Записано в районе г. Сливен. Прототипа главного героя болгарские ученые видят в одном из сливенских гайдуков начала XIX в.
вернуться
465
Софра (турецк.) — круглый низкий столик, за которым можно сидеть только на земле или на полу.
вернуться
466
Пандаклийский султан — видимо, правитель с. Пандаклия (ныне Лесково, Старозагорского округа) в юго-восточной Болгарии. Болгары нередко величали «султанами» местных турецких правителей. Именно эти правители обычно снаряжали ополчение из числа местных турок в погоню за гайдуками. И только в исключительных случаях в дело вступали регулярные части турецкой армии.
вернуться
467
Переведено по тексту сб.: Караджич, т. III, № 51. Записано от слепца Г. Балача, уроженца области Лика (Хорватия). В оригинале главный герой назван Радоицей. Испытания героя углями и змеей, по всей видимости, перенесены в эту песню из очень популярной баллады о том, как девушка притворилась мертвой и ее испытывал погожий жених.
вернуться
468
Попина — долина в бассейне р. Лики.
вернуться
469
Задар. — Этот далматинский город находился под венецианским, затем под австрийским управлением и никогда не принадлежал туркам. Певец ошибся в выборе места действия.
вернуться
470
Талеры — крупные серебряные монеты.