Халил ищет коня своего брата Муйо [432]
Аги в Удбине [433]пили, гуляли,
Тридцать аг и еще четыре,
Старина Чейван-ага был с ними.
Только лишь успели аги выпить,
Головы оборотились к окнам,
Поле все затмилось от пылищи,
А в пыли детина показался,
Серебром и золотом блистает.
Он все ближе, аги смотрят, смотрят,
А признать его никак не могут.
Старый дедушка признал детину:
«Хрничин Халил [434]к нам самолично1
Вот уже целых четыре года
Влахи серого его забрали,
И ему путь в Турцию заказан.
У Краины [435]обломились крылья,
Муйо причинен большой убыток,
Четовать не может больше Муйо.
Выставлю я выблядка за двери,
Пусть только в корчму зайдет он выпить!
А придет из Кладуши сам Муйо —
Русу голову он брату срубит».
Встал в дверях корчмы Халил Хрничин
И селям турецкий агам крикнул.
Аги все ответили Халилу,
Не ответил Чейван-ага старый,
Только косо глянул на Халила:
«Что, мошенник? Уж четыре года,
Как коня Хрничина ты отдал,
Мой Халил, в мадьярскую державу
И у Краины сломал ты крылья,
А Хрнице причинил убыток —
Четовать [436]теперь не может Муйо».
Снова хлопнули входные двери,
Стало быть, в корчму заходит Муйо.
Искоса он глянул на Халила
И с бедра потягивает саблю,
Зарубить родного брата хочет.
Тотчас тридцать удбинян вскочили,
Не дали ему убить Халила,
Только из корчмы того прогнали.
Муйо пьет вино со всеми.
Сел Халил у мраморного входа,
Громко крикнул корчмарю Омеру:
«Принеси-ка на дукат вина мне!»
И Омер вина Халилу вынес.
Только лишь Халил вино то выпил,
Потекли по лицу его слезы,
Заскрипел он белыми зубами,
Выкатил юнацкие очи:
«Срам, Чейван-ага, твоим сединам,
За что ты меня опозорил?
Разве силой коня взяли влахи?
Я заснул, юнак разнесчастный,
Близ Кунары, [437]зеленой планины,
Там-то серого коня и украли.
Я ищу его четыре года,
Дедушка Чейван, в земле гяурской,
Голоса его нигде не слышно,
Сотню городов уже объехал!»
На ноги вскочил Халил с крылечка,
Побежал по зеленому полю.
На Кунару, зеленую планину.
Здесь Халил в ущелье спустился
И нашел дуплистую елку,
Вытащил мадьярскую одежду,
Снял свое, в мадьярское оделся.
После на плечо ружье закинул.
И по Шибенику и во Задару [438]
Ходит, серого коня он ишет,
А когда он пришел в Сень каменный
К башне Сенянина Ивана
Й как раз прошел под белой башней,
Серый конь заржал из подземелья. [439]
Сел Халил на холодный камень,
Проливает горючие слезы.
Иван-капитан его увидел
И племяннику Тадии крикнул:
«О Тадия, дитя дорогое,
Приведи ко мне мадьярипа,
Что горючие слезы проливает!»
Нету отговорок у Тадии,
Вниз на улицу сошел немедля
И Халилу говорит такое:
«Мадьярин из земли Мадьярской,
Иван-капитан тебя кличет!»
На ноги вскочил Халил, брат Муйо,
И как только взобрался на башню,
Шапку снял, до пояса склонился
И, целуя руки капитану,
Оступился и протягивал руки.
Иван-капитан в него всмотрелся:
«Что ты плачешь, мадьярин, так горько?
Может, хочешь белого хлеба,
Может, красного вина ты жаждешь,
Может, желтых маджариев [440]нужно?»
Стал Халил отвечать капитану:
«О Иван-капитан могучий,
Желтых маджариев мне хватает,
Белого хлеба не хочу я,
Красного вина я не жажду,
Но прошло уже четыре года,
Как хожу я по земле мадьярской)
Серый конь у меня украден,
Добрый серый булюкбаши Муйо.
Муйо в плен забрал меня когда-то,
И отца-старика со мною вместе,
И еще меньшого брата Янка
Вместе с доброй матушкой моею.
Нас увел он в Малую Кладушу.
Хорошо жилось у Хрницы Муйо,
Я ходил за Муйовым серым,
Но, к несчастью, был украден серый,
И не смею в Кладушу вернуться —
Булюкбаша голову отрубит.
Я б, юнак, в Мадьярию подался,
Но отца не могу я оставить,
Не могу и свою матушку бросить,
Также Янка, брата меньшого.
Горючие слезы проливаю,
Потому что серого услышал».
«А узнал бы ты серого дебелого?»
«Я узнал бы, клянусь нашей верой!»
«О, Тадия, отведи мадьярина,
Пусть увидит серого большого!»
Как ступил Халил в подземелье,
Так увидел серого дебелого,
Засиял он весь, словно сосулька.
Иво тотчас Халилу молвил:
«Видно, добр твой кладушинский Муйо.
Смог бы ты на коне этом ездить?
До сих пор никому не удавалось!»
«Я смогу, клянусь нашей верой!»
Зануздал Халил серого большого,
Вывел из душного подземелья
И поехал полем широким.
Боже милый, что делает серый!
Напрямик, без дороги он скачет.
Хрничин Халил думает думу:
«Я бы мог ускакать, конечно,
И добраться до Малой Кладуши,
Но я вред причиню капитану,
А ведь я поклялся перед богом,
Что вреда ему чинить не буду».
Повернул Халил к белой башне,
И отвел коня в подземелье,
И поднялся к Ивану на башню,
И вино стали пить они вместе.
Распахнулись в горницу двери,
И вбежал письмоносец влашский,
Скинул шляпу, до земли склонился,
Руку поцеловал капитану
И письмо положил в ту руку,
Писанное на бумаге тонкой.
Посмеялся над ним Иван Сенянин.
Вот что бан из Задара пишет:
«Прочти мое пестрое посланье!
Ты, Иван, посватал мою дочку,
Ты прекрасную Ефимию посватал.
Я тогда письмом тебе ответил:
«Замуж дочка пока не выходит».
По прошествии этого года
Написал я письмо другое:
«Нет еще приданого у дочки».
А теперь ей досаждают сваты —
Также семеро приморских капитанов.
Никому я отказать не смею,
Потому устраиваю скачки, [443]
Разослал всем тонкие письма:
Кто конем подходящим владеет,
Пусть приедет на задарское поле.
Всех коней мы здесь порасставим.
За того Ефимия выйдет,
Чей скакун всех скакунов обгонит».
Присмотрелся капитан к Халилу:
«Мядьярин из земли мадьярской,
Ты скажи мне, как твое имя?»
«Виде-барьяктар мое имя,
Я из влашского града Балтулина!»
«Хочешь, Виде, на сером состязаться?
Вот тебе пять сотен дукатов.
Если ты обгонишь всех на сером
И поженишь Ивана-капитана
На прекрасной Ефимии бана —
На плечах твоих голову оставлю
И твоим турецкий серый станет!»
«Нашей верой клянусь, хочу я.
От меня вреда не будет бану!»
Крикнул капитан что было силы:
«О мой сын, племянник мой Тадия,
Выстрелите со стены из пушек!»
Нету отговорок у Тадии,
Тотчас побежал Тадия к пушкам,
Выстрелил из двенадцати пушек,
Остальные пятьсот не трогал.
Выводят кобылу капитану,
Он поехал на стройной арабской,
Знаменосец, племянник Тадия,
Золотом блещет на рыжей,
А Халил поехал на сером.
Боже милый, что делает серый,
Только поля задарского достигли!
Посмотрел то Сенянин Иван:
«Добрый конь под добрым юнаком,
И юнак доброй выучки тоже».
Как подъехали к задарским воротам,
Множество людей там было
На породистых и беспородных
И на стройных конях арабских.
Высмотреть Халил Хрничин хочет,
Где покажется бешеная лошадь.
Поглядел по сторонам Халил Хрничин
И арабскую куцую увидел
Из богатого влашского Колошвара.
За четыре пары поводьев
Четверо мадьяр ее держали.
Шея у ее плечей не уже,
Чем два локтя мужских самых сильных,
А сияет лошадь, как сосулька.
Ровно триста коней было в списке,
Когда их записывать стали
И на сером закрыли список.
Провожает Халила Сенянин:
«Виде-знаменщик, если веришь в бога,
То, гляди, не сделай мне худого!»
«Кет, не сделаю, клянусь нашей верой!»
Привели коней на побережье.
Ровно на четыре часа скачка.
Устроили все справедливо,
По полю веревку протянули,
Поставили здесь же две пушки,
И едва веревка упала,
Полетели по полю кони,
А над ними выстрелили пушки,
Чтобы в Задаре каменном знали,
Что к нему полетели кони.
Как во первом часу той скачки
Серый обогнал всех отставших,
Во втором часу той скачки
И других коней обогнал он.
Видит добрый Халил Хрничин,
Перед ним коней уже нету.
Но вскричала вила с планины:
«Серого гони побыстрее,
Шестеро жеребцов перед тобою:
Двое белых дюка из Млетака,
Двое рыжих могучего Леховича,
Вороные Бортулича-старца
Из Котора, каменного града,
И кобыла колошварского бана!»
Обогнал коней Халил Хрничин,
Но арабскую кобылу не может.
Полчаса они скакали рядом.
Вдруг со стороны вскричала вила:
«Горе твоей матери, Хрничин.
У кобылы — две посестримы,
А у серого только одна я.
Прогнала я от серого виду,
Но другая надела ему путы,
Задержать коня она хочет.
Вытащи-ка пару пистолетов,
Выстрели коню перед ногами,
Может быть, отгонишь этим вилу,
А не то она серого погубит!»
Бедный Халил схватил пистолеты,
Рядом с серым выстрел раздался,
Нагонять начал бедный серый.
Полчаса он скачет, братцы,
То арабская кобыла обгонит,
То серый булюкбаши Муйо,
То рядом обе лошади скачут.
Закричала вила в сторонке:
«О Халил, твоей матери горе!
Ты закрой оба черных глаза,
Растопырь сапоги со шпорами,
Разверну я пошире крылья
И под серого коня подлягу,
Может, он обгонит кобылу!»
Распустила вила свои крылья
И согнулась под конем, под серым,
Тотчас серый обошел кобылу.
Он настолько обогнал кобылу,
Что и длинное ружье не дострелит,
Пистолетный выстрел не услышишь.
А под городом золоченая карета,
А в карете прекрасная Ефимия.
Только серый домчался до кареты,
Перепрыгнул золоченую карету.
Пасть свою он до того разинул,
Выкатил свои глаза настолько,
Что смотреть без страху невозможно.
Так доехал Халил холеный.
Вот коня он серого водит.
Тут их бан остановил обоих,
Отдых и еду им предоставил.
А когда рассвело, наутро
Задарские пушки застреляли.
Повезли прекрасную Ефимию.
Покатила золоченая карета,
В ней была прекрасная Ефимия.
Доехали до чистого поля,
И Халил на серого прикрикнул,
Из кареты выхватил Ефимию,
Кинул на коня за собою.
В Турцию Халил убегает,
Но Иван-капитан ему крикнул:
«Кто ты? Турок из земли турецкой?»
Отвечает с коня ему Хрничин:
«Да, я турок из земли турецкой,
Я солгал, не сказал тебе правды,
Не слуга я булюкбаши Муйо,
Я Халил Хрничин самолично!»
Закричал ему с кобылы Иван:
«О Халил, голова твоя дурная,
Ты же мне побратим по богу —
Побратим я кладушинского Муйо,
Побратим я Мустай-бега из Лики! [444]
Ты не должен увозить девицу,
А не то письмецо напишу я
Побратиму Мустай-бегу из Лики,
Побратиму булюкбаше Муйо.
Они с тебя голову снимут,
Возвратят мне Ефимию снова».
Только это Халил услышал,
Ефимию с серого скинул:
«Ефимия, моя посестрима,
Зла держать на меня не надо!»
Усадил ее в карету Халко,
В лоб поцеловал капитана,
Поехали в Сень все вместе,
Все до Сеня, каменного града!
Много пива у Ивана было,
На пятнадцать дней Халилу вдосталь
Как только пятнадцать дней минуло,
Иван вошел к нему в светлицу:
Золотое яблоко [445]— Мустай-бегу,
Булюкбаше — пятьсот дукатов,
А Халилу — серого большого,
Покрытого золоченой попоной,
Дал ему племянника Тадию
С двадцатью солдатами вместе,
Чтобы проводили через горы.
Уехал Халил в Малую Кладушу,
А Тадия в Сень возвратился.
вернуться
432
Переведено по тексту сб. МЮП, с. 165–173. Записано в Боснии среди славян-мусульман. Песня входит в цикл о братьях Муйо и Халиле (см. вступительную статью).
вернуться
433
Удбина— ныне село в бассейне р. Лики (Хорватия), вблизи границы с Боснией. В первой половине XVI в. Удбина была захвачена турками и превращена в крепость, центр Ликского санджака (края).
вернуться
434
Халил Хрничин(Хрница). — По преданиям, Муйо, Халил и Омер — братья. Родились в Удбине, затем переселились в Великую Кладушу, которая здесь названа Малой. Предполагают, что они жили около середины XVII в.
вернуться
435
Краина— Боснийская Краина, западные районы Боснии, включая захваченные хорватские земли.
вернуться
436
Четовать— участвовать в составе четы (отряда добровольцев) в набегах на пограничную территорию, заселенную славянами-христианами.
вернуться
437
Кунара. — Эта гора часто упоминается в боснийских песнях. Она приобрела значение эпического места. Такой горы в Югославии нет. Возможно, первоначально подразумевались Куновица-планина в восточной Сербии и Куновац-гора в районе Котар, то есть вблизи места действия боснийских песен.
вернуться
438
Задар, Шибеник, Сень— города на далматинском побережье, заселенные славянами-христианами.
вернуться
439
Подземелье— приземная или наполовину скрытая в земле часть «башни», вытянутого вверх каменного двухэтажного дома.
вернуться
440
Маджария— мадьярская золотая монета.
вернуться
441
Котор— приморский город в Черногории.
вернуться
442
Колошвар— Клуж, город в Трансильвании (Румыния).
вернуться
443
Никому я отказать не смею, // Потому устраиваю скачки… — Далее в песне дана одна из боснийских версий общеславянского сюжета о скачке-состязании (см. выше «Солнце и юнак состязаются», «Дитя малое и Черный Арапин»),
вернуться
444
Мустай-бег из Лики— эпический персонаж ряда боснийских песен. Его историческим прототипом считают славянина-мусульманина Мустафа-агу Хуракаловича, который, по преданиям, жил в XVII в., был удбинским и ликским капитаном и воевал с ускоками. Интересно, что в этой песне ускок Иван Сенянин и «турок» Мустай-бег оказываются побратимами.
вернуться
445
Золотое яблоко. — Вообще-то оно считалось свадебным подарком: его дарил жених невесте, кум — куме. Не подарить невесте яблоко — великий грех, как утверждается в некоторых песнях. Ввиду столь важной роли яблоко стало синонимом подарка вообще. В яблоко втыкались дукаты, поэтому его называли «золотым».