Горожане. Миниатюра из рукописи 'Закон о рудниках деспота Лазаревича' (XVI в.). Сербия.
Королевич Марко, Груя и Филипп Мадьярин [235]
Как затеял пир Филипп Мадьярин,
Чтоб просватать деву Соколину,
Семь десятков королей позвал он,
Восемьдесят пригласил он банов, [236]
Пригласил на трапезу по чести,
Не был зван лишь Королевич Марко:
Коль приедет Королевич Марко,
Он приедет с Груей, малым сыном.
Марко пьет вино неутомимо,
Ну, а Груя много пьет ракии,
От ракии он заводит ссоры,
Как придут они на двор к Филиппу,
Как приедут, вмиг затеют ссору,
Королевский пир они расстроят.
Есть у Марка милая сестрица,
Молодая Лева-самодива,
Прилетела Лева в дом Филиппа,
Услыхала: восемьдесят банов,
Семь десятков королей с Филиппом
Пьют, едят и только молят бога,
Чтоб про то не ведал буйный Марко.
Записала Лева-самодива
Сладкие слова гостей в застолье,
Отослала Марку эти речи.
Белое письмо слетело к Марку
Да легло на правое колено,
Ужинает Марко и читает.
Увидал то Груя, подивился,
Мягко Марку говорит дитятя:
«Что же ты, мил батюшка, читаешь
Белое письмо, а стынет ужин?
Что же в нем написано такое?»
Марко тихо Груе отвечает:
«Ой же, Груя, милое дитятя,
Коль спросил, скажу тебе по правде:
Ведь устроил пир Филипп Мадьярин,
Чтоб просватать деву Соколину,
Семь десятков королей позвал он,
Восемьдесят пригласил он банов,
Не позвал лишь нас с тобою, сыне,
Оттого что мы с тобой охальны,
Только явимся на пир веселый,
Вмиг расстроим царское застолье,
Посрамим Мадьярина Филиппа.
Как о том прослышала сестрица,
Написала белое письмо мне».
Груя тихо батюшке промолвил:
«Что ж, давай незваными поедем!»
И седлать коней они вскочили.
Шарка верного седлает Марко,
Груя же выводит Газибара.
Сели в седла добрых два юнака,
И промолвил Королевич Марко:
«Ой же, Груя, малое дитятя,
Что ж не взял фонарь ты золоченый?
Мы б его на трапезу Филиппу
Привезли, чтоб днем сиял и ночью!»
Повернул коня тут малый Груя,
Чтобы взять светильник золоченый,
Но опять ему промолвил Марко:
«Груя, лучше ты не возвращайся,
Коль вернешься, нам пути не будет».
Ровными дорогами помчались
И подъехали к двору Филиппа,
А самшит-ворота на запоре.
Тут пришпорил Груя Газибара,
Птицей взмыл с конем по-над стеною,
Отворил Филипповы ворота,
Чтобы въехал Королевич Марко.
Гости, видя это, подивились,
Но никто из них не потеснился,
Не пошевельнулся дать им место.
Марка с Груей встретил сам Мадьярин:
«Марко-побратим, будь добрым гостем!»
И хотел вести коней в конюшню,
Но промолвил Королевич мягко:
«Ой же, побратим Филипп Мадьярин,
Ты не тронь коней моих горячих,
Эти кони сами разомнутся,
А скажи, где у тебя светильник,
Чтоб горел на трапезе веселой,
Чтобы тешил семь десятков славных
Королей да восемьдесят банов?»
Не смутился тем Филипп Мадьярин,
И пошел он в новые покои,
Нарядил он деву Соколину,
Разубрал ее во чисто злато.
На ее девичьи белы пальцы
Перстни он надел перевитые,
А в перстнях горели самоцветы,
Дал ей чашу серебра литого
И к гостям во двор невесту вывел,
Чтоб служила королям и банам,
Подносила им вино по чину.
Марко за столом уселся с краю,
Обнял Грую, малого дитятю,
Посадил на правое колено.
Принял Марко чашу Соколины,
Красное вино до донца выпил,
Чашу девушке вернул обратно.
Тут черед и Груе был бы выпить,
Поднесла и Груе Соколина,
Поднесла наполненную чашу,
Но не принял Груя этой чаши,
А схватил он девушку за ручку,
Стиснул белые девичьи пальцы,
Разломал на белых пальцах перстни,
Наземь покатились самоцветы.
Груя их — хватать, в карманы прятать
И увидел то Филипп Мадьярин:
«Ой вы, гости, восемьдесят банов,
Видите ль, с чего ведется ссора?»
Посмотрели восемьдесят банов,
Семь десятков королей взглянули,
Отвечают восемьдесят банов:
«Ой же, славный Королевич Марко,
Разве тот юнак, кто деву мучит,
Кто за правую хватает руку
Да ломает на белых пальцах перстни?
Ну-ка, Груя, коли впрямь юнак ты,
Коль юнак да из юнаков первый,
Три реки переплыви великих,
Одолей и Саву и Мораву,
Одолей Дунай наш тихий, белый,
Поезжай-ка в Кара-Влашску землю,
В царский сад валашский поезжай-ка,
Там увидишь древо кефарично, [237]
Древо светит, словно месяц ясный,
Листья светят, словно ясны звезды,
Золотых три яблока — повыше,
Светят яблоки, что солнце в небе.
Ты сорви три яблока с вершины,
Привези в Филиппово застолье,
Для закуски яблоки разрежем,
Будем есть и запивать ракией,
Ты ж получишь деву Соколину».
Как услышал Груя эти речи,
Отпустил он деву Соколину,
Отпустил и на ноги вскочил он,
Стал седлать поспешно Газибара.
Увидал то Королевич Марко,
Тихо сыну милому промолвил:
«Ой же, Груя, малое дитятя,
Ты бы здесь оставил Газибара,
Больно норовист он, необъезжен,
Да и ты лишь кой-чему обучен, —
Как вам с ним осилить можно реки?
А возьми-ка ты отцова Шарка,
Он-то знает, где на реках броды,
Лишь вчера он прискакал оттуда».
Груя милого отца послушал,
Газибара на дворе оставил,
Шарка оседлал себе в дорогу.
Мигом на коня вскочил дитятя
И по ровным поскакал дорогам,
Три реки великих переплыл он
Да поехал в землю Кара-Влашску,
В царские сады на Шарке въехал.
Там увидел древо кефарично.
Жалко Груе яблоки срывати,
Он поближе к дереву подъехал,
Ухватил его за середину,
Раскачал и вырвал вместе с корнем,
Вскинул на плечо, как будто палку.
А ведь было древо самодивским,
Выскочили из корней древесных,
Выскочили аж три лами-сучки,
Первая из них сказала Груе:
«Ой же, Груя, малое дитятя,
Ты оставь нам древо кефарично,
Дам казну несчетную за древо».
Тихо Груя чудищу промолвил:
«Я и сам такой казной владею,
Древо кефарично — подороже».
А вторая ламя так сказала:
«Ты оставь нам древо кефарично,
Дам тебе бесценных я каменьев».
Тихо Груя чудищу промолвил:
«Ой же ты, вторая ламя-сучка,
У меня каменьев тех — без счету,
Древо кефарично — подороже».
Третья ламя так тогда сказала:
«Ты помедли, малое дитятя,
Дам тебе я деву Соколину».
Был же малый Груя неразумен,
Больно девой завладеть спешил он,
Доброго коня остановил он,
Догнала его тут ламя-сучка,
Проглотила Шарка ламя-сучка.
Конь промолвил Груе по-албански: [238]
«Ой же, Груя, Груя неразумный,
Что глядишь, зачем дивишься чуду?
Посрамили мы с тобою Марка!
Сунь-ка руку в седельную сумку,
Отыщи зубчатые в ней шпоры,
На юнацкие надень их ноги
Да разрежь меня по частым ребрам,
Кожу накромсай мою на лапти,
Чтоб пронять меня до белых легких,
Чтоб заныло ретивое сердце,
Чтоб я вспомнил годы молодые,
Выскочил из пасти лами-сучки.
С доброго коня ты спрыгни, Груя,
Размахнися палицей тяжелой
Да прибей всех трех проклятых чудищ,
К конскому хвосту их привяжи ты!»
Груя верного коня послушал,
Сунул руку в седельную сумку,
Отыскал зубчатые в ней шпоры,
Привязал к ногам своим юнацким,
Резал он коня по частым ребрам,
Накромсал полосочек на лапти,
Больно стало ретивому сердцу,
Вспомнил Шарко годы молодые,
Выскочил-таки из ламьей пасти!
Ухнул Груя палицей тяжелой
Да прибил всех трех проклятых чудищ,
К конскому хвосту их привязал он,
Древо вскинул на крутые плечи,
Переплыл он три реки великих,
А как въехал в ровную долину,
Только пыль взметнулась на дорогах!
Семь десятков королей пируют,
Пьют, едят и восемьдесят банов,
Пьют, над Марком, как один, смеются:
«Разве веришь, Королевич Марко,
Разве веришь, что приедет Груя,
Золотых три яблока положит,
Чтобы взять вам деву Соколину?
Самодивское ведь это древо,
Там в корнях сидят три лами-сучки,
Съели сучки малого дитятю».
Марко Королевич так ответил:
«Ешьте, пейте, короли и баны,
Пейте, ешьте, короли и баны,
Груя, точно, малое дитятя,
Но оно — от Маркового корня,
Груя обязательно вернется,
Золотых три яблока вам бросит,
Увезем мы деву Соколину».
Не успел ту речь закончить Марко,
Груя малый ко двору подъехал.
Говорит тогда Филипп Мадьярин:
«Ты скажи-ка малому дитяти,
Пусть во двор не тащит клятых сучек;
На сносях сидят тут королевы,
Как бы им не выкинуть детишек». [239]
Марко сделал, как сказал Мадьярин,
Встретил Грую, малого дитятю,
И промолвил Королевич Марко:
«Ой же, Груя, малое дитятя,
Ты оставь-ка этих ламей-сучек,
Привяжи снаружи их к воротам,
Да внеси-ка древо кефарично,
Посреди двора его посадишь».
Семь десятков королей взглянули,
Поглядели восемьдесят банов,
Удивились, на ноги схватились,
Добрые слова возговорили:
«Знали мы про древо кефарично,
Ведали, да только не видали,
Дожили — и увидали древо,
Достается дева Соколина,
Достается малому дитяти,
Пусть ее он любит на здоровье!»
Тихо Груя тут промолвил слово:
«Ой же ты, Филипп Мадьярин славный,
Пусть взрастает древо кефарично,
Пусть растет до будущего года.
Если бог пошлет, родит мне дева,
Спородит мне дева Соколина,
Спородит мне доброго сыночка.
Мы тогда приедем к деду в гости,
К древу дивному привяжем люльку,
Покачаем нашего сыночка,
Сядем мы в тени под этим древом,
Сядем мы с Мадьярином Филиппом,
И подаст нам дева Соколина,
И подаст вина нам и ракии».
вернуться
235
Переведено по тексту сб. БНТ, т. 1, с. 271–278. Записано в Болгарии. Сказочный по происхождению и, по-видимому, общеславянский сюжет песни значительно старше тех эпических имен, которые в ней фигурируют. В песне представлена версия, сложенная в пору расцвета цикла о Марке Королевиче.
вернуться
236
Бан(венг.) — правитель крупной области.
вернуться
237
Древо кеферично— сказочное дерево. Значение эпитета неясно. Возможно, это искаженное «кипарисное» или «камфарное».
вернуться
238
Конь промолвил Груе по-албански. — Чтобы, по мнению певца, его не поняли лами, не знающие албанского языка.
вернуться
239
На сносях сидят тут королевы, // Как бы им не выкинуть детишек. — Королевы так испугаются при виде страшных чудовищ, что преждевременно разродятся. Этой немотивированной деталью песня перекликается с былиной «Илья Муромец и Соловей-разбойник», где от змеиного свиста и звериного крика Соловья
По всему еще по городу по Киеву
Бережи (жеребы) кобылы жеребились,
Поносны бабы разродились.