Глава 40
И отвечал Господь Иову, и сказал:
«Корящий Крепкого поспорит ли впредь?
Пусть винящий Бога отвечает Ему!»
И отвечал Иов Господу, и сказал:
«Вот, я ничтожен; что отвечу Тебе?
Руку мою кладу на уста мои!
Однажды говорил я — не возражу вновь;
даже и дважды — не буду впредь!»
И отвечал Господь Иову из бури, и сказал:
«Препояшь твои чресла, стань, как муж;
Я буду спрашивать, а ты отвечай!
Желаешь ли ничтожить Мой суд,
Меня обвинить, чтоб оправдать себя?
Подобна ли Божьей твоя длань
и можешь ли громами гласить, как Бог?
Так укрась же величием и славой себя,
в благолепие и блистание облекись,
излей ярость гнева твоего,
воззри на всех гордых и смири их!
Воззри на всех гордых и унизь их
и придави злых к земле,
всех их совокупно зарой во прах
и лица их мраком завесь!
Тогда и Я похвалю тебя,
что твоею десницею ты храним!
Воззри: я Бегемота сотворил, как тебя;
травой он кормится, словно вол.
Какая мощь в чреслах его
и твердость в мышцах его живота!
Как кедр, колеблется его хвост;
сухожилия бедер его сплелись.
Нога его, как медяная труба,
и, как стальная палица, его кость!
Он — начало Божьих путей,
сотворен над братьями своими царить;
ибо горы приносят ему дань
со всеми зверями, что играют в них.
Меж зарослей лотоса он лежит,
в болотах, в укроме тростника;
заросли лотоса покрывают его,
и обступают его ивы ручья.
Вздуется ль поток — не страшно ему,
хотя б пучина хлестала ему в пасть.
Кто его ухватит возле глаз,
подцепит его за нос багром?
Ты можешь Левиафана поймать удой
и прижать леской ему язык?
Проденешь ли тростник ему в нос
и проколешь ли его челюсть шипом?
Станет ли он множить мольбы,
говорить тебе умильные слова?
Заключит ли он с тобой договор,
возьмешь ли его в рабы навек?
Станешь ли, как с пташкой, с ним играть,
свяжешь ли на забаву для девиц?
Будут ли рыбаки вести о нем торг,
между хананеями тушу делить?
Пробьешь ли копьем кожу ему
и голову — рыбацкой острогой?
Подыми-ка на него свою длань
и запомни: ты бьешься в последний раз!
Глава 41
Смотри, надежда тебя предаст:
не падешь ли от одного вида его?
Нет смелого, кто б вызвал его на бой;
кто же предо Мной отважится стать?
Кто предварит Меня и обяжет ко мзде?
Под целым небосклоном все Мое!
Не умолчу о действии мощи его,
о дивной соразмерности членов его.
Кто приоткроет край его одежд,
кто проникнет сквозь двойную его броню?
Врата его пасти — кто их отворит?
Ужас — зубов его круг!
Величавы ряды его щитов,
как печатью, намертво скреплены,
плотно пригнаны один к одному —
и ветру не провеять между них!
Ряд к ряду тесно прижат,
они сцеплены так, что разъять нельзя.
От его чоха блистает свет,
и глаза его, как вежды зари, —
из пасти его рдеет огонь,
искры разлетаются окрест нее!
Из его ноздрей валит пар,
словно из клокочущего котла, —
его дых раздувает жар углей,
пламя пышет из гортани его!
На его вые почила мощь,
и ужас несется впереди него;
крепко сплочена его плоть,
словно литая, не задрожит;
как камень, твердо сердце его,
жестко, как жернов, на котором трут.
Когда встает, дрожат силачи,
от испуга теряют они ум!
Ударишь ли его? Не выдержит меч —
сломится копье, и дрот, и стрела;
железо с соломой равняет он
и с трухлявой древесиной — медь!
Лучник не заставит его бежать,
за мякину он считает камни пращи —
за мякину палица идет у него,
и смешон ему свист копья!
Под брюхом его грани черепиц,
он на ил налегает, как борона;
нудит он пучину клокотать, как котел,
и в кипящее зелье претворяет зыбь, —
за ним светится его след,
словно поседела глубь морей!
Подобного ему нет на земле:
не ведающим страха он сотворен.
На все высокое смотрит он:
всему, что горделиво, он царь!»
Глава 42
И отвечал Иов Господу, и сказал:
«Теперь знаю: Ты можешь все,
и невозможно противиться Тебе!
Кто есть сей, что промысл мрачил
речами, в которых разуменья нет?
Да, Ты явил дивное, непонятное мне,
великое, непостижное для меня.
Внемли же, я буду говорить,
и что буду спрашивать, изъясни!
Только слухом я слышал о Тебе;
ныне же глаза мои видят Тебя, —
сего ради отступаюсь
и раскаиваюсь во прахе и пепле!»
И было после того, как Господь сказал те слова Иову, и молвил Господь Элифазу из Темана: [988]
вернуться
988
Стихи снова сменились прозой; этим подчеркнуто, что книга кончается так, как она началась, — идиллией. Поразительно, что автор после картин предельной патетики с высокой поэтической дерзостью решается кончить повесть в тонах сказочного юмора (чего стоят хотя бы «говорящие» имена трех дочерей!).