Но вот на тропинке показался человек, один лишь вид которого привел Огнянова в смятение.

К мельнице шел турок!

Это был плотный человек высокого роста, в зеленой чалме и широких шароварах, перепоясанный кушаком, из-за которого торчал длинный ятаган. На спине путник нес мешок.

Вероятно, это был один из тех турок, о которых Огнянову говорила Марийка.

Башибузук.

Что ему здесь надо?

Выхватив револьвер, Огнянов наблюдал за турком, а тот большими шагами поднимался вверх по тропинке.

Он прошел мимо заброшенной мельницы, шагах в пятидесяти от нее, но не обернулся, а продолжал идти дальше.

Огнянов пришел в совершенное недоумение. Разрешить его он не мог, так как был обречен на полную неподвижность и бездействие.

Оставалось одно — наблюдать и выжидать. Турок все шел вверх по течению реки.

Но вот он перешел ее по камням, углубился в густой бурьян, зеленевший у самого подножия обрыва, и остановился.

Как отметил про себя Огнянов, он остановился как раз там, где начиналась тропинка, ведущая в горы.

Огнянов побледнел.

Это была единственная тропинка, по которой он, в случае нужды, мог бы вернуться в горные дебри. Ни в каком другом месте подняться было нельзя — крутые утесы преграждали дорогу. Огнянов вздрогнул. Может быть, турок хочет заградить ему путь? Не идут ли вслед за этим человеком другие?

И тут турок снял чалму, чтобы заправить внутрь болтавшийся конец.

Теперь голова и лицо башибузука были открыты, и Огнянов мог рассмотреть его как следует.

Он увидел красивое молодое лицо с широким белым лбом, на который падали густые русые кудри.

Невольно вскрикнув от удивления, Огнянов стал у окна, засунул два пальца в рот и свистнул.

Пронзительный свист огласил долину и раскатистым эхом отдался в скалах.

Башибузук, выпучив глаза, смотрел на мельницу, из которой доносился свист, и

,

заметив наконец Огнянова, махавшего руками, стремительно бросился бежать назад. То был Соколов. Друзья горячо обнялись.

—

Бойчо,

Бойчо

, так ты жив, братец! Что ты тут делаешь? — кричал Соколов, растроганный до слез.

—

Ну и хорош же ты, доктор, в этом наряде!

—

Что ты тут делаешь, брат? Когда пришел?

—

Ночью… Почему ты так замешкался?

—

Я? — в недоумении спросил Соколов.

—

Марийка тебя нашла не сразу?

—

Какая Марийка?

—

Как, значит, она тебя не нашла? — спросил изумленный Огнянов. — А я нынче утром послал тебе с ней записку…

—

Никто меня не нашел, — ответил Соколов, — да и невозможно было меня найти.

Огнянов, удивленный, взглянул на него.

—

Но как ты здесь очутился? Куда ты идешь?

—

Бегу.

—

Бежишь, доктор?

—

Мог бы и сам догадаться по моему наряду.

—

И ты в таком виде вышел из Бяла-Черквы?

—

Из Бяла-Черквы я вышел ночью, а потом укрывался в Хамбаревой мельнице.

—

Вот как! Значит, мы были соседями, не подозревая об этом. Чудеса, да и только!.. И Марийка куда-то запропастилась… — сказал Огнянов, в душе у которого зародилась новая тревога. — Ну, так куда же ты идешь?

—

Хотел идти в горы. Только того и ждал, чтобы мне принесли паспорт и деньги. Но теперь уж мы с тобой не расстанемся. На жизнь и на смерть — вместе!.. Ах, Бойчо, Бойчо, ах, брат мой! До каких ужасов дожила наша несчастная родина! Кто бы мог подумать!

—

Садись, садись, поговорим.

XII. История одного невосставшего города

Прижавшись к стене в углу, два товарища подробно рассказали друг другу о событиях, случившихся в Клисуре и Бяла-Черкве в течение последних девяти дней. Из рассказа Соколова, — точнее, из его отчета, — Огнянову все стало ясно. Он понял то, что до сих пор было для него загадкой.

Действительно, Бяла-Черква не восстала, так же как и многие другие города и села, хотя они были подготовлены к восстанию не хуже, чем она, а иные даже лучше. Установленный срок был нарушен, и преждевременная вспышка погубила все дело…

При первом же известии о клисурском восстании мнения в местном комитете разделились: одни считали, что надо только готовиться отразить нападение, не подавая для него повода, и восстать лишь в том случае, если будет прислан отряд для подкрепления; другие ратовали за то, чтобы знамя восстания было поднято немедленно и — будь что будет! Третья же точка зрения, широко распространенная среди видных горожан, была — капитулировать. В тот самый момент, когда комитет решал

вопрос

о поднятии знамени, капитулянты обманным путем захватили и посадили под замок в подвал попа Ставри самых горячих членов комитета — доктора, Попова и Редактора. Они же послали в К. депутацию с чорбаджи Юрданом во главе, дав ей наказ выразить покорность и верноподданнические чувства султану от имени населения Бяла-Черквы и просить о защите города.

Местные власти, — а они в те дни сами растерялись, — с радостью приняли заявление депутации и послали

в

Бяла-Черкву пятьдесят башибузуков с

приказом

отобрать у населения оружие и остаться в городе для его охраны. Вскоре во дворе конака выросла целая гора

ружей,

пистолетов и ятаганов. Итак, громоотвод, имя которому капитуляция, был установлен, и Бяла-Черква была спасена. Она принесла в жертву только одного человека — Марко Иванова. Его заковали в кандалы и отвезли в Пловдив — держать ответ за черешню… Кто его выдал, неизвестно.

Пять дней спустя — это было вчера — на горе появилось знамя, и снова пошли всякие разговоры да толки, снова блеснула надежда. Все волновались, разнесся слух, что несколько тысяч повстанцев идут с гор на помощь Бяла-Черкве… Этими вооруженными силами якобы командуют русские и сербские офицеры… Никто не знал наверное, откуда идет эта неожиданная помощь, — казалось, она с неба упала… Каблешков столько раз говорил о какой-то таинственной армии, готовой примчаться

в

указанный час, что ому поверили даже маловеры. Все радостно смотрели на знамя, реявшее на одной из балканских круч… Некоторым уже мерещились на горных склонах люди с винтовками; но это были просто кустарники. Другие, обладавшие более острым зрением, уверяли, будто они даже разглядели русских солдат, узнав их но большим мохнатым шапкам. Тогда к арестованным пришел поп Ставри и, отперев дверь, сказал:

—

Грешно, чада мои, держать вас под замком. Мичо был прав. Идите поглядите, что творится в горах…

Три узника стрелой вылетели из дома. Полчаса спустя они, во главе двух десятков сапожников, захватили конак, а вместе с ним бея, оружие и власть! Город пришел в восторг. Бяла-Черква восстала! Знамя с вышитым львом — рукоделье Рады — развевалось над площадью. Но в то же самое время пришло тревожное известие, которое произвело на всех ошеломляющее впечатление: спустившийся с горных пастбищ пастух сообщил, что на Балканах никаких войск нет. А Тосун-бей уже идет к Бяла-Черкве, чтобы разрушить ее до основания! Одновременно с этим пришло другое известие, усилившее растерянность и панику. Трое клисурских повстанцев, спустившись с гор, укрылись в училище, в верхней части города. То был Кандов, раненный в руку, и с ним еще два клисурца. Старуха сторожиха поместила их на чердаке и накормила хлебом, — они двое суток питались только травами, — потом, по их просьбе, сообщила о них Бырзобегунеку, который принес им одежду, фесы и табак. Но не успели они выкурить по цыгарке, как увидели сквозь щели в крыше, что училище со всех сторон обложено турками. Бырзобегунек в это время тоже находился на чердаке. О бегстве нечего было и думать. Турки начали стрелять со двора, целясь в окна и чердак. Оба клисурца были ранены. Они спустились во двор и сдались. Их изрубили на месте. Бырзобегунек, спрыгнув во двор, двумя выстрелами ранил турка, но тотчас упал, сраженный десятками пуль. Его тоже изрубили… Один лишь Кандов не сходил с чердака. Турки навели ружья на дыру, в которой он должен был показаться. Но он не показывался. Неожиданно гнилой потолок провалился, и Кандов упал на крытую галерею. Выпрямившись во весь рост, он оперся о перила галереи и, скрестив руки на груди, закричал: