Он гадал, куда клонит капитан. Этот офицер, известный своими витиеватыми речами, не был непосредственным начальником ни его самого, ни кого-либо из его ближайших коллег. Его регулярно видели прогуливающимся по коридорам ВКЛОГВа, в черном берете и мундире легионеров архангела Михаила, и даже начальники принципата вставали перед ним по стойке смирно. Из этого было понятно, что он занимал очень высокий пост, быть может, посланника хоров, престолов, серафимов или херувимов. Его почти болезненная худоба в любом случае выдавала в нем аскета и преданного делу сотрудника, неподкупного и сурового. Молодому помощнику легиона, который накинулся на допрашиваемого и довел его до состояния комы, было от чего оробеть, оказавшись с ним один на один в крохотном кабинете. Дедок и Жерфо, вручая Юнцу выигранные тридцать евро, заверили его, что он может во всем на них рассчитывать. Ты сделал все, что требовалось от тебя, успокаивал его Дедок, а то слишком уж много времени тратится на этих сволочей…

– Что же касается вас… – Капитан откинулся на стуле и пригладил волосы ладонью. – Ваша… энергия безусловно принесет больше пользы Европе за пределами ВКЛОГВа.

У него перехватило дыхание: вот сейчас капитан произнесет страшные слова «Восточный фронт» – предел всех ужасов, кошмарная мясорубка, гигантская могила на границе Румынии и Польши. Его мать умрет от горя, как только он сядет в военный поезд, едущий в Восточную Европу. А он будет сражен исламской пулей или снарядом и так и не узнает иного трепета, чем тот, который пробегал у него по коже, когда он касался единственной женщины в его жизни. Мать иногда звала его к себе в постель среди ночи, обнимала его за пояс, прижималась к нему. Он постоянно испытывал сильное влечение к ней, которое подавлял всеми силами, понимая, что настоящий христианин не признает такого рода стремлений. Надо было бы потребовать, чтобы она отпустила его, уйти в свою комнату, но ему была нестерпима даже мысль о том, что он сделает ей больно. Когда ему не было и двух лет, бомба, пущенная усамами, обрушилась на здание, в котором работал его отец. Мать перенесла всю свою любовь на него, и когда он повзрослел, их отношения стали далеко не безобидными. Она не упускала возможности потереть ему спину, когда он мылся, и ее нежные прикосновения были мало похожи на ласки матери. Он отчаянно сопротивлялся тому мощному импульсу, который толкал его к ней, но сейчас, в этой маленькой мрачной комнате, от внезапного страха навсегда ее потерять он запаниковал. Чтобы взять себя в руки, он изо всех сил вцепился в край стола.

– Нам нужны такие молодые люди, как вы, чтобы успешно проводить некоторые операции на территории Европы, – продолжил капитан. – Например, обеспечивать нормальное функционирование ЦЭВИСов. Что такое ЦЭВИСы вы, наверно, знаете?

– Центры, где сосредоточены выходцы из исламских стран, не захотевшие покинуть Европу.

Капитан встал из-за стола, подошел к единственному окну и несколько секунд смотрел на не§о.

– «Э» в данном слове означает «эвакуация». Это эвфемизм, означающий тотальную эвакуацию, то есть… ликвидацию. Европейское государство не собирается пригревать змей на своей груди. И нам нужны ответственные люди, чтобы как следует проводить чистки. Наши сограждане поняли, что это в их интересах доносить на исламистов и иммигрантов, которые пытаются укорениться на европейской почве. Доносы растут как на дрожжах, и мы не можем не радоваться такому усердию. Но у каждой медали есть своя оборотная сторона. Лагеря переполнены, а их нынешнее начальство, похоже, не понимает, насколько серьезно создавшееся положение.

Капитан резко обернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

– Речь не о том, чтобы содействовать лагерной торговле детьми, женщинами или человеческими органами. И не о том, чтобы давать наживаться дурным христианам, которые пользуются ситуацией, и потакать пороку во всех его видах. Архангел Михаил глубоко страдает, видя, как его овцы блуждают по неверным путям, в то время как его легионы героически преграждают путь исламским ордам на Восточном фронте. И вскоре его гнев обрушится на нехристей, на похитителей огня, которые презирают Бога и Его вечные законы. Речь идет о том, чтобы вырвать с корнем все сорные травы, будь то исламисты, нечестивцы или диссиденты. О том, чтобы вернуть Европу на славный путь, прочерченный Карлом Великим, повелителем Империи. Вы понимаете?

Он энергично кивнул, охваченный восторгом, от которого у него прошел весь страх. Первый хор делал его причастным к великой судьбе Европы, его, юнца из ВКЛОГВа! Приближенные архангела Михаила выбрали именно его, чтобы вырвать все плевелы из сада Господа Бога!

– Я предлагаю вам службу в ЦЭВИСе Центрального района, в округе Шатору.

Шатору? Да это же двести или триста километров от Парижа, максимум день на поезде. Его мать сможет к нему приехать, как только он там устроится. Он чуть на подпрыгнул от радости.

– Вы будете отвечать за весь лагерь. Под вашим началом будет пятьдесят человек. На вас возлагается обязанность осуществлять… тотальную эвакуацию всех, кого будут к вам направлять, – мужчин, женщин, стариков, молодежь, детей. На этом посту нельзя проявлять ни малейшей слабости. Никакого ненужного сострадания, ни ошибочно истолкованной христианской милости. Идет повсеместная война. Представьте себе, что ждет нас, если исламистам удастся прорвать Восточный фронт. Нам нечего ждать от них хоть какой-то жалости. Чувствуете ли вы себя готовым занять эту должность несмотря на ваш юный возраст, на вашу неопытность?

Восторг мешал ему сказать хоть что-нибудь внятное, и он только убежденно кивнул головой. Капитан встретил его согласие улыбкой, в которой обнажились его крепкие выступающие вперед зубы.

– На первое время мы произведем вас в принципаты. Затем, скажем, на будущей неделе, служебная машина доставит вас в ваш ЦЭВИС. На месте вас встретит ваш помощник, человек, досконально знающий все механизмы и особенности работы лагеря. Впрочем, вы сами решите, оставлять его при себе или нет. Он замешан в незаконной торговле, но может быть вам полезным, по крайней мере, в первое время. У вас есть вопросы?

У него не хватило духу спросить, почему они выбрали именно его, когда ему едва исполнилось восемнадцать лет, почему такого рода должность не предложили кому-нибудь более опытному.

– Нет? Ну что ж, увидимся завтра с самого утра, чтобы оформить документы.

Не заходя к Дедку и Жерфо, он сел на метро и поехал домой, так ему не терпелось объявить прекрасную новость матери. В подъезде он столкнулся с Изабель, дочерью консьержки, удивился, вновь испытав вожделение к этой девчонке с крысиным лицом, рыбьими глазами и неуклюжим телом. Впрочем, и ее охватило не меньшее отвращение к нему: она отскочила в сторону, как будто встретила самого черта.

Мать ждала его, прекрасная, сияющая в своем летнем платье. Она жила, ожидая его, уверенная, что волны океана жизни непременно прибьют сына к ее берегам. Она встретила его с улыбкой победителя.

Когда они обнялись, он спросил себя, будет ли когда-нибудь в его жизни другая женщина.

Пиб спрашивал себя, что же хранилось в банках, которые рядами стояли на стеллажах. Тысячи банок закрывали стены огромного добротного дома. Что-то темное, непонятное плавало в мутной желтоватой жидкости. Тяжелые, едкие запахи стояли в комнатах и коридорах, в частности, характерный и потому вполне узнаваемый запах формалина.

Стеф и Пиб едва не открыли огонь по двум мужчинам, вбежавшим в сарай. Пришельцы не сразу сообразили, что эта девушка в нижнем белье и голый по пояс парень навели на них настоящие пистолеты, стрелявшие самыми настоящими пулями. Они подняли руки вверх в доказательство своих мирных намерений, а затем рассказали о себе: они жили в километре отсюда и пришли в поселок, чтобы дождаться поезда, а в сарай прибежали, ища защиты от дождя. Они казались совершенно безобидными, но все же вызывали у Пиба недоверие и отвращение, возможно – из-за их внешнего вида (они были круглыми с лунообразными лицами), из-за нездоровой бледности, сальных волос, совиных глаз, грязной, мешком сидящей одежды. Трудно было сказать, сколько им лет. Казалось, они навсегда застряли в малоприятном, наполненном депрессиями отрочестве.