Изменить стиль страницы

— А ты не можешь представить, что я пришел ради тебя?

— Но… Тебе, может быть, нужна моя помощь? — Эмм была смущена и растеряна, она не знала, что и подумать.

— Можно сказать и так. Понимаешь, Эмм, я вчера увидел тебя среди гостей наших влюбленных. Я вспомнил, как часто смотрел на тебя украдкой, как гордился тобой, когда ты что-то рассказывала, как страдал, когда эти идиоты смеялись. Я подумал: что же я делаю?! Я должен подойти к ней, она единственная из моих знакомых, с кем можно поговорить. Просто, по-приятельски, без всяких там… ну ты понимаешь. — Грегори, казалось, смутился и опустил глаза.

— Прости меня, — сказала Эмм срывающимся голосом.

— За что?! — воскликнул по-настоящему удивленный Грегори.

— Понимаешь, я всегда думала, что ты такой же, как они, даже хуже. Я была уверена, что ты ничего собой не представляешь, и относилась к тебе не очень хорошо. Мне сейчас так стыдно!

— Прекрати! Я никогда не замечал ничего подобного. К тому же ты недалека от истины. Я так боялся потерять расположение всех этих пляжных парней и девиц, что постоянно делал глупости. Не мог вступиться за тебя, когда надо было, а вместо этого глупо смеялся. Если кто-то и должен просить прощения, то только я.

— Ох, Грегори, я так рада, что ты пришел! Вот уж никогда бы не подумала, что ты такой замечательный! Наверное, это ужасно — плохо думать о человеке, когда даже толком не знаешь его. — На глаза Эмм навернулись слезы умиления.

— Ну ладно, что было, то было, к чему вспоминать, — проворчал Грегори. — Теперь мы узнали друг о друге много нового. Что ты делаешь сегодня днем? Может, сходим в кино?

— О, я бы с удовольствием. Пока Джаннет нет, эта квартира кажется мне пустой и даже немного страшной. Да и учиться иногда надоедает даже мне.

— Вот и замечательно. Если у тебя потом нет никаких дел, мы могли бы пообедать вместе. А потом съездили бы в парк, покатались на каруселях. Как ты на это смотришь?

Эмм не раздумывала ни минуты.

— Да, я согласна. Я уже вечность не каталась на аттракционах. А это не слишком неприлично в двадцать лет кататься на каких-нибудь американских горках?

— Ну что ты! Что значат условности в нашем мире! Для меня сейчас главное, чтобы тебе было весело. Я заеду за тобой в час дня, договорились?

— Я буду ждать тебя.

— Тогда до встречи! — Грегори шутливо козырнул ей и вышел на лестничную клетку.

Эмм еще долго не могла понять, что же с ней происходит. Ее сердце, казалось, разрывалось на части от переполнявших его чувств. Девушка радостно рассмеялась и побежала в ванную делать укладку и маникюр. Выбор платья занял у нее не менее получаса, хотя обычно Эмм безразлично относилась к тому, что на ней надето, лишь бы было удобно.

Если бы Джаннет все это видела, она бы однозначно сказала, что ее подруга наконец-то влюбилась.

Джаннет проснулась от солнечного луча, который проник через неплотно прикрытые занавески на окне. Странно, подумала она, октябрь, а солнце так ярко светит и на улице так тепло, будто май.

— Ты уже проснулась? Или хочешь вновь вернуться в объятия Морфея? — спросил Антонио, поглаживая ее нежные шелковистые волосы.

— В объятия Морфея точно не хочу, а вот в твои не отказалась бы, — рассмеялась Джаннет. — Знаешь, я сейчас подумала, что погода похожа на майскую, и, если бы на деревьях не начала желтеть листва, я бы решила, что скоро начнется лето.

— Я думаю, это происходит из-за того, что влюбленным всегда кажется, будто в природе такая же весна, как и та, что царит в их сердцах. — Антонио нежно улыбнулся ей. — Ну что, будем вставать? Уже десять утра, мама, наверное, уже ждет нас к завтраку.

— Мне несколько неудобно спускаться вместе с тобой. Что они о нас подумают? — с тревогой сказала Джаннет.

— Неужели ты всерьез думаешь, что мои родители не подозревают, что мы спим вместе? Да в моей комнате даже не была разостлана постель! Так что если бы вчера, когда мы вернулись, я попросил маму постелить мне в моей комнате, она бы искренне удивилась.

— И все же как-то мне неловко, — расстроенно произнесла Джаннет. — Они, оказывается, думают о нас так плохо… А твоя мать — католичка!

— А что в этом плохого? — пробурчал Антонио. — Конечно, она верует, но, соотнеся заповеди и реальную жизнь, предпочитает все же принимать нововведения. А вообще мне кажется, что ты специально завела этот разговор, чтобы подольше поваляться в постели. Придется применить к тебе силу, что мне очень нравится. — И Антонио принялся щекотать ее.

Вскоре Джаннет поняла, что лучше ей сбежать в ванную, пока она не умерла от смеха в прямом смысле этого слова.

Когда они сошли вниз, было уже без двадцати минут одиннадцать. Джованни Бреттоли сидел в кресле на террасе и что-то рисовал в блокноте.

— Доброе утро! — поприветствовал он их. — Не буду спрашивать, как вам спалось, потому что люди, встающие в начале двенадцатого, не могут не выспаться. Катарина! Дети встали, накрывай на стол! Я из-за вас чуть не умер от голода!

— Ой, мистер Бреттоли, если бы мы знали, что вы будете ждать нас к завтраку, то не стали бы так долго спать! — удрученно воскликнула Джаннет.

— Прекрати, милая, извиняться, — сказала Катарина, появляясь с блюдом аппетитно пахнущих блинчиков. — Его послушать, так собственная жена морит несчастного голодом! Откуда тогда у тебя такой животик, Джованни?

Мистер Бреттоли не нашелся, что ответить.

— К тому же, — продолжала свою обвинительную речь Катарина, — он уже успел съесть половину блинчиков, которые я напекла. Так что в принципе Джованни можно сегодня больше не кормить вообще.

— Ну-ну, — сделав грозное лицо, прикрикнул Джованни, — или я уже не главный в доме?!

Все согласно закивали, что да, главный, но ответить не мог никто, потому что оторваться от кулинарного шедевра Катарины было выше человеческих сил.

— Кстати, — сказал Антонио, когда все намного утолили первый голод, — я вчера после разговора с Фредериком подумал: почему бы Джаннет и правда не поступить на математический факультет? Все равно танцевать в труппе в этом году она уже никак не сможет…

Джаннет не сразу даже поняла, что он ей предлагает, а когда до ее сознания дошли слова Антонио, она поперхнулась блинчиком.

— Прости, Антонио, — сказала Джаннет, откашлявшись, — но я просто ненавижу математику.

— Ангел, это тебе просто кажется. Я только в колледже понял, какая это замечательная наука. Ты попробуй, я уверен, тебе потом понравится. Может быть, даже больше чем танцы.

— Я подумаю, — сухо проронила Джаннет.

— Ой, вы же не знаете, чем закончились поиски тети Памеллы! — воскликнула Катарина, пытаясь как-то отвлечь всех от неприятной для Джаннет темы.

Оставшийся завтрак прошел в обсуждении тети Памеллы и прочих многочисленных родственников.

Где-то около полудня Джаннет попросила Антонио сходить погулять с ней. Она хотела поговорить с женихом вне дома, где все еще чувствовала себя несколько подавлено.

Они не пошли к океану. Антонио решил показать Джаннет окрестности. Сейчас Джаннет ясно видела, что и небо по-осеннему неглубокое и блеклое, да и солнце для полудня грело не слишком сильно.

— Знаешь, дорогой, я почувствовала осень, — тихо сказала она.

Антонио насторожился.

— Что-то случилось?

— Да. Мне не понравился сегодняшний разговор за завтраком. Ты хочешь одним ударом разрушить все, что я с таким трудом создала. Я сделала все, чтобы не стать математиком. Я сделала все, чтобы поступить в труппу твоего кабаре. Как ты думаешь, могу ли я отказаться от всего, что завоевано с таким трудом?

— Но, Ангел, я же не прошу тебя ни от чего отказываться. Я просто прошу тебя немного подумать. Пойми, ты не сможешь танцевать не просто всю жизнь, а большую часть жизни. Не знаю, как ты, а я очень хочу ребенка. И надеюсь, что ты сделаешь мне такой подарок. А теперь посчитай-ка, девять месяцев беременности, да еще месяцев пять, пока малыш еще совсем кроха. Ты уверена, что за полтора года не потеряешь форму? Пойми, я хочу сделать так, как будет лучше для всех нас. И подумай о будущем нашего малыша. Когда-нибудь его или ее другие дети обязательно будут дразнить тем, что его мать — танцовщица кабаре.