— В тайном убежище… там она в безопасности.
Келде казалось важным хотя бы сохранить секрет пещеры: пусть, по крайней мере, Анну не тревожат мысли о двух девушках, карабкающихся по крутому скалистому склону.
— Ты думаешь, сейчас она там?
Анна задала этот вопрос столь обыденно-светским тоном, как будто поинтересовалась, какое вино предпочитает ее гость.
И тут, словно солнечный свет пробился через темные тучи ее отчаяния, Келда, широко открыв глаза, обернулась к матери:
— Я пойду и приведу сюда Амисию, хочет она того или не хочет.
Келда вскочила на ноги; в ее глазах сверкнула решимость.
Анна схватила дочь за запястье, когда та ринулась к двери.
— Одну тебя не выпустят.
Плечи Келды скорбно опустились: она понимала, что это действительно так.
— Но… — Анна нашла способ обойти строжайшие запреты барона. — Если с тобой будет отец, то, может быть, сыщется подходящий предлог? Как насчет того, чтобы нарвать свежих цветов к свадьбе?
Она догадывалась, что эта просьба может даже доставить Гилфрею некое злобное удовольствие. Еще бы: эти двое, которые никоим образом не относились к числу его друзей, сделают нечто такое, что лишь усилит его торжество!
Твердый взгляд Анны напомнил Келде, что задача ей предстоит не из легких. Ей придется провести отца к пещере за водопадом, и они должны успеть вернуть Амисию в замок вовремя, чтобы спасти Анну от кары, обещанной Темным Лордом. Это значило, что доверие Амисии будет обмануто и, скорее всего, дружбе между девушками придет конец… но сейчас самое важное — не допустить, чтобы Анна понесла наказание за чужую вину.
После того как Келда дала свое согласие, события стали разворачиваться быстро. Нельзя было терять время: срок свадьбы угрожающе приближался. Келде показалось, что она и вздохнуть не успела, а Анна тем временем уже поведала мужу более или менее убедительную историю, не обременяя его лишними подробностями. Получалось так, что Амисия просто прячется в лесу, и ее нужно, не привлекая ничьего внимания, вернуть в замок во избежание ярости барона.
Выдумка насчет сбора цветов позволила им беспрепятственно пройти через ворота замка. Они прошли по каменистой косе, только что обнажившейся на время отлива, еще до того, как солнце разогнало тучи на горизонте; следовало спешить, тем более что Гилфрей мог, по своей подозрительности, проверить, чем они в действительности заняты на берегу.
Келда шла впереди — по дорожке в холмах, по луговой тропинке, потом через рощу к водопаду — едва ли не кожей своей ощущая молчаливое неодобрение отца, следовавшего за ней по пятам. К кому в большей степени относилось его возмущение — к ней или к Амисии — не имело большого значения сейчас, когда он столь очевидно сердился на обеих. Келда всегда была дружна с отцом и чувствовала себя тем более виноватой перед ним, что он подружился с Фаррольдом, а накануне вечером даже убеждал Анну не осуждать дочь за ее чувства к юноше…
— Что это ты делаешь? — спросил ошеломленный Джаспер, когда Келда, погруженная в грустные мысли об отцовском недовольстве, юркнула вниз, за край обрыва, совершенно не думая об опасности. Она помедлила; ее согнутые руки и подбородок упирались в кромку холма. Ее наполнило горделивое чувство — вот, сделала же она этот шаг, не побоялась! — и она спокойно объяснила:
— Тут есть что-то вроде ступенек, а на середине склона — уступ.
Улыбнувшись отцу, она скрылась за краем обрыва.
Отвага дочери, обычно ей не свойственная, и поразила Джаспера, и позабавила. Пресвятая Богородица! Да ведь Келда боялась даже выглянуть из бойницы замка; она отказывалась прогуляться по верху крепостной стены из-за страха высоты. Он никогда раньше не замечал за ней ни малейшего проявления храбрости, если не считать тех случаев, когда она вынуждена была участвовать в рискованных выходках Амисии. Но так или иначе, сейчас они должны были вернуть Амисию. Перегнувшись через край обрыва, он наблюдал, как Келда спускается по склону. Добравшись до уступа, она остановилась и помахала отцу, чтобы он следовал за ней. Он даже не знал, какое чувство говорит в нем сейчас сильнее — гордость за то, что его дочь сумела преодолеть страх, или опасение за ее безопасность в будущем, раз она способна отважиться на такой риск.
Он перевел настороженный взгляд с опасно низвергающихся струй водопада на узкие, едва видимые углубления для ног, но без колебания спустился по этим подобиям ступенек, в точности повторив путь, которым проследовала его робкая дочь.
После того как оба они оказались на уступе, Келда, не мешкая, направилась прямо к водопаду. Отец уже не задавал никаких вопросов, хотя на первый взгляд такое перемещение грозило гибелью.
— Кровь Господня! — взревел Джаспер, как только глаза его достаточно привыкли к мраку пещеры, чтобы разглядеть два обнаженных тела, сплетенных в тесном объятии. — Вставай, подлый мерзавец! Встань и прими удар моего меча! Смертью своей ты заплатишь за то, что обесчестил чистую девушку!
Нагой Гален, голова которого покоилась на груди Амисии, пребывал в состоянии блаженной расслабленности и сонного забытья, но в мгновение ока он преобразился в воина, которому надлежит всегда быть начеку. Он вскочил и увидел у входа в пещеру разгневанного мужчину с занесенным мечом. Гален мысленно осыпал себя яростной бранью: как он мог допустить такой промах! Увлеченный любовными утехами, он даже не позаботился, чтобы его собственный меч лежал рядом!
Амисия, ничего не понимая, вырвалась из сладкого плена сна и приподнялась на своем брачном ложе. Охватив взглядом представшую ей сцену, она быстро укуталась грубым одеялом и, вскочив на ноги, попыталась вклиниться между Галеном и сэром Джаспером.
— Нет!!! — С растрепанными рыжеватыми волосами, с глазами, сверкающими золотом, она являла собой зримый образ львицы, защищающей своего детеныша. — Гален — мой муж, — горделиво сообщила она, надменно вздернув подбородок.
— Гален?! — Меч Джаспера дрогнул, и он сделал короткий шажок, вглядываясь в смуглое лицо, которое почти терялось в тени за всклокоченной гривой Амисии. — Гален, это ты?
Гален поспешно натянул шоссы и, выступив вперед, протянул вошедшему руку.
— Сэр Джаспер, я счастлив убедиться, что вы в добром здравии и, как прежде, готовы встать на защиту чести.
Произнося эти слова, Гален свободной рукой обвил плечи Амисии, словно придерживая на них ее ненадежный наряд: он не желал, чтобы одеяло соскользнуло и взгляду постороннего — пусть даже старого друга — снова открылось больше, чем Гален был согласен допустить.
— И я рад, что снова вижу тебя, — откликнулся Джаспер, но потом запнулся, — …хотя я бы предпочел… — Пытаясь осмыслить это необычайное событие, он отважился спросить: — Но… муж?.. Дочь Конэла — твоя жена? — Он потряс головой, ничего не понимая, но одна мысль все-таки пробилась на поверхность. — Конэл… вот кого порадовал бы этот союз… Его дочь — и наследник его лучшего друга. А твой отец, граф Гаррик… он-то доволен?
Гален и раньше чувствовал, как напряглась Амисия, узнав об их знакомстве и пытаясь найти ему объяснение. Когда же до нее дошла суть сказанного, она просто окаменела. Без сомнения, она теперь видит в нем одного из ненавистных ей корыстных лордов, обуреваемых лишь алчным стремлением к расширению своих владений и готовых на любой обман ради такого наследства, какое ожидало ее. Гален даже зажмурился от досады: ведь мог, мог он доказать ей, как несправедливы ее суждения, но, связанный словом чести, не смел привести эти доказательства.
Он склонился к каштановой головке своей юной жены, но Джаспер успел заметить, как омрачилось лицо молодого рыцаря, и понял, что его разглагольствования оказались крайне несвоевременными.
Амисия же чувствовала себя так, словно ее вернули в тот давний день, когда у нее на глазах разбился вдребезги драгоценный амулет — нефритовый единорог. Гален поступил с ней точно так же: завладел ее мечтами и с легкостью их разрушил. Ему-то известно, кто она такая! Да, он признался, что знал об этом, до того как она сама открылась ему; но она ведь сказала ему и о том, что не хочет выходить замуж за лорда, который охотится за приданым, вот он и одурачил ее, притворившись кем-то другим. Нет, не просто кем-то другим, а тем самым героем, о встрече с которым она мечтала. Это была рассчитанная жестокость — хуже всякой пытки.