После того как Фиона и Хью покинули сцену, нам продемонстрировали еще несколько номеров, но к этому времени дети заскучали и начали ерзать на стульях. Вскоре мы разбрелись кто куда, чтобы провести день, наслаждаясь солнечной погодой, играя в крокет, потягивая лимонад, ухаживая за грядками, которые благодаря Фионе почти не нуждались в уходе, обсуждая варианты меню ланча… Мне хотелось подробнее расспросить мисс Сапсан о дедушке. В присутствии Эммы, мрачневшей при любом упоминании его имени, я подобных разговоров избегал. Что касается директрисы, то сейчас она проводила уроки для младших ребятишек, и встретиться с ней мне не удалось. Впрочем, от полуденной жары и царящей вокруг безмятежности меня совсем разморило. Под властью какого-то мечтательного состояния я лишь изумленно разглядывал окружающие меня чудеса.

После восхитительно вкусного ланча — бутербродов с гусятиной и шоколадного пудинга — Эмма начала подбивать друзей пойти поплавать.

— Исключено, — простонал Миллард, расстегивая верхнюю пуговицу брюк. — У меня брюхо набито, как у рождественской индейки.

Мы все полулежали в обитых бархатом креслах в гостиной. Мне тоже казалось, что я вот-вот лопну. Бронвин валялась на диване, сунув голову под подушку, из-под которой донесся ее приглушенный ответ:

— Я пойду прямиком на дно.

Но Эмма не унималась. Через десять минут уговоров ей удалось растормошить Хью, Фиону и Горация, уговорив их устроить заплыв на скорость. К ним тут же присоединилась и Бронвин, которая, видимо, не могла устоять перед соблазном посоревноваться в чем бы то ни было. Увидев, как мы гурьбой выбежали из дома, Миллард тут же обвинил нас в попытке от него отделаться.

Лучшим местом для заплыва был пляж неподалеку от бухты, но чтобы попасть туда, необходимо было пересечь городок.

— А как же эти чокнутые пьянчуги, которые приняли меня за немецкого шпиона? — спросил я. — Мне не хочется, чтобы за мной и сегодня гонялись, размахивая дубинами.

— Дурачок, — хмыкнула Эмма. — Это же было вчера. Сегодня они ничего не вспомнят.

— Просто накинь на плечи полотенце, чтобы им не бросалась в глаза твоя… одежда из будущего, — посоветовал Гораций.

Я был одет в привычные джинсы и футболку, а на Горации был его неизменный черный костюм. Похоже, в одежде он разделял вкусы мисс Сапсан и всегда одевался подчеркнуто официально, независимо от обстоятельств. Его фотография тоже была среди снимков, высыпавшихся из того сундука. В стремлении «приодеться» он явно перестарался, представ перед камерой в цилиндре, с тростью и моноклем.

— Ты прав. — Я приподнял бровь и покосился на Горация. — Я бы не хотел, чтобы кто-нибудь подумал, что я одет слишком странно.

— Если ты намекаешь на мой жилет, — надменно ответил он, — то я признаю, что строго следую моде. — Раздались смешки. — Давайте, веселитесь за счет старины Горация! Можете называть меня щеголем, если вам так хочется, но то, что жители поселка все равно не запоминают, что вы носите, не дает вам права одеваться, как бродяги! — И он принялся чопорно разглаживать лацканы пиджака, окончательно развеселив всех свидетелей этой сцены. Затем Гораций раздраженно ткнул пальцем в меня, а точнее, в мою одежду. — Что касается этого юноши, то спаси нас Господи, если наши гардеробы будут состоять из этого!

Когда смех стих, я оттащил Эмму в сторону и шепотом поинтересовался:

— Что именно делает Горация странным? То есть я хочу сказать, помимо его одежды.

— Он видит пророческие сны. Время от времени ему снятся кошмары, которые имеют тревожную тенденцию сбываться.

— И часто они ему снятся?

— Спроси у него сам.

Но Гораций был не настроен отвечать на мои вопросы, и мне пришлось отложить попытки что-либо узнать на неопределенное время.

Когда мы вошли в поселок, я накинул одно полотенце себе на плечи, а второе обвязал вокруг пояса. Хотя это и не было пророчеством в полном смысле слова, кое в чем Гораций оказался прав: меня никто не узнавал. Шагая по главной улице, мы, конечно, привлекали к себе косые взгляды, но нас никто не беспокоил. В какой-то момент пришлось миновать толстяка, устроившего из-за меня такой переполох в баре. Он набивал трубку, стоя возле табачной лавки, и разглагольствовал о политике, пытаясь заигрывать с женщиной, которую его речи явно не интересовали. Проходя мимо, я невольно уставился на него. Мы встретились взглядами, но в его глазах не промелькнуло и намека на то, что он когда-то видел меня.

Было похоже, что кто-то нажал на кнопку «повтор», наблюдая за жизнью поселка. Я то и дело обращал внимание на то, что уже видел вчера. Тот же фургон бешено промчался по улице, взрывая задними колесами гравий, те же женщины собрались у колодца, тот же рыбак смолил днище лодки, ничуть не продвинувшись в своей работе по сравнению со вчерашним днем. Я не удивился бы, если бы увидел себя самого, мчащегося по улице и преследуемого пьяной толпой из паба. Но, видимо, временные петли были устроены несколько иначе.

— А вы, должно быть, знаете очень многое из того, что здесь происходит, — обратился я к своим спутникам. — Взять хотя бы вчерашний день с самолетами и той повозкой.

— Кто знает все, так это Миллард.

— Верно, — согласился тот. — Более того, я занят составлением самой исчерпывающей в мире хроники одного дня из жизни этого городка. Речь идет о поминутном описании действий всех ста пятидесяти девяти людей и трехсот тридцати двух животных, обитающих на Кэрнхолме. Я также записываю все разговоры людей и все звуки, издаваемые зверушками.

— Это невероятно! — воскликнул я.

— Вынужден согласиться, — ответил он. — Всего за двадцать семь лет я «обработал» половину животных и почти всех людей.

От удивления я даже рот открыл.

— Двадцать семь лет?

— Он потратил три года только на свиней! — вмешался Хью. — Представь себе, три года день за днем записывать, чем занимаются свиньи! «Вот эта свинья обронила кучу говна в виде печенюшек! А вон та сказала „хрю-хрю“ и заснула в куче навоза!»

— Подобные заметки — основа данного процесса, — терпеливо пояснил Миллард. — Но я понимаю твою зависть, Хью. Моя работа обещает стать беспрецедентным достижением в истории мировой науки.

— Только не задирай нос, — оборвала его Эмма. — Она также обещает стать беспрецедентным достижением в истории занудства. Это самое нудное исследование в мире!

Вместо того чтобы спорить с ней, Миллард принялся оглашать события за мгновение до того, как они происходили на самом деле.

— Миссис Хиггинс сейчас закашляется, — говорил он, и тут же встречная женщина зашлась в приступе кашля, бухыкая так сильно, что у нее покраснело лицо. Или: — Вон тот рыбак сейчас начнет причитать, как трудно ловить рыбу в военное время. — Секунду спустя мужчина, стоявший, опершись на повозку с сетями, обернулся к другому рыбаку и произнес: «Под водой столько лодок, что уже невозможно спокойно проверить сети!»

Это действительно произвело на меня впечатление, о чем я не преминул сообщить Милларду.

— Я рад, что хоть кто-тосмог оценить мою работу, — отозвался он.

Мы прошли вдоль бухты, в которой кипела работа, и доков. Извивающаяся по скалистому берегу тропинка привела нас к песчаному пляжу. Мы, мальчишки, разделись до трусов (все, кроме Горация, согласившегося снять только туфли и галстук), а девушки уединились за камнями, чтобы переодеться в скромные старомодные купальные костюмы. Потом мы все забрались в воду, где Эмма и Бронвин принялись плавать наперегонки, а все остальные просто плескались и развлекались, как могли. Выбившись из сил, мы выбрались на берег и уснули. Когда солнце напекло нам спины, мы снова прыгнули в воду. Замерзнув в прохладном море, мы выползли на сушу, и так продолжалось, пока наши тени не начали удлиняться и не протянулись через полбухты.

У этих ребят было множество вопросов ко мне. Вдали от мисс Сапсан я мог отвечать на них совершенно откровенно. Каков мой мир? Что едят и пьют люди будущего? Как они одеваются? Когда наука победит болезни и смерть? Они жили в полном благоденствии, но им отчаянно не хватало новых лиц и новых историй. Я рассказал им все, что смог, выискивая в памяти интересные факты из истории двадцатого века, втиснутые туда моей учительницей миссис Джонстон. Высадка на Луну! Берлинская стена! Вьетнам! К сожалению, мои знания были далеко не исчерпывающими.