Главные участники событий не переставали удивляться перемене, произошедшей с капитаном Берингом. Казалось, за какую-то неделю он помолодел на несколько лет – на щеках появился румянец, в глазах – живой блеск. Он стал улыбаться и даже изредка шутить на людях, чего раньше с ним практически не случалось. Похоже, этот человек получил то, о чем втайне всегда мечтал, – безотказную ласковую женщину и освобождение от умственной деятельности, поскольку решения за него принимали другие, а он лишь озвучивал их или подписывал. Мысли о том, что он преступник, что судьба и сама жизнь его находятся в чужих руках, почему-то не беспокоили его. Возможно, он просто умел «не думать о грустном» и не бояться будущего, как умеют камчадалы не бояться грядущего голода.

Все было б хорошо, если бы не одно обстоятельство: Беринг боялся Митьки. Говорить с ним, находиться в одном помещении он физически не мог, что доставляло служилому, да и остальным заговорщикам, массу неудобств. Однако, обсудив ситуацию, они пришли к выводу, что лечить эту фобию не следует. Старые землепроходцы прекрасно знали эффект «кнута и пряника». Поэтому они решили в отношениях с Берингом взять на себя роль «доброго пряника», а Митька пусть остается «злым кнутом».

– От и ладненько будет!

– Спасибо, господа казаки, – поклонился служилый соратникам. – Уважили!

Согласно распоряжению нового камчатского начальника, весь лишний провиант и боеприпасы были выгружены с корабля и перевезены на склады в Большерецк. В середине июля «Фортуна» и «Святой Гавриил» подняли паруса и взяли курс на запад. Среди прочего они везли ясачную казну трех острогов и документацию о первой научной морской экспедиции Российской империи. Кроме того, на боте покоилась объемистая кожаная сума с письмами Беринга. Это был огромный труд, стоивший Митьке, Козыревскому и капитану многих бессонных ночей. В посланиях, адресованных немецким предпринимателям и государственным сановникам, развивались две генеральные идеи. Первая – это организация камчатского правления во главе с постоянным начальником, ответственным непосредственно перед Сенатом. К этому правлению предлагалось отнести и Охотский порт, в котором следует организовать таможню. Для сокращения государственных расходов предлагалось создать компанию, которая возьмет на откуп сбор ясака и винную торговлю на Камчатке. Даровать этой компании монопольное право строить поселения и добывать пушнину на новых землях, если она таковые откроет. Ну и, конечно, интенсифицировать крещение и просвещение камчадалов. Эту миссию предлагалось доверить монаху Игнатию, присвоив ему чин иеромонаха, дабы он мог проводить церковные службы. И еще много, много чего предлагалось…

Митька смотрел, как уменьшаются пятнышки парусов на горизонте, и думал о том, что по старому ладу бытия полсотни лет спустя английский мореплаватель Джеймс Кук назовет пролив между материками именем Беринга, который его так и не открыл. Но он-то живет в новом ладе, будущее которого неизвестно. Доказательств того, что эта реальность иная, более чем достаточно: капитан Беринг, проваливший экспедицию, остался на Камчатке, а его корабли ушли, чего никак не могло быть в другой истории.

С мореходами договорились, что через две недели на устье реки Большой каждую ночь будет гореть костер – в качестве маяка. А на судах должен быть вывешен условный знак. Если знака не будет, значит, возвращаются они не с миром, а везут карателей. За Мошкова и Бутина можно было не беспокоиться – во-первых, они были «в деле», а во вторых, формально все еще подчинялись капитану Берингу. А Никифор Треска… Его ждала в Большерецке Кымхачь. Подробностей их отношений никто толком не знал, но старожилы не сомневались, что он к ней вернется.

После отплытия бота и шитика события продолжали активно развиваться. Сразу по убытии судов собрался малый казачий круг, в который, как оказалось, входят семь человек, не считая Митьки. Прежде всего решили, что большой круг собираться не будет – никакой вольницы! Мы все дружно служим Берингу, а кто не желает – в кандалы, в казенку, под батоги. Потом стали обсуждать, что делать сейчас и что после того, как вернутся корабли или станет ясно, что в этом году их не будет. Против плана Козыревского возражать никто не решился, а может быть, никто не придумал что-то более дельное.

Три дня спустя из Большерецка отбыл отряд из трех десятков наиболее боеспособных и хорошо вооруженных казаков во главе с новыми начальниками Камчатки – капитаном Берингом и десятником Шубиным. Отряд должен был известным путем наискосок пересечь полуостров и добраться до устья Камчатки. По пути предстояло силой или лаской замирить мятежных камчадалов, а русских «привести к присяге» новому начальству. Обязанности распределились просто: ительмены в ведении Митрия Малахова, казаками занимается Андрей Шубин, а капитан Беринг делает важный вид и «светит» мундиром. Он – знамя и символ, его именем здесь все и творится.

Этот поход продолжался чуть более полутора месяцев. Отчет о нем Митька давал Козыревскому… на борту «Святого Гавриила», который качался на рейде близ устья реки Камчатки. Служилый перебирал свои записи и скрупулезно перечислял, кто из русских погиб или пострадал в боевых стычках, кто был казнен или бит батогами за несогласие с проводимой политикой. Потом он перешел к камчадалам и зачитал, кто из них был убит русскими, а кто – своими. В целом от Верхнекамчатского острога ительмены ушли добровольно, получив богатые подарки от «доброго» начальника Беринга. Камчадалы, занявшие Нижний острог, к этому времени наполовину разошлись по домам, а оставшиеся успели чуть ли не поголовно пройти обряд христианского крещения и дружно посещали церковные службы отца Иосифа. Федор Харчин, при всем своем самодурстве, согласился освободить аманатов и оставить крепость в обмен на подтверждение его звания ительменского комиссара. Состоялась его официальная встреча с Берингом, облаченным в парадный флотский мундир. Наверное, Федор принял его за самого царя или русского Бога, сошедшего на землю. Он поклялся верно ему служить и покарать всех, кто так делать не захочет.

Склады на устье оказались нетронутыми – у ительменов просто не дошли до них руки. А вот казачья команда, оставленная для охраны, сдать объект категорически отказалась. Беринг остался в Нижнекамчатске, Андрей Шубин не был для здешних казаков авторитетом, а Митрию Малахову они грозились свернуть шею при первой же возможности. В общем, назревало серьезное кровопролитие, когда на горизонте показались паруса «Гавриила». Реакция Козыревского оказалась для Митьки неожиданной.

– Да и хрен-то с ними! – сказал монах и добавил: – До времени, конешно.

Он рассказал, как развивались события в Большерецке. Отплытие кораблей, отправка команды служилых вверх по реке Большой не остались, конечно, незамеченными ительменами. Обезлюдевший острог казался им если и не легкой добычей, то, по крайней мере, доступной. Окрестные леса и сопки буквально кишели вооруженными камчадалами, ждущими своего часа. Русское укрепление было обречено, если бы… Если бы все шло как всегда. В данном случае казачья старшина во главе с Козыревским отнеслась к ситуации более чем серьезно. Посад Большерецка и заимки были срочно эвакуированы в крепость, острог переведен на осадное положение с жестокими наказаниями за нарушение дисциплины и особенно за небрежение при несении караула. Уже одно это сделало довольно хилое деревянное укрепление практически неприступным для противника с его костяными стрелами и копьями.

Как только стало ясно, что казаки перерезать себя не дадут и победа, скорее всего, опять останется за ними, появились перебежчики и добровольные шпионы, желавшие выслужиться перед русскими или подгадить своим единокровным врагам. В общем, информации о противнике хватало – только успевай анализировать и использовать. А специалисты по этой части среди русских были – несколько ветеранов освоения Камчатки, не говоря уж о самом Козыревском.

В окрестностях Большерецка разместились воины лигнурин, кыкша-ай и курильцев. Прибыл даже небольшой отряд от группы кулес. Отношения между ними и раныпе-то были сложными, а тут… Как раз в тот момент, когда тойоны уже почти договорились о дне совместного нападения на крепость, прибежал гонец и сообщил, что на берегу протоки обнаружен труп воина кыкша-ай, убитого стрелами лигнурин. Присутствующие тойоны лигнурин, перебивая друг друга, принялись кричать, что это клевета, зато они точно знают, что кыкша-ай в тайне от всех ведут переговоры с русскими. Тойон же курильцев заявил, что не нуждается в таких союзниках и будет воевать с русскими сам. В общем, события начали развиваться по знакомому сценарию…