И они вместе упали на мягкий мох…

– Тихо, тихо… – жарко шептала Ситлаль. – Мы же с тобой еще не совсем супруги…

– Все знают другое… Любимая…

И казалось, будто бы в целом мире не было сейчас ничего лучше, чем это сплетение гибких молодых тел, бьющиеся в унисон сердца и любовная нега под сенью дрожащего света луны и далеких звезд.

Итак, ацтеки ушли за одну ночь. Сбежали от превосходящих в десятки раз сил врагов, быстро собрали пожитки и ушли – им было не привыкать к странствиям, недаром Мешикальтцинко больше напоминал просто скопище убогих сараев и хижин. Временная столица, только до тех пор, пока чужаков жалуют надменные правители колуа. Каждый житель прекрасно знал это, и каждый ощущал себя временщиком, перекати-поле – сегодня здесь, завтра там.

Воины колуа не преследовали беглецов, опасаясь шочимильков или чалко, не преминувших бы напасть на беззащитный Колуакан. Ворвавшись в опустевший город, они лишь разрушили храмы и сожгли дома, после чего убрались восвояси, выслав лишь небольшой отряд против обнаглевших хозяев болот – странного племени жестоких каннибалов.

Ацтеки выбрали остров, большой остров далеко на севере, на широком озере Тескоко. Пусть остров на первый взгляд и казался сплошным болотом… Его ведь, в конце концов, можно было и осушить, зато стратегическое положение этого последнего прибежища изгнанного народа казалось им идеальным. Нечего и говорить, вполне надежное убежище – незаметно уж точно никто не подберется, можно об этом даже и не думать.

Несмотря на все произошедшее в сельве, жрецы и сановники выслушали весть о «найденном принце» с плохо скрываемой радостью – это очень хорошо вписывалось в их планы. Асотль – по сути, никто и ниоткуда – устраивал всех. Тем более после проведенной проверки, в ходе которой заговорщики не побоялись даже послать своих людей в Колуакан… Которым там сильно помог некий почтека с изборожденным глубокими морщинами лицом. Тайные посланцы ацтекских жрецов быстро отыскали и мудрецов-тламатинов из кальмекака, где когда-то учился Асотль, и его друзей-колуа – Тлауи, Мимишкоа, Сенцока (последних двоих вовсе не составило особого труда разыскать!).

Даже – все с помощью того же морщинистого купца – похитили одного из жрецов храма Тескатлипоки… Бывшего очень даже в курсе произошедшего не так уж и давно побега божественной ипостаси. И, конечно же, он рассказал все или почти все, что знал… попробовал бы не рассказать… Его даже не стали убивать – просто подкупили, свой человек среди жречества друзей-врагов еще никому не мешал.

В признании племянника вождя сыграл свою роль и шрам – татуировка над левым ухом в виде когтистой лапы ягуара – символ власти, знак принадлежности к семье великого тлатоани Теночка, так странно погибшего и с величайшей поспешностью погребенного.

Юный правитель Асотль вступил на престол при полном одобрении жрецов, сановников и народа. Особенно радовались воины, знавшие молодого сотника по его делам. Первое, что сделал новый правитель, – отправил тайное посольство к Ачитомитлю… И через несколько дней сам принимал доверенных людей колуаканского вождя… Тех, кто когда-то хорошо знал Ситлаль… Что и говорить, нареченная невеста повелителя ацтеков тоже была рада увидеть старых знакомых – кстати, это были все те же Сенцок и Мимишкоа – и передать поклон отцу. Колуа больше не нападали.

Тем не менее переселенцы вовсе не собирались покидать столь приглянувшийся им остров, наоборот, с подачи молодого тлатоани затеяли грандиозное строительство, используя и камни, и сырцовый кирпич. Все здания – дома, крепости, храмы – строились по строгому плану, прокладывались широкие, усаженные деревьями бульвары, разбивались цветники, по всему острову прорывались каналы – индейцы не имели ни повозок, ни вьючных животных, для перевозки товаров и грузов удобно было использовать лодки и плоты.

Редфорд-Куэкальцин смеялся:

– Вы задумали Венецию, друг мой!

– Не верите, что построю?

– Нет, не верю – знаю!

Асотль понимал, конечно, что борьба с могущественным жречеством – дело весьма и весьма трудное. И в этой борьбе он мог опираться в открытую только лишь на самых близких друзей да на Звездочку, которую уже давно тошнило от одного вида торжественных богослужений. И еще много чем помогал Куэкальцин, которому, конечно же, нравилась роль «серого кардинала», к которой он давно уже примерялся. На пути к ней стояли сановники и жрецы Уицилопочтли – их нужно было лишить былого влияния, уничтожить, и в этом молодой тлатоани и Куэкальцин Четыре Пера сейчас являлись естественными союзниками… К тому же их связывала общая тайна. Куэкальцин с неожиданной пылкостью поддержал идею Асотля начать издалека, исподволь, сделав своей союзницей молодежь, – ничуть не сомневался, что все выйдет как надо. Смеялся:

– Секс, драгс, рок-н-ролл – это, мой друг, всегда работало!

– Ну, может, все-таки без наркотиков обойдемся? – шутил в ответ вождь.

И сам лично сочинял похабные анекдоты про жестоких жрецов и их кровавые культы. Служители кровавых богов пусть медленно, исподволь, но теряли все свое влияние, в первую очередь на молодежь, на детей, на подростков – и это значило, что у жуткой религии вырванных из грудных клеток сердец не было будущего.

Если старики и люди среднего возраста все еще одобряли кровавые жертвы, то молодежь уже начинала открыто смеяться. А где смех, там нет покорности и воспитываемого веками страха. Что же касается самих человеческих жертвоприношений, то их становилось все меньше. Конечно же, от них невозможно было отказаться вот так, в один миг – и тем настроить против себя большинство народа, нет… Приходилось действовать хитрее, но Асотль даже не сомневался, что очень скоро цветы на жертвенниках полностью заменят кровь.

К этому все шло… И чем меньше было крови, тем больше таяло могущество жреческих кланов, тем более что обучение юных жрецов – где это возможно – тоже было поставлено под контроль.

Сановники, получив строительные подряды, теперь конкурировали со жречеством за рабов, находя для невольников куда более полезное применение, нежели быть принесенными в жертву. Люди теперь были в цене, и в цене довольно приличной.

Да! Еще повсеместно открывались новые храмы! Храмы цветов, песен и танцев!

О, они вовсе не были похожи на мрачные святилища жаждущих человеческой крови божеств! Это были светлые, украшенные цветами и прекрасными статуями здания, где в жертву богам принимались букеты и над алтарями стоял вовсе не гнусный запах крови, а волнующе-пряный запах цветов.

А по вечерам, ближе к ночи, там играла музыка и юные жрицы танцевали во славу новой эры ацтеков. Эпоха пятого солнца постепенно становилась эпохой радости и цветов.

Вместе с тем Асотль и его друзья-помощники не забывали и о многочисленных врагах. Войско укреплялось, вооружалось, обучалось… И воевало теперь по-новому – так, как в приснопамятной битве цветов! Никто не старался обязательно захватить пленных – и это наводило на врагов ужас.

Высшим военачальником ныне стал заслуженный воин Есуакатль, что же касается некоего Микиса Чипильцина и его приспешников, то… Сам Микис как-то уж очень неловко поскользнулся на вершине одной из строящихся пирамид, так что кубарем скатился вниз, сломав себе шею. По такому случаю, конечно же, был объявлен траур… Как и по одному особо гнусному жрецу Уицилопочтли, с яростью доказывавшему необходимость кровавых жертв. В конце концов он в исступлении принес в жертву самого себя перед алтарем своего жестокого бога. Ударил себя в грудь жертвенным ножом… Три раза…

Ни Асотль, ни, уж тем более, Куэкальцин Четыре Пера вовсе и не собирались воевать со своими тайными врагами в белых перчатках – оба были прагматики и циники. Люди новой эры, они без особого труда распутывали казавшиеся на первый взгляд сложными интриги жрецов – по сути своей народа еще во многом первобытного, каменного века…