— Что угодно сеньору? — спросила она, скромно потупив взор.
— Подожди-ка, девочка, мне надо тебе кое-что сказать, — ответил юноша и, не говоря более ни слова, подошел к ней вплотную, не сводя с нее глаз, очарованных ее восхитительной красотой. Энрике невольно испытывал робость перед ее благородным, лучащимся ангельской нежностью обликом. В свою очередь онемевшая от удивления Изаура тоже смотрела на юношу, терпеливоожидая, что он хочет сказать. Наконец Энрике, будучи от природы человеком уверенным и решительным, как бы очнувшись, вспомнил, что Изаура, несмотря на все свое очарование, всего лишь рабыня. Он понял, что оказался в смешном положении, онемев перед ней в неподвижном созерцании, склонился к девушке и бесцеремонно взял ее за руку.
— Мулаточка, — сказал он, — ты знаешь, какая ты колдунья? Моя сестра права. Жаль, что такая красивая девушка всего лишь рабыня. Если бы ты родилась свободной, то несомненно была бы королевой гостиных.
— Хорошо, хорошо, сеньор! — ответила Изаура, высвобождая свою руку. — Если вы собирались сказать мне только это, позвольте мне уйти.
— Подожди немного, не будь такой жестокой. Я не причиню тебе зла. Я бы дорого дал, чтобы добиться твоей свободы и вместе с ней твоей любви!.. Ты слишком изнежена и слишком красива, чтобы оставаться в неволе. Кто-нибудь непременно освободит тебя, но я бы не хотел, чтобы ты оказалась в руках человека, который не сумеет по достоинству оценить тебя, моя Изаура, пусть же брат твоей госпожи из рабыни сделает тебя принцессой…
— Ах, сеньор Энрике, — с досадой возразила девушка. — Вам не стыдно волочиться за рабыней, служанкой вашей сестры? Вам это не к лицу. Так много красивых девушек, за которыми вы можете ухаживать…
— Нет. Я не встретил ни одной, которая могла бы сравниться с тобой, Изаура, клянусь. Знаешь, Изаура, никто, кроме меня, не сможет добиться твоей свободы. Я могу заставить Леонсио освободить тебя, поскольку, если не ошибаюсь, уже догадался о его постыдных намерениях, и обещаю тебе, что не дам им осуществиться. Я не могу допустить этой низости. Кроме свободы ты получишь все, что захочешь: шелка, драгоценности, кареты, рабов для услуг, — а во мне ты найдешь страстного любовника, который всегда будет верен тебе и никогда не променяет ни на какую другую, даже самую красивую и богатую девушку, потому что все они вместе взятые не стоят твоего мизинца.
— Боже мой, — воскликнула Изаура с легкой досадой, — такое благородство приводит меня в ужас. Это могло бы вскружить мне голову. Нет, мой господин, поберегите свое красноречие для той, которая заслуживает его. Я же пока довольна моей участью.
— Изаура! К чему такая жестокость!.. Послушай, — сказал юноша, протягивая руку к шее Изауры.
— Сеньор Энрике, — воскликнула она, уклоняясь от объятий, — ради бога, оставьте меня!
— Простой, Изаура! — настаивал молодой человек, не оставляя попытки обнять ее, — ах, не говори так громко! Один поцелуй… только один и я отпущу тебя…
— Если вы будете настаивать, я закричу. Ни на минуту невозможно остаться одной, обязательно кто-нибудь нарушает мой покой своими признаниями, которые я не желаю слушать…
— Ах! Какая надменность, — воскликнул Энрике, изрядно раздосадованный упорством девушки. — Не верю глазам своим! У тебя пренебрежение настоящей сеньоры!.. Не сердись, моя принцесса…
— Перестаньте, сеньор! — вскричала девушка, потеряв терпение. — Мало того, что сеньор Леонсио, теперь еще и вы…
— Как?.. Что ты сказала? Леонсио тоже?.. Я чувствовал это! Какая низость! И ты благосклонно внимаешь ему, не так ли?
— Так же, как и вам!
— Надеюсь, Изаура, что твоя преданность любящей тебя госпоже не позволяет тебе слушать этого безнравственного человека. Я же другое дело, почему ты жестока ко мне?
— Я жестока к моим господам! Вот еще, сеньор, ради бога! Не надо смеяться над бедной невольницей.
— Нет. Я не смеюсь… Изаура! Послушай… — настаивал Энрике, пытаясь обнять и поцеловать ее.
— Браво!.. Брависсимо!.. — раздался в гостиной возглас, сопровождаемый громким демоническим смехом.
Энрике, застигнутый врасплох, обернулся. И его любовное волнение мгновенно замерло в глубине сердца.
Леонсио стоял в дверях гостиной, скрестив руки, и смотрел на него, усмехаясь самым оскорбительным образом.
— Замечательно, сеньор шурин! — издевательски продолжал Леонсио тем же насмешливым тоном. — Кажется, вы проповедовали высокую мораль, а теперь волочитесь за моими рабынями! Вы благородны… Умеете уважать порядок в доме своей сестры!..
— Ах! Проклятый шпион, — прошептал Энрике, стиснув от гнева зубы. В порыве гнева он сжал кулаки, намереваясь пощечиной ответить на дерзкие насмешки зятя. Однако, поразмыслив мгновение, он понял, что ему будет выгоднее использовать против обидчика его же оружие — сарказм, и что обстоятельства позволяют ему нанести решительный удар и выйти победителем из схватки. Он успокоился и сказал с улыбкой, полной высокомерного презрения:
— Ах, простите, сеньор. Я не знал, что это сокровище вашей гостиной находится под вашей личной опекой, и что вы даже подглядываете за ней. Мне кажется, что вы относитесь к ней с большим интересом, ч. к своему дому и собственной жене. Несчастная моя сестра… Как все просто. Удивительно, что за все время о не узнала, сколь преданного супруга имеет!
— Что ты говоришь, приятель? — воскликнул Леонсио с угрожающим видом. — Повтори, что ты сказал!
— То, что сеньор слышал, — ответил с твердостью Энрике. — И будьте уверены, что ваши недостойные действия недолго будут тайной для моей сестры.
— Какие действия? Ты бредишь, Энрике!
— Не притворяйтесь! Думаете, я ничего не знаю? Впрочем, прощайте, сеньор Леонсио, я удаляюсь, поскольку было бы в высшей степени неуместно, недостойно и смешно с моей стороны оспаривать у вас любовь рабыни.
— Подожди, Энрике. Послушай…
— Нет, нет. Не желаю иметь с вами никаких дел. Прощайте, — сказал он и стремительно удалился.
Леонсио почувствовал себя уничтоженным и тысячу раз пожалел, что столь неосторожно повздорил с этим легкомысленным юношей. Он не хотел, чтобы его шурину было известно о его страсти к Изауре и о его попытках сломить ее упорство и добиться расположения девушки. Действительно, он сам без обиняков говорил с Энрике на эту тему. Но несколько двусмысленных слов, сказанных между молодыми людьми, не были достаточным основанием для того, чтобы Энрике мог выдвинуть против него серьезное обвинение перед женой. Впрочем, Леонсио мало заботило сохранение мира в доме. Его бесило, что кто-то осмелился препятствовать его бесстыдным притязаниям к рабыне.
— Проклятие! — прорычал он про себя. — Этот сумасшедший способен расстроить все мои планы. Если ему что-то известно, он, не задумываясь, сообщит Малвине…
Леонсио неподвижно стоял несколько мгновений, угрюмо предаваясь терзавшему его жестокому беспокойству. Потом, скользнув взором по гостиной, он встретился глазами с Изаурой, которая, как только появился Леонсио, смущенная и дрожащая, укрылась в дальнем углу гостиной и оттуда наблюдала в молчаливом беспокойстве ссору молодых людей. Так тяжело раненная косуля прислушивается к рычанию двух тигров, оспаривающих добычу. Она искренне раскаивалась в глубине души и злилась на себя за нескромные и безумные откровения, сорвавшиеся с ее губ во время разговора. Ее неосторожность станет причиной самого прискорбного раздора в этой семье, раздора, жертвой которого, в конце концов, станет она сама. Ссора между двумя молодыми людьми была подобна столкновению двух туч, которые встречаются, расходятся и продолжают свободно парить в небе, но молния, сорвавшаяся с них, неизбежно поразит несчастную пленницу.
Глава 4
— Ты еще здесь?.. Очень хорошо, — произнес Леонсио, едва заметив Изауру, смущенную и не осмеливающуюся покинуть свой уголок, где она укрылась и откуда молила небо, чтобы господин не увидел ее и не вспомнил о ней в эту минуту. — Изаура, — продолжал он, — я вижу, ты делаешь успехи в любовных интригах… Ты благосклонно выслушивала любезности этого мальчишки…