Малвина, обладавшая, несмотря на свое аристократическое тщеславие, доброй и чуткой душой и мягким сердцем, сразу же проявила самый живой интерес к благодарной невольнице. Изаура, действительно, имела такой кроткий и приятный нрав, что с первой же встречи завоевала благосклонность молодой хозяйки.

Изаура стала не то чтобы любимой служанкой, но скорее компаньонкой и верной подругой Малвины, привыкшей к столичным развлечениям и изысканному времяпрепровождению. Малвина была рада встретить такое приятное общество в уединенном месте, где ей предстояло жить в дальнейшем.

— Почему бы нам не освободить эту девушку? — спросила она однажды у свекрови. — Такое доброе и нежное создание страдает в неволе.

— Ты права, дочь моя, — добродушно ответила сеньора. — Но как быть? У меня не хватает духу отпустить эту птичку, которую мне подарило небо, чтобы утешить и скрасить долгие часы моей одинокой старости. К тому же зачем ее освобождать? Она здесь более свободна, чем я сама. Несчастная моя доля! Жизнь мне уже не в радость, наслаждаться свободой нет сил. Ты хочешь, чтобы я отпустила мою голубку? А если она собьется с верного пути и никогда больше не впорхнет в эту клетку? Нет, нет, дорогая, пока я жива, я хочу, чтобы она была рядом со мной, хочу, чтобы она была только моею. Ты, должно быть, думаешь про себя: как эгоистична эта старуха! Но мне осталось недолго жить, мои дни сочтены! После моей смерти она станет свободной, и я непременно оставлю ей хорошее приданое.

Действительно, добрая женщина не раз пыталась составить свое завещание так, чтобы обеспечить будущее любимой рабыне, своей дорогой питомице. Но командору при поддержке сына всегда удавалось бесчестными ухищрениями оттягивать исполнение похвального и святого желания жены. Внезапно ее разбил паралич, и она умерла через несколько часов после удара, не приходя в сознание и так и не сообщив свою последнюю волю.

Малвина поклялась у гроба свекрови покровительствовать несчастной рабыне. Изаура долго оплакивала смерть той, кто была ей заботливой и нежной матерью. Теперь она стала рабыней не доброй и благодетельной сеньоры, а собственностью капризного и жестокого господина.

Глава 3

Нам еще надо познакомиться поближе с Энрике — шурином Леонсио. Это был элегантный и красивый двадцатилетний юноша, легкомысленный и тщеславный, почти как все молодые люди в этом возрасте, особенно, когда им посчастливилось родиться в богатой семье. Несмотря на эти мелкие недостатки, он имел доброе сердце, трезвый ум и благородную душу. Он изучал медицину, а так как в этот момент у него были каникулы, Леонсио пригласил Энрике навестить сестру и погостить несколько дней на фазенде.

Молодые люди приехали из Кампуса, куда накануне Леонсио отправился, чтобы встретить шурина.

Только после своей женитьбы Леонсио, ранее редко и непродолжительно гостивший в родительском доме, обратил внимание на исключительную красоту и несравненную прелесть Изауры. Несмотря на то, что ему досталась в супруги очаровательная девушка, женился он не по любви. Это чувство было чуждо его сердцу. Женился он по расчету, а так как его жена была молода, он испытывал к ней страсть, которая легко утолялась чувственными наслаждениями, а с ними и проходила. Несчастной Изауре было суждено роковым образом нарушить покой этого распутного сердца, еще не до конца испорченного развратом. Он воспылал к ней безрассудной и пылкой любовью, неумолимо усиливавшейся по мере возникновения непреодолимых препятствий, с которыми он сталкиваться не привык и которые напрасно пытался одолеть. Несмотря ни на что, он не отказывался от своих намерений. «В конце концов, — думал Леонсио, — Изаура моя собственность, и, если никакой иной способ не даст результатов, останется неизбежное насилие». Он был достойным приемником низких деяний и грубой развращенности командора.

По дороге в поместье, поскольку воображение его было занято исключительно Изаурой, Леонсио долго рассказывал о ней своему шурину, расхваливая ее красоту, и, не стесняясь, откровенно намекал юноше на свои похотливые притязания к рабыне. Этот разговор был не слишком приятен Энрике, иногда красневшему от невольного смущения и законного негодования за свою сестру. Вместе с тем Леонсио возбудил у него живое любопытство и желание познакомиться с этой рабыней, наделенной такими необычайными качествами.

На следующий день после приезда молодых людей в восемь часов утра Изаура, закончив уборку в гостиной, сидела у окна с рукоделием на коленях. Она ожидала, когда встанут господа, чтобы подать им кофе. Леонсио и Энрике бесшумно остановились, в дверях гостиной и наблюдали за Изаурой, не подозревавшей, что на нее смотрят и продолжавшей рассеянно вышивать.

— Ну, как ты ее находишь? — шептал Леонсио своему шурину. — Такая рабыня бесценное сокровище, не так ли? Можно подумать, что она андалусийка из Кадисса или неаполитанка.

— Ничего, подобного. Она гораздо лучше, — отвечал восхищенный Энрике. — Она настоящая бразильянка.

— Изумительная бразильянка! Она лучше всего, что у меня есть. Эти семнадцать весен очаровательной девушки многим могут вскружить головы. Твоя сестра настаивает, чтобы я ее освободил. Говорит, что такова была воля моей покойной матушки. Но я не так глуп, чтобы расстаться с этим сокровищем. Если моя мать в угоду своей прихоти воспитала ее как принцессу и дала ей образование, то уж, конечно, не для того, чтобы расстаться с ней. Мой отец, кажется, склоняется уступить настойчивым просьбам ее отца — бедного португальца, который шатается тут и пытается освободить дочку. Но мой старик запросил за нее такую фантастическую сумму, что, думаю, мне нечего бояться. Посмотри, Энрике, разве у такой рабыни есть цена?

— Она действительно восхитительна, — ответил юноша. — В серале у султана она была бы любимой наложницей. Но должен заметить тебе, Леонсио, — продолжал он, бросив на зятя взгляд, полный язвительной проницательности, — как твой друг и брат твоей жены, я считаю, что присутствие в твоей гостиной рядом с моей сестрой такой красивой рабыни неприлично и, пожалуй, опасно для семейного очага…

— Браво! — прервал его Леонсио, забавляясь, — для своих лет ты изрядный моралист. Но пусть это тебя не тревожит, мой мальчик, твоя сестра не испытывает беспокойства и ей нравится, когда обращают внимание на Изауру и восхищаются ею. Она права, Изаура предмет роскоши, который следует постоянно держать в гостиной. Ты же не хочешь, чтобы я отправил на кухню свои венецианские зеркала?..

Малвина, появившаяся из внутренних комнат, веселая и свежая, как апрельское утро, прервала их разговор.

— Добрый день, сеньоры ленивцы! — прозвучал ее серебристый, как трель жаворонка, голосок. — Наконец-то вы встали!

— Ты сегодня очень весела, дорогая, — улыбаясь, ответил муж, — что же, ты увидела какую-нибудь зеленую птичку с позолоченным клювом?

— Не видела, но, вероятно, увижу. Мне действительно весело, и я хочу, чтобы сегодня у всех в доме был праздник. Это зависит от тебя, Леонсио. Я рада, что ты уже встал, так как хочу тебе сказать кое-что. Я должна была сказать это еще вчера, но обрадовалась встрече с моим неблагодарным братом, с которым мы так давно не виделись, и забыла…

— В чем дело?.. Говори, Малвина.

— Ты помнишь, что ты мне обещал? Это обещание пора, наконец, исполнить. Сегодня я непременно хочу и требую его исполнения.

— В самом деле? Но что это за обещание?.. Не помню.

— Ты хитришь! Ты не помнишь, что обещал мне освободить…

— А-а! Припоминаю, — нетерпеливо оборвал ее Леонсио. — Но говорить об этом сейчас? В ее присутствии?.. Зачем ей слышать этот разговор?

— Но что в этом дурного? Хорошо, пусть будет по-твоему, — ответила молодая женщина, взяв Леонсио за руку и уводя его во внутренние покои дома. — Идем, дорогой! Энрике, подожди нас немного, сейчас я распоряжусь, чтобы подавали кофе.

Только с приходом Малвины Изаура заметила молодых людей, наблюдавших за ней и тихонько шептавшихся в дверях гостиной. Услышав несколько слов из разговора Малвины с Леонсио, она ничего не поняла. Когда же они удалились, Изаура тоже поднялась и направилась к двери, но Энрике остановил ее жестом.