Он ткнул указательным пальцем в грудь ритора.

— Твоих бритых юнцов я оставлю у себя, чтобы быть уверенным в твоей преданности Риму. Они видели пожар. Я требую, чтобы они забыли о нем. До возвращения Фурия ты отвечаешь за них головой, Посидион! А дальше я решу, как поступить с ними.

Претор удалился, закутавшись в плащ, который развевался на ветру, пропитанном едким запахом жженой травы.

32

Спартак шел в раскаленном рыжем дыму пожара к человеку, стоявшему на коленях на террасе виллы.

— Он грек, — сказал Крикс. — Говорит, что знает тебя.

Человек стоял неподвижно, опустив голову. Спартак разглядел лысину и венчик растрепанных волос, грузное тело. Крикс приставил меч к затылку человека.

— Он пришел не один, — продолжал Крикс, указывая на двух юношей, которых держали Эномай и Виндекс.

— Они были в Кумах и видели римский лагерь. Претор Публий Вариний велел своему легату и другому претору отрубить нам руки, ноги, уши и выколоть глаза.

Крикс усмехнулся и ударил ногой стоящего на коленях человека.

— Нужно вернуть их греку с отрубленными кистями рук.

Юноши молчали.

Один был светловолосым, с кожей, гладкой, как у женщины. Другой, более хрупкий, походил на ибера или нумидийца, череп его был гладко выбрит, брови выщипаны. Первого звали Скорп, второго — Алкей.

Они метались, пытаясь пробиться к Спартаку, а когда Эномай и Виндекс заставили их встать на колени, застонали и начали быстро говорить, перебивая друг друга. Они рабы, но их хозяин, грек Посидион, обещал освободить их. Они хотят быть свободными и бороться. Они бежали из Кум вместе с хозяином, чтобы присоединиться к армии свободных людей.

— Они боятся. Претор сказал греку, что заберет их. А греки бывают сильно привязаны к своим любимцам.

Жестом Спартак попросил Эномая и Виндекса увести рабов, крикнул вслед, что нужно отвести их к Курию, чтобы он начал их обучать обращению с оружием.

Затем фракиец сжал запястье Крикса, велел убрать меч от затылка стоящего на коленях человека. Тот поднял голову, и Спартак узнал греческого путешественника, на которого напал во Фракии. Потом он видел его в Риме, на рынке рабов. Грек хотел купить его, но Лентул Батиат заплатил больше.

Спартак наклонился к Посидиону.

— Ты хотел видеть меня? Говори.

Он отвел глаза. Ему не нравился взгляд грека, мягкий и просящий, как у собаки, которая ждет кость.

— Что ты здесь делаешь? — продолжал он так зло, как будто бил ногой упрямое животное, чтобы подчинить его. — Ты свободный человек, гражданин Рима, рабовладелец. Может, ты — глаза и уши претора? Тогда ты лишишься и того, и другого.

Они вошли на виллу. Атрий был наполнен дымом. Спартак окунул голову в бассейн. Посидион сделал то же самое.

— Легат Фурий вчера покинул лагерь в Кумах с двумя тысячами воинов, он идет на тебя, — сказал Посидион. — Претор Вариний получил от Сената приказ убить всех рабов от Везувия до Вольтурно, от Нолы до Капуи и Кум.

— Ты дорожишь своими любимчиками, — заметил Спартак. — И боишься за свою жизнь. Ты римский гражданин, но остаешься греком: побежденным.

— Я не хочу, чтобы ты был побежден, — сказал Посидион.

Он опустил глаза, будто застеснявшись своего признания.

— Я хочу, чтобы ты жил! — продолжил он тверже и поднял голову. — Твоя победа станет победой всех, кого унижают римляне, всех побежденных ими народов. Я хочу остаться с тобой, чтобы написать о твоей войне. Я читал повествование Диодора Сицилийского о восстании рабов на его острове. Я расскажу о твоей войне.

— Будь осторожен, Спартак! — вскричал Крикс, выхватив кинжал. — Этот грек околдует тебя своими словами! Греки все таковы. Они затуманивают твой разум своими речами, но остаются верны хозяевам. Они всегда были и будут союзниками и слугами римлян. Не доверяй ему! Он выдаст тебя. Позволь мне убить его, Спартак, или вырвать ему язык.

— Кто будет угрожать ему, кто дотронется до него, кто унизит его, будет иметь дело со мной! — заявил Спартак. — Посидион свободен идти куда вздумается.

— Боги ослепили тебя, — сказал Крикс, удаляясь.

Спартак опустился на край имплювия и предложил Посидиону сесть рядом.

— Пожар приводит римлян в бешенство, — начал грек. — Они как звери, которых огонь пугает и злит. Им нужен урожай, а ты его уничтожаешь. Римлянам нужен хлеб. Они боятся восстания городских бедняков.

Посидион прервался, внимательно посмотрел на Спартака, и его взгляд был так нежен и настойчив, что фракиец отвел глаза.

— Если свободные люди, пусть и нищие, примкнут к тебе, — продолжал Посидион, — Рим пошатнется.

Грек положил руку на колено Спартака.

— Это в твоих силах.

Спартак отодвинулся, отвернулся и снова опустил голову в воду.

— Кому известно будущее? — спросил затем он. — Должно быть, богам, но они молчат. Скажи мне, что ты знаешь об этих преторах, Варинии и Коссинии, и о легате, Фурии.

— Его войска уже выступили, — ответил Посидион. — Они идут к тебе, уверенные в своей победе.

Спартак поднялся и большими шагами пересек атрий.

33

Я, Посидион, был со Спартаком в те осенние дни, первые дни войны, когда боги еще не забыли о нем.

Армия Спартака старалась сбить с толку легата Фурия и преторов Вариния и Коссиния, которые отважились прийти в долину, дерзко и самоуверенно, как охотники, преследующие мелкую дичь.

Фурий первым потерял разум и жизнь.

Мы выследили его, прячась в полях, которые еще не уничтожил огонь, в виноградниках и фруктовых садах.

Он ехал верхом во главе своих центурий, таких многочисленных, что они растянулись от Кум до Нолы. Он шел сквозь дым и пламя пожара, уверенный, что именно там находится наш лагерь.

Но Спартак, выслушав все, что мне было известно о приказах, которые Вариний отдал легату, велел гладиаторам покинуть лагерь и спрятаться в полях и лесах. Раненых, стариков, женщин и детей он отправил к возвышенностям Кампании, чтобы они дожидались его там.

Мы были настороже. Спартак определил, что римлян слишком много, чтобы мы могли напасть на них. Возможно, две тысячи, а Крикс считал, что три.

Спартаку приходилось снова и снова убеждать Крикса, Эномая, Виндекса, а также остальных воинов, что час для решающего удара еще не пробил. Оружейник Курий был единственным, кто поддерживал его. Я беспокоился, чувствуя, как поднимается дух мятежа и раскола, который разъединяет людей и разбивает целые армии.

Однажды вечером мы сидели под проливным ливнем, не разжигая огня из опасения привлечь внимание римлян, находившихся не более чем в нескольких сотнях шагов. Спартак спросил меня, почему столько народов, и прежде всего мы, греки, владевшие целым миром и разрушавшие империи, покорились римлянам.

По его тону и вниманию, с каким он слушал меня, я понял, что он хочет извлечь урок из мрачного прошлого.

Я объяснил ему, что народы и города, вместо того чтобы сплотиться, разделились. Римляне побеждали их поодиночке и заключали союз то с теми, то с другими, чтобы покорить самых сильных.

Я добавил, что основатели Рима были вскормлены волчицей. Потомки Ромула и Рема были хищными, жадными, невероятно жестокими, упрямыми и хитрыми. Они охотились стаей, подчиняясь вожакам.

Потом мы заснули, дыша зловонием гниющих фруктов, поскольку собирать урожай стало некому. Рабы разбежались или ушли со своими хозяевами в города.

Однажды утром, когда после долгих дождливых дней наконец выглянуло солнце и подсушило землю, мы услышали топот приближающегося войска. Звуки были едва различимы, но стало ясно, что легат Фурий решил разделить свою армию на центурии и расставить их по долине.

Тогда я понял, что Дионис, которого призывала Аполлония, или другие фракийские и греческие боги решили наказать римлян, принеся нам легкую победу.